- Вот, - Юл облегченно выдохнул.
- Но ваша провинность должна быть наказана, - архиерей сделал знак кузнецу и тот вынул из горна стальной шест, - ибо, даже если и по незнанию, совершили отступление от заветов божьих, все же кто-то из вас должен понести очищение болью. Скажи мне, Исаак, не вина ли Ревеки в том, что семя твое попадает на простынь, а не во чрево ее.
Парень, сглотнув тяжелый ком, взглянул на прут, на конце которого белело раскаленное тавро в виде круга с пересекающимися внутри него линиями.
- Отвечай, Исаак!
- Это моя вина. Я муж, и я главный. И мне отвечать за неведение сие, - сказал Юл.
- Нет! - резко возразила Хона. - Это все я!
В кузнице, если не считать гудения огня, воцарилась гробовая тишина. Авраам Шестой медленно переводил взгляд с девушки на парня и обратно и, наконец, решил:
- Слова жены перед словами мужа, что земля перед небом.
Архиерей почти незаметно кивнул. Кольчужники разорвали рубаху на груди парня.
- Не троньте его! - вспыхнула Хона, сжав руки в кулаки.
Откуда не возьмись сзади девушки появился воин и с легкостью подхватил ее. Хона, взвизгнув, лягнула кольчужника ногой по бедру. Тогда он с силой уронил байкершу оземь, и она затихла.
Юл было дернулся, но две пары рук крепко держали его.
- Глупая дщерь! - с нескрываемой надменностью произнес Авраам Шестой. - Элохим простит грехи ее и простит твои, Исаак. Искупление придет через боль! Славь же господа народа избранного! Господа, что вознес умму нашу над всеми племенами земными!
Младший правнук тяжело задышал, посмотрел на сияющее нестерпимой белизной тавро и кивнул. Руки кузнеца, одетые в варежки, крепко сжимали раскаленный шест.
- И помни, Исаак, ежели жена твоя не понесет в течение двух лунных месяцев, мне придется входить в терем ваш и следить, как ты познаешь жену свою. А ежели в течение еще одного лунного месяца Ревека не зачнет, я сам оплодотворю ее!
Кузнец сделал шаг вперед, и Юл почувствовал кожей близость раскаленного металла. Затылок его заиндевел. Парень закрыл глаза, закинул голову и громко зашептал:
- Слава тебе, Элохим, слава! Слава всевышнему! Слава ему! Слава!
А потом в грудь вошла нестерпимая боль. Парень, содрогнувшись, закричал, и тут же запредельный свет озарил его. Сияние поглотило юношу, и он увидел самого себя, стоящего на коленях на вспаханном поле. Руки крепко-накрепко связаны, сзади к нему подходит Авраам Шестой. Пастырь держит кривой, остро заточенный нож. Архиерей молится Элохиму о грядущем урожае. Пастыря и парня окружает праздная толпа. Все богопольцы от мала до велика покинули избранный град, чтобы отметить начало посевных работ...
Когда-то бог повелел пророку Аврааму Великому принести в жертву своего сына Исаака. И только в последний момент ангел отвел руку отца, готового пожертвовать во имя господа самым дорогим и любимым существом. Теперь же, после первого судного дня, Элохим прогневался на род людской и изменил свое решение. Теперь же велено приносит в жертву детей своих, дабы подтверждать любовь к всевышнему и дабы поля народа избранного всегда плодоносили.
Вот только жалко собственных детей, посему лучше усыновлять жертв. Из чужой страны. Из чужого племени. От весны до весны пусть они живут в почести, дабы потом умереть во славу господа и будущего урожая.
Авраам Шестой со словами благословения перерезает Юлу горло, юное тело опускается на рыхлую землю, и свежая кровь наполняет жадные нивы. Богопольцы вопят от восторга. К убитому подходят воины и отточенными до автоматизма движениям наносят удары, разрубают мертвеца на куски. Затем относят останки к силосной яме и скидывают туда. Дабы плоть сына божьего и сына наместника последнего пророка стала солью земли - удобрением.
Юл не спас Хону, и Хона не спасла Юла. Девушка лежит привязанная к кровати под постоянным надзором послушниц. Живот ее растет. Байкершу, когда-то гордую и своенравную, насильно кормят и подставляют утку, чтобы в случае нужды, она испражнялась в нее.
А потом Хона рожает ребенка. Из дитя получится отличный послушник или послушница, кои обитают в тереме господнем. Самой же байкерше урезают язык, и навсегда отправляют ее в дом невест господа, вдов сыновей божьих. Там она, как и десятки прошлых Ревек, обречена на рабский труд до конца дней своих. Там ее может посещать лишь сам архиерей, чтобы время от времени удовлетворить похоть. У Хоны, измученной и затравленной, нет больше тяги бороться. Мифический Элохим вполне реально деяниями фанатиков измолол в труху ее внутренний стержень. Она послушна и податлива. Она молча и равнодушно отдается пастырю или, быть может, воинам. Или кому прикажут. Или вовсе никому, просто работает как проклятая. А если невеста божья, всегда одетая в черное, появляющаяся на улице только с закрытым лицом, вдруг возжелает свободы и вздумает сбежать из избранного града, ее поймают, уличат в связях с сатаной и отдадут на съедение капланам.
