Не имелось ни капли сомненья, за сие злодеяние умрут тридцать недругов. Как и положено по законам возмездия с пытками на глазах у близких и родных, а также с компенсацией в виде рабов, наложниц и товаров.
Только лицо Иеровоама омрачала печаль. Юнец ехал на скучное задание: сопровождать безобидных и удивительных своей кротостью Исаака и Ревеку, нареченных детей архиерея и господа бога.
"Тебе тоже будет весело", - подумал Юл, помогая беременной жене сесть на белую кобылу.
- Действуем по плану номер три, - шепнул он на ухо Хоне.
Байкерша, нежно потрепав лошадиную гриву, улыбнулась уголками губ.
Армия в двести с лишним воинов покинула Богополь через западные ворота, Сара Девятая, три кольчужника, каплан и молодожены отправились в противоположном направлении.
- Нужен ли зверь на священном поле? - спросил Юл Сару Девятую, с опаской поглядывая на большую пятнистую кошку, вносившую неприятный элемент случайности в детально разработанный план бегства за номером три.
Стареющая женщина улыбнулась омерзительной улыбкой, какая бывает только у религиозных фанатиков, глубоко посаженные глаза ее мерцали темной радостью:
- Лев господень, детонька, заменяет трех воинов, а нас всегда сопровождали шестеро.
Приехав на место, Юл, Хона, кольчужники и жена архиерея спешились. Священное поле представляло собой небольшой, размером примерно сто на сто шагов, участок земли. Уже как век каждую весну его засевали рожью. Землю здесь никогда не оставляли под паром, и, тем не менее, плодородность ее не снижалась. Авраам Шестой утверждал, что сие есть чудо господне и подтверждение праведности народа избранного, но Юл из рассказов прапрадеда Олега и односельчан об утраченных зерновых культурах знал: рожь не требует севооборота. Попробовали бы они из года в год выращивать на священном поле кукурузу, вмиг бы истощили почву.
Юл и Хона вышли на середину поля. Парень держал малую лопату, девушка - бронзовую кружку с зерном. Молодожены опустились на колени. Младший правнук сделал вид, что собирается молиться и вдруг схватился за живот. Поднялся и, полусогнувшись, со взглядом полным стыда обратился к жене архиерея:
- Матушка Сара, мне неловко говорить об этом, но позвольте отойти вон в те кусты.
Лицо женщины вытянулось в недоумении. Подозрительно сощурившись, она спросила:
- Тебе приспичило во время молитвы к всевышнему Элохиму?
- Я еще не начинал молиться, - Юл широко открыл глаза, - но скрутило, мочи нет. Я быстро, матушка Сара, иначе как же, на священном поле. Грех это перед господом, а так, быстро все сделаю, и помолимся.
- Ох уж эти детоньки, - мышцы на лице Сары расслабились, она улыбнулась, отдала приказ Иеровоаму и седоусому воину:
- Ты и ты, идите с сыном господним.
Хона осталась стоять на коленях спиной к Саре, кольчужнику и саблезубому каплану. Она поставила на землю кружку с зерном и из левого рукава аккуратно вытащила остро заточенную арматурину длиной с ладонь.
Когда Юл и два сопровождающих его воина оказались за кустами, парень попросил:
- Славные воители Богополя, отвернитесь, пожалуйста.
Иеровоам не удержался, с уст его слетел смешок, за что он тут же получил подзатыльник от седоусого. После того, как кольчужники отвернулись, парень, не снимая штанов, сел на корточки и принялся кряхтеть. Он потрогал лезвие, убедился, что лоток по-прежнему остро заточен, затем бесшумно поднялся и произнес скороговоркой:
- Сейчас-сейчас, славные воители, еще немножко.
Иеровоам вновь прыснул смехом. Седоусый, стоявший чуть ближе к Юлу, ткнул чересчур расшалившегося юнца кулаком в спину.
Младший правнук взял лопату, у самого основания черенка, будто это был нож, в два шага оказался возле седоусого, резким движением поддев пелерину, оттянул ему голову и молниеносно вспорол горло. Воин, прежде чем повалиться, издал громкий булькающий звук. Откинув малую боевую лопату, Юл выдернул копье из рук падающего и приставил его к кадыку оглянувшегося Иеровоама.
- Тихо! - скомандовал младший правнук. - Ров, я даю тебе шанс уйти с нами. Ты не плохой, не такой, как другие. Повернись ко мне, бросай копье и подними руки.
Иеровоам торопливо выполнил приказание.
- Что ты наделал! - прошептал он, губы его дрожали. - Ты грешник. Элохим отправит тебя в ад...
- Вы хотели принести меня в жертву, - перебил юнца Юл, - думаешь, я не догадался?
