Юлу тогда подумалось, что это разумно, превратить целый город в открытый карьер по добыче ценных материалов, и пусть остальные бояться проклятых мест, им же будет хуже.
"Ради такого дела я бы тоже придумал какое-нибудь откровение", - решил парень.
Еще в граде избранном имелась странная категория женщин: невест господних. Укутаны они были во все черное так, что ни единой части тела не было видно, кроме глаз в прорези. Однажды Юл пытался заговорить с одной из них. Но та, замотав головой и промычав что-то невнятное, спешно удалилась. Кто-то из мимо проходящих мужчин заметил, что не стоит общаться с ними.
- Почему? - спросил Юл.
- Овдовев, они становятся невестами господними.
- Это касается всех, чьи мужья умерли?
- Нет.
- А кого тогда?
- Простите меня, Исаак, возлюбленный сын господа, - мужчина вежливо поклонился, - но мне нужно идти.
Юл часто не мог получить нужных ответов, и этот раз исключением не оказался.
Совместный прием пищи в Богополе являлся обязательным ритуалом. Трижды в день: после рассвета, в полдень и перед закатом все жители, не считая военных дозоров и занятых на особо важных работах, стекались на площадь перед домом молитв. Там они падали ниц, а архиерей произносил молитву, славящую Элохима, затем аврамиты направлялись к так называемой трапезной, длинному одноэтажному зданию с черепичной двускатной крышей, где повара выдавали пищу. Архиерей, его жена Сара Девятая, стареющая женщина с глубоко посаженными глазами и некрасивым ртом, а также воины и старшие из послушников получали двойную порцию, младшие послушники, беременные женщины, больные - полуторную. Остальные - одинарную. Были также и наказанные за плохое усердие в молитвах и работе. Им доставалась лишь половина положенной доли. Имелись еще рабы рабов божьих, но те питались отдельно.
Юлу и Хоне повара выдавали двойную порцию, однако у них единственных, как у детей господних, была привилегия попросить добавки. Ни байкерша, ни младший правнук ни разу не использовали данную льготу. Поначалу им и вовсе кусок в горло не лез, ведь перед едой пастырь произносил ту же самую молитву, что и перед убийством страдалицы с вырванным языком.
Свобода передвижения по поселку при абсолютном надзоре быстро надоела. Сидеть же в тереме жаркими днями для молодоженов было невыносимо. Юл какое-то время изучал интерьер комнаты. В центре, аккурат между мужским и женским входами, стояла тяжеловесная кровать с ночным горшком под ней. На кровати лежали перина и подушки, набитые птичьим пером и пухом, а также простыня, которую Хона меняла раз в неделю и относила в прачечную. Да, у аврамитов была даже своя общая прачечная, совмещенная с баней.
Еще в комнате имелись две деревянные табуретки и стол молитв, причудливая конструкция с круглой столешницей, с тремя толстыми ножками по периметру и четвертой посередине. Авраам Шестой объяснил это так: раньше, до судного дня существовали три веры в единого бога. Все три религии зачастую враждовали друг с другом. Это оттого, что была в них сокрыта не только истина божья, но также и ложь, внесенная кознями сатаны и его приспешников. И только когда Элохим покарал народы за грехи их, появилась чистая вера жителей Богополя, взявшая все праведное из религий прошлого и отвергшая все лживое. Это произошло благодаря некоему Герману Пекарю, получившему перед судным днем откровение божье о скором апокалипсисе. Господь сказал, что из-за собак-ученых мир будет уничтожен и велел Герману Пекарю возглавить паству и стать архиереем Авраамом Первым, преемником Авраама Великого и последним пророком судного дня, а жену свою Алёну соответственно наречь Сарой Первой. Перед самым апокалипсисом Герман Пекарь воззвал к грешникам, присоединиться к нему, и кто исполнил повеление, тот не был заражен болезнью безумия и остался жив.
И вот три ноги стола - это суть три веры прошлого, а четвертая, посередине - это вера Богополя, ныне единственного оплота истины. И сыну господню со своей женой, то есть Юлу и Хоне, следует молиться не только три раза вместе со всеми перед едой, но становиться на колени перед столом молитв и воздавать хвалу Элохиму в любое время, когда заблагорассудиться. Младшему правнуку пришла мысль, что если убрать ножку посередине, то стол не потеряет устойчивости, но вслух свои думы он не рискнул озвучивать.
Одним словом, кроме кровати, уродского стола и двух табуреток из мебели в тереме больше ничего не было.
Между стеной и полом Юл обнаружил странные отверстия непонятного назначения, но более всего парня заинтересовали оконные стекла, по виду сильно отличающиеся от идеальных стекол в доме прадеда Олега. Они имели желтоватый оттенок и неравномерную толщину, и были явно сделаны уже после Великой погибели.
Парень расспросил об этом у местных, и оказалось, действительно, в одной из покоренных деревень рабы рабов божьих построили специальные печи для изготовления стекла. Юл хотел съездить, посмотреть на это технологическое чудо, но Авраам Шестой запретил ему и байкерше покидать Богополь.