Это жестоко. Бесчеловечно. Абсурдно. Но только так и можно превозмочь свое естество, стать скотом божьим, послушной глиной в руках пастыря, пасущего народы, аки овец. Только так доказывается любовь к Элохиму, ибо верую, потому что абсурдно. А иначе это и не вера вовсе. Иначе не быть царству божьему!
Юла окатили холодной водой. Сквозь пелену он увидел бородатое лицо архиерея.
- Слава тебе, Элохим... - прошептал парень, - слава тебе...
- Хорошего отрока послал нам господь, - сказало лицо, - в новом году быть великому урожаю. Даже жалко такого...
- Слава тебе, Элохим, - Юл закрыл глаза и провалился в слепую темноту.
В следующий раз он очнулся на кровати в тереме. Рядом сидела Хона. Под левым глазом у нее чернел огромный синяк. Заметив, что муж очнулся, девушка смочила в тазу тряпку и приложила к заклейменной груди.
- Что у меня там? - спросил парень слабым голосом.
- Красное колесо с двумя перекладинами... покраснение сойдет, не волнуйся...
Парень кивнул и, сделав над собой усилие, улыбнулся.
- Я не выдержу, - сказала Хона и по щекам ее потекли слезинки, - я скоро начну убивать.
- Осталось потерпеть совсем чуть-чуть, зимой или, в крайнем случае, в начале весны мы уйдем, мы в любом случае попытаемся уйти или умрем...
- Я не могу, Юл, я больше не могу притворяться. В кого я превратилась?.. посмотри на меня!
- Не плачь, не надо, - парень поднял руку и вытер слезу с щеки байкерши.
- Я не плачу, я никогда не плачу, ты же знаешь...
- Знаю, - согласился Юл, - знаю, ты сильная. И ты справишься. Осталось немного. Мы... - младший правнук зажмурился от боли, и продолжил, - мы с тобой идем одним путем, но только сейчас я начинаю понимать, что не зря... ничего не зря. Это только первые наши шаги, мы еще повоюем. Я сделаю все, чтобы не было таких, как аврамиты, и ты... ты мне нужна...
- Они принесли чашу, где был прах твоего прадеда, - Хона указала на стол молитв, где стояла бронзовая кружка, - они велели пересыпать туда зерно.
- Вот, видишь, будет так, как мы захотим, а не как они. Потому что правда на нашей стороне, и она внутри нас. Ты потерпи еще...
- Это ты терпи, - Хона улыбнулась, выжала тряпку и вновь прислонила ее к груди мужа.
Три дня спустя Авраам Шестой после молитвы объявил богопольцам, что у него было видение, что явился к нему ангел, посланник Элохима, и сказал, что бронзовая чаша, которую принес с собой сын божий нынешнего цикла, есть грааль самого Исаака Старого, из которого тот пил "вино благонравия", и что теперь чаша сия наполнена зерном и хранится в тереме господнем, как символ расположения всевышнего к народу избранному.
Отныне Юл и Хона каждый вечер выходили перед теремом и громогласно произносили молитву во славу Элохиму. И паства, послушно склонив головы, повторяла за ними. Весь этот фарс через какое-то время перестал казаться фарсом, и молодожены подловили себя на том, что мерзость и нелепость их положения стала обыденной, привычной, будто само собой разумеющейся.
Впрочем, гораздо сложнее им приходилось по ночам. Зная, что теперь их простыни проверяются, Юл и Хона почти две мучительных недели не прикасались друг к другу, но, в конце концов, юность взяла свое.
- Я не буду рожать здесь, - шептала Хона, - я скорее убью себя, или лучше убью как можно больше этих выродков, прежде чем они убьют меня.
- Я тоже, - говорил Юл, гладя волосы девушки, - ведь это будет наш ребенок. Мы уйдем раньше...
Спустя полтора лунных месяца байкерша почувствовала первые признаки беременности. У нее не было менструации, ее слегка подташнивало, и она часто ходила в туалет.
Это очень обрадовало Авраама Шестого. Теперь к молодоженам относились с особой заботой и трепетом, будто Юла никогда не клеймили в кузнице, и воспротивившуюся насилию Хону не роняли оземь.
Байкерша понесла глубокой осенью, когда зарядили дожди. Она, вечно раздраженная, не желающая видеть опостылевшие рожи аврамитов, теперь редко покидала терем и выходила только в банный день и на обязательные молитвы, которые пастырь устраивал в любую погоду, заявляя, что дождь и холод - испытания господни, призванные укрепить веру.
Юл, наоборот, не снижал, а только наращивал свою активность. Он часто ходил в кузницу и наблюдал как привезенную из мертвого города арматуру и прочий металлический хлам перековывали в новые изделия. И несколько раз сам брался помогать кузнецу. Парень это делал не случайно. Ему удалось незаметно стащить два небольших, размером с ладонь прута. Для себя и Хоны. Юл решил, что их можно использовать как оружие.
Младший правнук приходил к гончару и следил за ловкими движениями его рук. Мерное вращение гончарного круга и чудо трансформации мертвой глины в изящные горшки завораживало, отчего-то дарило спокойствие и ничем не подкрепленную уверенность, что рано или поздно ему и Хоне удастся сбежать из Богополя.
Юл также бывал в ткацком доме, где досконально изучил устройство угловатых неотесанных станков, веретен и прялок. Часть из них были схожи с механизмами, имеющимися в Забытой деревне, часть парень видел впервые.