Ланс улыбнулся. Нет, есть определённая выгода, когда тебя узнают, когда твоё имя у всех на слуху, когда ты знаменитость. По крайней мере, голодным не останешься. И скучно в дороге не будет — попутчики начнут занимать разговорами в тот самый миг, когда поймут, что ты — тот самый Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы. Кстати, странно — большинство людей, повстречав известного менестреля, не бросаются его расспрашивать о творческих замыслах и не выясняют, что же гложет его сердце, что заботит по жизни, чем затуманена душа? Нет, они изначально предполагают, что у него и без того всё хорошо. Ну, разве могут огорчаться великие? Поэтому даже самые восторженные почитатели начинают безостановочно говорить о себе. Ладно бы, о своей любви к музыке и музыканту.
Но нет же…
Они пересказывают истории из жизни кого угодно — друзей, родных, соседе или дальних знакомых. Они делятся мнением о поступках правителей и церковных иерархов, рассуждают о видах на урожай, о том, как раньше было хорошо и что нужно сделать, чтобы в будущем было хотя бы не хуже. Они видят себя со стороны и восхищаются глубокими познаниями и умением выявить саму суть. А выглядят в лучшем случае пустопорожними болтунами, которые хотят ощутить себя равным известной личности. А больше всего Ланса восхищала заключительная фраза, слышанная в девяти случаях из десяти: «Надеюсь, глубокоуважаемый менестрель, мой рассказ поможет вам придумывать новую музыку, ещё более замечательную, чем прежде…» Как бы не так! Можно подумать он сочиняет музыку, отталкиваясь от дурацких историй, подсмотренных или подслушанных, а не в порыве вдохновения.
Но, когда голодный, то на такие мелочи предпочитаешь не обращать внимание. Можно потерпеть, послушать, даже «поддакнуть» в нужное время и в нужном месте, а в конце клятвенно пообещать, что напишешь сонату или фугу, посвящённую той самой забавной байке, в которой дедушка собеседника удирал через заросли терновника без штанов, когда появился муж любовницы с полудюжиной верных слуг.
— Примите мои искренние благодарности, пран Боас. Охотно присоединюсь к вам. Я давно не гостил в Трагере, поэтому беседа с подданными его светлости Пьюзо Третьего пойдёт мне на пользу.
Пока менестрель преодолевал тот пяток шагов, что разделял их столы, Чиро альт Фонсека уже пододвинул ему табурет.
— Позвольте представить вам Уно альт Шавана из Дома Пёстрого Полоза, — продолжал комендант Эр-Кабечи. — Этот благородный пран из самого Эр-Трагера. Лейтенант второй гвардейской «Серебряной» роты. Был здесь на побывке, гостил у родни в замке, что в двух лигах от нашего городка, а теперь возвращается на службу.
Курносый пран лет тридцати поднялся, поклонился. Ланса удивил забавный алый бантик, который лейтенант гвардии повязал на длинную прядь волос, свисающую с левого виска. Когда менестрель последний раз путешествовал по Трагере, то подобных обычаев у дворян не наблюдал. Очевидно, какая-то новая столичная мода.
— А это — Хорхе альт Эвало из Дома Белого Клевера. — Четвёртый пран поднялся, отвешивая изысканный поклон. Совсем юный, по всей видимости, ровесник пран Чиро. При ближайшем рассмотрении, на его одежде обнаруживались следы штопки, а края широкого отложного воротника были засалены и обтрёпаны. — Земли их Дома раскинулись чуть севернее наших. Юный Хорхе тоже решил просить службы при дворе. Его отец погиб, защищая рубежи Трагеры тому уж двенадцать лет назад. Отважный воин. В молодости мы дружили с Начо альт Эвало, поэтому наш Дом составил протекцию прану Хорхе, а благородный Уно альт Шаван великодушно согласился оказать нам поддержку и замолвить словечко перед праном Пио альт Олегаро, капитаном «Серебряной» роты.
— Счастлив видеть великого менестреля и быть представленным ему, — прерывающимся от волнения голосом произнёс молодой человек. — Сказать по правде, пран Боас сильно польстил мне, сказав, что земли моего Дома где-то там простираются. Обычно я прохожу их из конца в конец за полдня, когда охочусь на фазанов. Но у нас есть чудесные уголочки, где так приятно посидеть, помечтать. Возможно, пран Ланс, посетив в следующий раз окрестности Эр-Кабечи, почтит своим присутствием наш маленький замок. Моя матушка и мои сёстры будут очень рады принимать его, как дорогого гостя.
— Благодарю вас, пран Хорхе, — Ланс прижал ладонь к сердцу. — Непременно воспользуюсь вашим приглашением, но в следующий раз. Боюсь, что сейчас я буду вынужден спешить. Неотложные дела зовут меня и моего друга в Аркайл. Кстати, должен заметить, что спящий за соседним столом пран — придворный маг-музыкант герцогов Аркайлских. И если он и уступает мне в выдумке при сочинении мелодий, то мощью магического воздействия превосходит во много раз, ибо мне не приходится даже мечтать управляться оркестром из такого количества музыкальных инструментов, как Регнар альт Варда из дома Огненной Саламандры. Однажды он повелевал оркестром из дюжины первых скрипок, дюжины вторых, десятка виолончелей, семи валторн, а так же гобоев, флейт, кларнетов, фаготов — по четыре штука каждых, не считая двух арф, клавикорда, ксилофона, литавр, больших барабанов и айа-багаанских дарбук[1]… Он услаждал слух аркайлской знати без малого две стражи. А потом попросил только об одном — дать поспать ему до следующего вечера. Скажем так, я от такой нагрузки просто умер бы, не дождавшись половины первой стражи.
