6 июня 1809 года 300 руб.
19 декабря 1810 года 500 руб.
4 марта 1811 года 500 руб.
Ее должностной оклад достигал 200 рублей в год плюс выдача денег на питание («рационы») 48 рублей в год. Таким образом, Надежда Андреевна могла располагать ежегодно примерно 543–748 рублями и, вероятно, относилась к числу наиболее состоятельных офицеров Мариупольского гусарского полка.
Как пишет Давыдов, «скудное жалованье майорское» вместе с «рационами» составляло годовойдоход в 620 рублей. Оно позволяло командиру гусарского эскадрона Я. П. Кульневу помогать престарелой матери, покупать мундирные и амуничные вещи, а также держать открытый стол для обер-офицеров своего подразделения, ежедневно угощая их щами, гречневой кашей с мясом и рюмкой водки. Правда, современники, знавшие Кульнева, указывали на одну «статью экономии» в бюджете прославленного героя Отечественной войны 1812 года – он шил повседневный мундир из солдатского сукна с отделкой не из серебра, а из гаруса, с пуговицами не серебряными, а оловянными.
Такое, однако, допускалось. Еще в 1803 году командному составу гусарских полков разрешили заменять золото и серебро на мундирах шелковыми шнурами, галунами и бахромой. В 1809 году «для облегчения гг. гусарских офицеров в издержках» император Александр I распорядился мундиры с золотом и серебром надевать только на большие парады и смотры, а для повседневной службы иметь их с гарусным (то есть сделанными из мягкой крученой шерстяной пряжи) прибором.
Конечно, доломан и ментак из солдатского сукна да еще с гарусной отделкой – вещи, не подходящие для армейского франта корнета Александрова. Но, с другой стороны, совсем не похожа Надежда Андреевна на человека, который не умеет «распоряжаться деньгами». Наоборот, ее деятельность на поприще литературы в 1836–1841 гг. говорит о том, что деньгам она счет знала и сумела тогда собрать сумму, достаточную для покупки дома в городе Елабуге.
Однако причина для перехода в другой полк все-таки существовала. Не исключено, что она была связана с ее сыном. Ведь в начале 1811 года Дурова находилась в Петербурге, там, где в Императорском военно-сиротском Доме учился восьмилетний Ванечка Чернов. Получив 4 марта 1811 года деньги от императора, «кавалерист-девица», видимо, была вынуждена потратить их не на офицерскую униформу, а на что-то другое. Потому уже 11 марта того же года она вновь обращается к царю и просит, во-первых, о продлении отпуска, во-вторых, о новом вспомоществовании. Эту просьбу надо было подкрепить серьезным объяснением, и она говорит о переводе.
Что же задержало корнета Александрова в столице?
Ответа на вопрос нет, и остается только догадываться о причинах. Может быть, это была болезнь сына. Может быть, какое-то неприятное происшествие в учебном заведении, прямо коснувшееся маленького кадета из Сарапула…
В Литовском уланском полку
Вот я и в Домбровице. Литовским полком, в отсутствие шефа Тутолмина, командует князь Вадбольский, тот самый, которого я знала в Тарнополе. Думаю, что я скоро утешусь о потере гусарского мундира; вид улан, пики, каски, флюгера пробуждают в душе моей воспоминания службы в Коннопольском полку, военные действия, незабвенного Алкида, все происшествия, опасности! Все-все воскресло и живою картиною представилось воображению моему Никогда не изгладится из памяти моей этот первый год поступления моего на военное поприще; этот год счастия, совершенной свободы, полной независимости, тем более драгоценных для меня, что я сама, одна, без пособия постороннего умела приобресть их…
На этот раз Надежда Андреевна могла сама выбирать полк для дальнейшей службы, император подписал бы любое ее прошение. Она решила вновь надеть уланский мундир. О причинах, побудивших ее сделать такой выбор, она написала в книге. Однако последующие события показали, что он был не особенно удачным. Останься «кавалерист-девица» в Мариупольском гусарском полку, в ее военной биографии в 1812–1814 гг. наверняка появились бы яркие боевые эпизоды, новые награды и новые чины. Она повидала бы не только Польшу и Германию, но и Францию, участвовала бы в последних битвах наполеоновской эпохи…
Литовский уланский полк возник в русской армии в марте 1803 года, при разделении на две воинские части по 5 эскадронов каждая прежнего Литовско-Татарского полка. Этот полк был учрежден императором Павлом одновременно с Польским конным полком. Оба полка пополнялись путем вербовки, имели одинаковую организацию, состав и вооружение, но различались между собой по форменной одежде. Кроме того, в Польском полку служили поляки, в Литовско-Татарском литовцы и татары, которых немало было в Великом княжестве Литовском в конце XVIII столетия.
Весной 1811 года, когда Дурова приехала в Литовский уланский полк, в его штате имелось 10 эскадронов. Предполагалось, что при начале военных действий в поход отправятся восемь эскадронов, а два останутся на месте в качестве запасных частей.