Дни тянулись мучительно долго, закончилась весна, началось жаркое лето. Более-менее комфортно, несмотря на духоту, Юл и Хона ощущали себя только ночью в тереме. Здесь не было вездесущих глаз охранников и селян, и они могли позволить себе шептаться, обсуждать прошлое, строить планы на будущее.
Хона изменилась. Она стала сдержанней. Свое негодование и то, как все ей надоело, высказывала лишь младшему правнуку тихим-тихим голосом в темноте, лежа на перине.
- Мы обязательно сбежим, - уверял ее Юл, - но нам нужно побольше узнать об аврамитах. Они очень искусны и тем опасны. Мы принесем пользу и байкерам и моему племени.
- Я знаю, - шептала в ответ Хона, - это подвиг. Но проповедник - мерзкий ублюдок. Меня от него тошнит. Я иногда еле сдерживаюсь. А еще он колдун. Ты видел, как леопоны ему подчиняются?
- Никакое это не колдовство, - возражал парень, - он их еще котятами натаскивал, вот они и слушаются его. Это называется дрессировка, а не колдовство. И вообще не произноси это слово вслух. Слышала, что вчера Авраам говорил на проповеди? Колдуны-ученые были самыми большими грешниками среди всех грешников.
- Не буду, - соглашалась Хона и засыпала на плече юного мужа.
Летом, когда созрел урожай пшеницы, ржи и прочих зерновых, Юл придумал, как им выбраться за стены осточертевшего Богополя. Смиренно, с потупленным взором, он просил Авраама Шестого разрешить ему и Хоне работать в поле с рабами божьими и рабами рабов божьих, ибо труд на благо господа ведет к смирению, а безделье - к греху. Архиерей оценил кротость новоявленного сына господня.
- Это знаменье божье, Исаак, - сказал он, - тебе с Ревекой дозволено жить так, как никому в граде избранном, в праздности и без забот. Но ты возжелал провести дни в трудах во славу господню. Воистину, сам Элохим говорит твоими устами, и в следующем году, после весеннего празднования, новый урожай будет богаче нынешнего, если на то будет воля всевышнего.
- Я многого еще не понимаю, отец Авраам, но стремлюсь к познанию истины, - ответил парень.
- Кротость есть печать божья, - удовлетворенно произнес пастырь, - и нам всем пример для подражания - Исаак Старый, сын пророка Авраама Великого, да благословит его Элохим и приветствует. Когда всевышний возжелал, чтобы Авраам Великий принес в жертву своего сына, тот, не колеблясь, смиренно принял всей душой решение господа. И сын пророка, Исаак, безропотно согласился на заклание, ибо на все воля Элохима. Но когда Авраам Великий, хвала ему, занес нож над отроком, господь отвел руку его, ибо тогда еще род людской не прогневал Элохима окончательно и не было еще тогда судного дня.
Так Юл получил разрешение на работу в поле. Этой же ночью парень рассказал новость девушке. Поначалу Хона заупрямилась, поскольку землепашество у байкеров не входило в "непостыдные ремесла".
- Шитье, кузнечное и гончарное дело, охота, рыбалка, разведение собак и байков, сбор диких трав и кореньев, война - это наше родное, - говорила девушка, - а вот остальное не одобряется. Знаешь, как у нас говорят? Растения пусть выращивают растения, за бычьем и телками пусть ухаживают бычье и телки, а на байках пусть скачут байкеры.
Юлу все же удалось уговорить девушку. Парень объяснил жене, что таким образом они войдут в доверие к пастырю, ослабят его бдительность, и это, в конце концов, поможет сбежать. К тому же никто не заставляет их выкладываться в полную силу. Это у рабов божьих и в особенности у рабов рабов божьих имелась трудовая повинность. А дети господни - свободны от земных забот.
- Хорошо, - согласилась Хона, - только поклянись, что никому и никогда не расскажешь, что я в поле ковырялась.
- Не расскажу, - пообещал парень.
- Для тебя ведь слово ничего не значит, - девушка больно ущипнула младшего правнука за сосок.
- Это совсем другое. Тогда я обещал относительно себя, когда мне ухо грозили отрезать, а теперь - относительно тебя.
На том и порешили.
На самом деле Юл преследовал две цели. С одной стороны он, играя в смирение и покорность, действительно замыливал глаза архиерею, а с другой - парень во время работы незаметно складывал себе в карман зерна. Ведь в родной Забытой деревне уже как двадцать лет не росли злаки, не считая кукурузы.
Младший правнук оторвал от перины в незаметном месте кусок ткани, в нее он складывал семена. Так парень запасся не только зернами пшеницы, ржи и ячменя, выращиваемых когда-то в Забытой деревне, но и неизвестными соплеменникам овсом, просом, рисом и гречихой. Свой драгоценный клад Юл прятал там же, под периной.
Однажды, когда лето уже перевалило за середину, Хона рассказала Юлу, что ей несколько дней подряд снится один и тот же сон. Будто она сидит на плоту и держит в руках бронзовую кружку с прахом. Вокруг безветрие, на море - штиль. Девушка готовится рассеять прах, наклоняется над водой и видит отражение. Но не свое, а Вира Златорукого. Хона вскрывает восковую пробку, высыпает прах. И вот, когда, казалось бы, все законченно, байк