[1] Дарбука — небольшой барабан из дерева и козлиной кожи, неопределённой высоты звучания.
Глава 10, ч. 4
Он уселся на подставленный ему табурет.
— Давно не бывал я в Трагере, но с вашей державой меня связывают тёплые чувства.
— Весь мир знает, что знаменитый менестрель был ранен в сражении в проливе Бригасир, — важно заявил Боас альт Фонсека. — А Трагера гордится этим.
— Великий менестрель, как последний растяпа, подставил ногу по падающий рей, получил трещину в кости и провалялся месяц на постоялом дворе «Мощи Святого Ягена», — развёл руками Ланс, — пока остальные сражались с браккарцами.
— В это время наши доблестные моряки продули вчистую сражение на море, и батюшка его светлости подписал позорную капитуляцию, — горячо воскликнул лейтенант-гвардеец.
— Я не был бы столь категоричен. Браккарцы всегда играют нечестно. Моряки сделали всё, что смогли. Как и береговая артиллерия. У них не было шансов протии пушкарей Браккары.
— Да ну?
— Поверьте, благородные праны, я знаю, о чём говорю. — Ланс понимал, что начинает болтать лишнее, но не мог остановиться. — Я побывал на Браккаре. Не по своей воле. Да это и не важно. Важно, что я вырвался. И теперь король Ак-Орр тер Шейл наверняка будет искать меня.
— Говорят, меньше знаешь — крепче спишь, — без тени улыбки проговорил комендант Эр-Кабечи.
— Боюсь, мне спокойный сон не грозит до конца дней.
— Значит, Браккара снова получила по зубам? — растянул губы в улыбке, от чего встопорщились щёгольски подкрученные усы, лейтенант Уно. — Вначале от вас, потом от нас. Вы слышали о сражении в шхерах острова Калвос?
— Так, краем уха…
— О! Об этом должны знать все! Адмирал Жильон альт Рамирез самовольно атаковал галерами пять каперских каракк браккарцев. Сжёг и затопил вместе с экипажами. Ни один не ушёл!
— Раньше вражеские корабли старались взять на приз, — пожал плечами менестрель.
— Не в этот раз! Так сказал пран Жильон! Или мы уничтожим их, или он нас! Если будем брать пленных или пожадничаем с кораблями, то проиграем. Никакой пощады врагу. Ни одного браккарца в прибрежных водах Трагеры, у острова Калвос и у Святого Игга!
— В городе погромы уже были? — задумчиво поинтересовался Ланс.
Он терпеть не мог браккарцев, и отношение к островитянам ничуть не улучшилось за время вынужденного пребывания в Бракке. Но однажды он оказался в Вирулии в то самое время, когда их дож вступил в непримиримую торговую войну с Айа-Багааном. Тогда южными островами правил ещё батюшка нынешней княгини Зохры, а будущая её светлость с утра до вечера играла в куклы на женской половине дворца.
Началось с какой-то мелочи. Одного из вирулийских купцов обвинили, что сукно, которое он привёз по личному заказу князя Джофара Хассейна алла Табриза из Дома Чёрного Буревестника, гнилое и съеденное молью. Его бросили в подземелье, а потом прилюдно высекли на площади перед дворцом. Торговец отличался слабым здоровьем и, провалявшись в горячке три дня, помер. Правители обменялись нотами протеста и почти уже сговорились выплатить хорошую сумму в серебре семье погибшего, как вдруг кто-то напал на посланника Айа-Багаана в Вирулии, когда он вечером возвращался от любовницы, и несколько раз ткнул ножом. При этом нанятый благородным праном охранник из местных провалился, как под землю. В ответ князь Джофар арестовал все вирулийские корабли, которые находились в порту Айа-Багаана, когда скорбная весть достигла его сиятельных ушей, купцов посадил в яму, куда обычно бросали карманников и заразных шлюх, а товары перевёз на склады, принадлежавшие его Дому.
Следует заметить, что в Вирулии купеческое сословие очень и очень в чести. Многие благородные Дома ведут своё начало от разбогатевшего некогда прапрадедушки и не гнушаются торговлей. Конечно, если покопаться в родословной большинства Домов северного материка, то выяснится, что каждому второму и них дали начало не успехи на полях сражений, а хорошенькая кубышка серебра, скопленная ушлым предком. Но только праны Трагеры, Кевинала или Аркайла тщательно скрывают это. В Вирулии способность провернуть хорошую сделку приравнивалась к умению убивать врагов на дуэлях десятками. Дожа выбирали из высоких Домов, стараясь выдвинуть на эту должность человека сведущего и в военном искусстве, и в политике, и в управлении державой, а в качестве дополнительной привилегии, наделяли его властью даровать дворянство на своё усмотрение.
Злые языки болтали, что вирулийцы покупали себе герб и девиз, как их северные соседи коней и богатую одежду, но, как бы то ни было, на памяти Ланса ни один дож не злоупотреблял своим правом и не раздавал титулы направо и налево. Речь о другом… Вирулийцы очень трепетно относились к торговцам, не прощали их унижений и оскорблений. У каждого, заточённого в зиндан[1] купца в Вирулии остались родичи, друзья и просто приятели, возжелавшие отомстить.