В этот период в русской армии состояло всего пять уланских полков: Польский, Литовский, Татарский, Волынский и Чугуевский. Еще один уланский полк был в гвардии. В начале 1812 года в Военном министерстве всех армейских улан пересчитали самым тщательным образом и составили общую ведомость. В пяти полках по штатам числилось 7400 рядовых, 650 унтер-офицеров, 160 трубачей и 410 офицеров.
Все строевые чины уланских полков носили форменную одежду, заметно выделявшую их среди других частей русской армии. Эта униформа заключалась в темно-синей куртке с короткими фалдами, украшенной цветными лацканами (отворотами) и обшлагами. Каждый полк имел воротники, обшлага, лацканы особого цвета. Например, в Литовском полку воротники были темно-синими с малиновой выпушкой, лацканы, обшлага – малиновые, в Чугуевском полку – воротники полностью красные, красные лацканы, обшлага. Характерной особенностью этих воинских частей также была довольно высокая шапка (до 23 см) с четырехугольным верхом, обшитым цветным сукном, в каждом полку особого цвета. Например, в Литовском – белого.
Офицеры уланских полков отличались от рядовых тем, что имели эполеты, общеармейские шарфы из пряденого серебра с черным и желтым шелком, с длинными кистями на конце и лядунки на 6 патронов с галунной перевязью. В Литовском полку эполеты были серебряными, на малиновом «корешке»…
Шефом Литовского уланского полка в 1811 году являлся полковник 42-х лет от роду Дмитрий Федорович Тутолмин, из дворян Курской губернии Старооскольского уезда, холостой. Тутолмин принадлежал к старинному дворянскому роду и был человеком богатым: он владел более чем 600 душами крепостных крестьян «мужска пола». Военную службу он начинал в гвардии в 1790 году, в Литовский полк прибыл в 1809 году с чином полковника. Вместе с ним здесь служил его младший брат Иван Федорович Тутолмин.
В отличие от шефа Мариупольского гусарского полка генерал-майора барона Егора Ивановича Меллер-Закомельского, который мало общался со своими офицерами вне службы, Тутолмин жил широко и открыто и считал офицеров-литовцев членами своей семьи. Дурова с большой симпатией пишет об этом человеке:
«Тутолмин – красавец; хотя ему уже сорок четыре года, но он кажется не более двадцати восьми лет; девицы и молодые дамы окружных поместьев все до одной неравнодушны к нему; все до одной имеют против него планы; но он!.. Я не видала никого, кто б холоднее и беспечнее его смотрел бы на все знаки участия, внимания и потаенной любви. Я приписываю это слишком уж высокому мнению о самом себе. О, в сердце, наполненном гордостию, нет места любви!.. Наконец стальное сердце Тутолмина смягчилось! пробил час его покорения!.. Графиня Мануци, красавица двадцати восьми лет, приехала к отцу своему, графу Платеру, в гости и огнем черных глаз своих зажгла весь наш Литовский полк. Все как-то необыкновенно оживились. Все танцуют, импровизируют, закручивают усы, прыскаются духами, умываются молоком, гремят шпорами и перетягивают талию…»
Согласно полковому расписанию на 1 июня 1812 года корнет Александров числился в эскадроне полковника Скорульского, входившего в первый «шефский» батальон. Вместе с ним там служили ротмистр Подъямпольский, штабс-ротмистр Тутолмин 2-й, корнеты Чернявский, Торнезио 1-й и Торнезио 2-й.
Поскольку Скорульский в это время находился под судом и следствием в Виленском ордонанс-гаузе, то эскадроном фактически командовал ротмистр Петр Сидорович Подъямпольский, 35 лет от роду, из дворян Рязанской губернии Пронского уезда села Ухоры, где за ним состояло 22 крепостных крестьянина, холостой.
Подъямпольский начал служить в возрасте 17 лет, юнкером в Сумском гусарском полку. Первый офицерский чин он получил через полтора года. В июле 1803 года Подъямпольский был произведен в поручики и перевелся в Мариупольский гусарский полк. С этим полком он совершил поход в Австрию в 1805 году и сражался с французами у Штемберга, Кремса и Аустерлица, где с отличием командовал полуэскадроном и удостоился награды – ордена Св. Анны 3-й степени. Петр Сидорович познакомился с Дуровой в Мариупольском полку, их знакомство продолжалось два года, затем Подъямпольский перешел в Литовский уланский полк. Здесь в марте 1810 года он стал штабс-ротмистром, а в сентябре 1811-го – ротмистром.
Надежда Андреевна дает ему такую характеристику: «Лучший офицер в полку нашем, храбрый, опытный, строгий к себе столько же, как и к другим». Подъямпольский заботился о юном корнете. «Кавалерист-девица» вкладывает в его уста следующую сентенцию: «У меня сердце обливается кровью при одной мысли видеть тебя убитым. Не знаю, Александров, отчего мне кажется, что если тебя убьют, то это будет убийство противное законам; дай Бог, чтоб я не был этому свидетелем!» Ротмистр действительно, как мог, оберегал в суровых испытаниях 1812 года русскую амазонку.
Судя по всему, тесные дружеские отношения связывали всех молодых офицеров эскадрона полковника Скорульского, и в книге Дурова живо рисует картины походного армейского быта, трудности которого они преодолевали вместе: