Пушкин получил пакет в начале марта 1836 года. Прочитав рукопись, он понял, что в руках у него находится, так сказать, «гвоздь» следующего номера журнала «Современник», который может сильно повлиять на распространение этого издания. Еще более порадовало поэта то обстоятельство, что произведение Дуровой ни в какой дополнительной обработке не нуждалось. Это была совершенно законченная, с точки зрения профессионала, вещь, привлекающая не только фактами, изложенными в ней, но и прекрасным своим стилем, языком, фабулой, характерами. Пушкин сообщил об этом Василию Андреевичу Дурову, назвав будущую публикацию их «общим делом»:
«Милостивый государь мой Василий Андреевич,
Очень благодарю Вас за присылку записок и за доверенность, Вами мне оказанную. Вот мои предложения:
I) Я издаю журнал: во второй книжке оного (т. е. в июле месяце) напечатаю я “Записки о 12-м годе” (все или часть их) и тотчас перешлю Вам деньги по 200 р. за лист печатный.
II) Дождавшись других записок брата Вашего, я думаю соединить с ними и “Записки о 12-м годе”; таким образом книжка будет толще и, следственно, дороже.
ПОЛНЫЕ «Записки», вероятно, пойдут успешно после того, как я о них протрублю в своем журнале. Я готов их и купить, и напечатать в пользу автора – как ему будет угодно и выгоднее. Во всяком случае, будьте уверены, что приложу все возможное старание об успехе общего дела.
Братец Ваш пишет, что летом будет в Петербурге. Ожидаю его с нетерпением. Прощайте, будьте счастливы и дай Бог Вам разбогатеть с легкой ручки храброго Александрова, которую ручку и прошу за меня поцеловать.
Весь Ваш А. Пушкин.
17 марта
1836.
СПб.
Сейчас прочел переписанные “Записки”: прелесть! живо, оригинально, слог прекрасный. Успех несомнителен. 27 марта».
Журнал «Современник» был последней надеждой Пушкина поправить тяжелое финансовое положение его семьи. «Денежные мои обстоятельства плохи, – писал он в феврале 1836 года своему другу П. В. Нащокину в Москву. – Я принужден был приняться за журнал. Не ведаю, как пойдет…»
Первый номер «Современника» вышел в свет 11 апреля 1836 года.
В нем Пушкин опубликовал впервые несколько своих произведений: «Пир Петра Первого», «Из А. Шенье», «Скупой рыцарь», «Путешествие в Арзрум». Были здесь произведения и других литераторов пушкинского круга: Н. Гоголя, А. Тургенева, князя П. Козловского, барона Е. Розена. Были и дебютанты: корнет лейб-гвардии Кавказско-Горского полуэскадрона Султан Казы-Гирей написал для журнала статью «Долина Ажитугай», которая очень понравилась великому поэту.
Отзывы на первый номер журнала оказались вполне благожелательными.
Поэт занялся подготовкой второго номера. В 20-х числах апреля он отослал цензору А. Л. Крылову свои статьи «Российская академия» и «Французская академия», а также мемуары «кавалерист-девицы», к которым сам написал предисловие:
«ЗАПИСКИ Н. А. ДУРОВОЙ, ИЗДАВАЕМЫЕ А. ПУШКИНЫМ
Modo vir, modo foemina. Ov.*
В 1808 году молодой мальчик, по имени Александров, дступил рядовым в Конно-польский уланский полк, отличился, получил за храбрость солдатский Георгиевский крест и в том же году произведен был в офицеры в Мариупольский гусарский полк, впоследствии перешел он в Литовский уланский полк и продолжал свою службу столь же ревностно как и начал.
По-видимому, все это в порядке вещей и довольно обыкновенно; однако ж это самое наделало много шуму, породило много толков и произвело сильное впечатление от одного нечаянно открывшегося обстоятельства: корнет Александров был девица Надежда Дурова.
Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений – и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная неукротимая склонность? Любовь?.. Вот вопросы, ныне забытые, но которые в то время сильно занимали общество.
Ныне Н. А. Дурова сама разрешает свою тайну. Удостоенные ее доверенности, мы будем издателями ее любопытных записок. С неизъяснимым участием прочли мы признания женщины столь необыкновенной; с изумлением увидели, что нежные пальчики, некогда сжимавшие окровавленную рукоять уланской сабли, владеют пером быстрым, живописным и пламенным. Надежда Андреевна позволила нам украсить страницы “Современника” отрывками из журнала, веденного ею в 1812—13 году. С глубочайшей благодарностью спешим воспользоваться ее позволением.
Издатель».
В этом предисловии, впоследствии неоднократно воспроизводившемся в разных изданиях, посвященных «кавалерист-девице», поэт сделал две фактографические ошибки, поскольку был незнаком с формулярным списком отставного штабс-ротмистра Александрова. Он неправильно указал дату вступления Дуровой на службу: «1808 год» вместо 1807-го, ее псевдоним «Александров» вместо Соколова. Но все это были пустяки по сравнению с главным: в предисловии Пушкин полностью раскрыл инкогнито автора мемуаров! Не спрашивая разрешения у героини, даже не поставив ее в известность, он назвал ее настоящее имя, отчество и фамилию, да еще присоединил к ним слово «девица», которое, конечно, не соответствовало реальному положению Дуровой. В это время она уже была вдовой.
Более того, не дожидаясь разрешения цензуры, Пушкин отправил рукопись в типографию, где на станках уже отливали в свинце буквы и набирали строчки материлов для второго номера «Современника». Поправить этот набор, что-либо изменить в нем было не только трудно, но и дорого. Таким образом гениальный поэт как бы ставил своего знаменитого автора перед свершившимся фактом, заставлял подчиниться его решению и ничего не оспаривать.
Поручив своим помощникам по изданию журнала князю В. Ф. Одоевскому и П. А. Плетневу следить за ходом типографских работ, Пушкин 29 апреля 1836 года уехал в Москву. Спустя несколько дней управляющий Гуттенберговой типографией И. И. Граффа прислал князю Одоевскому корректуру 5, 6 и 7 печатных листов, где помещались мемуары Дуровой, для вычитки, и сообщил, что цензор Крылов требует заменить в них имена офицеров Литовского уланского полка инициалами и точками, что и было сделано Одоевским. Обо всех издательских проблемах Пушкину в Москву писала его жена, помогавшая ему в работе по выпуску журнала. Поэт в своем ответном послании от 11 мая 1836 года спрашивал Наталью Николаевну:
«Что записки Дуровой? пропущены ли Цензурою? Они мне необходимы – без них я пропал…». Однако цензор отнесся к произведению «кавалерист-девицы» благосклонно. Никаких других изменений или сокращений в тексте он не сделал. К концу мая, когда поэт вернулся в Петербург, типография в основном завершила набор и отпечатала около 250 страниц из запланированных 320 (в том числе и воспоминания Дуровой) для второго номера «Современника». В присутствии Пушкина работы пошли быстрее. В первых числах июня он подписал с типографией договор о выпуске журнала тиражом в 2400 экземпляров.
Надежда Андреевна почти весь май провела в дороге. Около двух тысяч верст проехала она в своей коляске, называемой в Прикамье «карандас», меняя на почтовых станциях только лошадей, вместе с ней это путешествие совершили ее любимая белая комнатная собачка по кличке Амур и слуга Тихон – мальчик двенадцати лет от роду. Она точно называет сумму, которую издержала на дорогу, – 600 рублей, более половины своей годовой пенсии. «Наконец, двадцать четвертого мая тридцать шестого года кончилось все… Я в Петербурге, я опять вижу тебя, великолепное жилище царей наших!»
Дурова поселилась в гостинице Демута, расположенной на набережной реки Мойки. Она сняла один из самых дешевых номеров на четвертом этаже и послала по городской почте короткое письмо Пушкину с сообщением, что она находится в столице. Великий поэт нанес «кавалерист-девице» визит, по-видимому, между 25 и 28 мая 1836 года. Она очень волновалась перед встречей с ним. Можно предположить, что и Пушкин с немалым интересом ждал знакомства с «женщиной, столь необыкновенной».
Дуровой в это время шел 53-й год. Но Надежда Андреевна сохраняла юношескую стройность и особую выправку кавалерийского офицера. В Елабуге она держала верховую лошадь, каждый день ездила верхом, совершала многоверстные пешие прогулки, легко переплывала Каму. Она тщательно следила за своей внешностью и органично чувствовала себя в штатском мужском костюме того времени: в казимировых обтягивающих ноги панталонах на штрипках, коротком шелковом жилете и темно-коричневом фраке, украшенном георгиевской ленточкой в петлице.
Похоже, что Александр Сергеевич не сразу нашел верный тон в разговоре с отставным штабс-ротмистром. Сначала он пытался вести обычную великосветскую беседу, при которой даме нужно оказывать преувеличенное внимание. Надежда Андреевна отвечала ему спокойно и сдержанно. Она давно привыкла быть в мужском обществе, быть «на равных» с представителями сильного пола.
«Я не буду повторять тех похвал, которыми вежливый писатель и поэт осыпал слог моих записок…
Наконец Пушкин поспешил кончить и посещение, и разговор, начинавший делаться для него до крайности трудным. Он взял мою рукопись, говоря, что отдаст ее сейчас переписывать, поблагодарил меня за честь, которую, говорил он, я делаю ему, избирая его издателем моих записок, и, оканчивая обязательную речь свою, поцеловал мою руку. Я поспешно выхватила ее, покраснела и уже вовсе не знаю для чего сказала: “Ах, Боже мой! Я так давно отвык от этого!” На лице Александра Сергеевича не показалось и тени усмешки…».
На этом анекдоте Надежда Андреевна останавливавает свой рассказ о встрече с поэтом в повести «Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения». Но, к счастью, сохранилась переписка, свидетельствующая о том, что отношения автора и издателя чуть было не прервались из-за скандала, который закатила «кавалерист-девица», возмущенная самоуправством великого поэта. Ее возмущение было справедливым, ведь Пушкин покусился на самую главную тайну ее жизни. Об этом она узнала, когда прочла корректуру второго номера «Современника».