- Но это счастье, умереть во славу господа. Ты попадешь на винные берега, и сотни красавиц окружат тебя...
- А если бы тебя захотели принести в жертву?
- Я бы согласился, - Иеровоам закивал головой, - согласился. Нельзя перечить Элохиму! Иначе не попадешь в рай.
- Послушай, вы считаете, что главный над всем Элохим, у нас в деревне молятся Божьей Четверице, а в племени Хоны, которую вы называете Ревекой - небесным коням. Нет истины наверху, она здесь на земле, в нас! Остальное - лишь выдумка, чтобы подчинять глупцов.
- А разве ты и Ревека не...
- Нет, мы из разных племен, мы вам врали целый год.
- А как же игра, в которой по молитве побежда...
- Это уловка, я позволял тебе выигрывать.
- Это грех... - с трудом вымолвил Иеровоам.
- Нет времени на болтовню, Ров! - Юл крепче сжал копье. - Я даю тебе выбор. Или ты становишься на колени, заводишь руки за спину и даешь связать себя, и мы бежим из Богополя, или ты умираешь. Решить нужно прямо сейчас!
Иеровоаму только что предложили непостижимое. Как можно скрыться от Элохима? Ведь он вездесущ и всезнающ. Но и умирать, по правде говоря, не хотелось. Он не познал еще ни войны, ни женщины, а ведь истинно верующий в своей жизни должен убить хотя бы одного неверного и оставить потомство. Из глаз чернявого юнца выступили две крупные слезы.
Хона терпеливо ждала. И когда со стороны кустов послышался подозрительный булькающий звук, байкерша схватилась за живот и завопила:
- Ой, больно как! Там внутри ребенок бьется! Больно! Помогите мне встать! Помогите, скорее!
Кольчужник, не колеблясь, подбежал к беременной. Опершись на руку аврамита, Хона поднялась и неожиданно с разворота всадила арматурину в кадык воина. Тот, отшатнувшись, захрипел и упал навзничь. Хона, проявив чудеса ловкости, схватила копье только что убитого богопольца и направила его на Сару. Каплан, зарычав, поднялся и встал между байкершой и хозяйкой.
- Детонька, ты что? - растерянно произнесла Сара Девятая.
- Я тебе не детонька, старая сука! - прошипела Хона. - Вы хотели принести в жертву моего Юла, а мне отрезать язык, а моего ребенка сделать мерзким баггером, таким же, как вы сами!
Сара, прикрыла веки, скрестила руки на груди, и, видимо, ощущая поддержку дрессированного хищника, быстро овладела собой, перейдя в наступление:
- Блудливая тварь, как ты посмела убить воина господня! За это гореть тебе в геенне до скончания времен! Разве ты не знаешь, что от гнева Элохима нельзя укрыться!
- В степи твоего Элохима никто не знает! - огрызнулась байкерша. - Там чтят Харлея Изначального и Ямаху Первородную!
Сара вновь прикрыла веки, развела руки в стороны и преобразилась. От гнева на ее лице не осталось и следа.
- Послушай меня, дщерь господня, - заискивающе сказала женщина, - разве ты не знаешь, что у Элохима тысяча имен, но он един? И если тебе угодно называть господа Харлеем, называй, нет в этом греха. Раскаявшиеся будут спасены. А потому даже убийство воина господня простится тебя, если искренне будешь молить о прощении...
- Я не раскаиваюсь, - процедила сквозь зубы Хона, - вы хотели зарезать Юла, а меня оставить без языка!
- Но если Харлей, - Сара развела руки в стороны, - я буду называть всевышнего Харлеем, как называешь его ты, так вот, если Харлей потребовал бы от тебя принести ему в жертву родного сына, разве ты посмела бы отказать своему богу?
- Если мой бог велит мне убить своего ребенка, значит, это не мой бог! - отчеканила Хона, переводя взгляд с Сары на каплана и обратно.
Жена архиерея прикрыла веки и снова преобразилась. Глубоко посаженные глаза ее утонули в черной тени надбровных дуг, крючковатый нос будто истончился, а жестокие губы искривились в беспощадной усмешке:
- Что ж, детонька, ты сама выбрала свой путь. Гореть тебе в геенне, и будь проклят весь твой род!
Сара Девятая подняла костлявую руку и указала на Хону дрожащим от ярости пальцем:
- Лев господень, сожри грешницу!
Саблезубая кошка, тряхнула гривой и подобралась для прыжка.
Юл посмотрел в глаза плачущему юнцу. Сердце уколола жалость к, пускай глупому и наивному, но все же не плохому парню. Пожалуй, он ничем не хуже друга Темерки. И родись Иеровоам не в Богополе, а в Забытой деревне, они могли бы стать близкими товарищами. Делились бы секретами, болтали бы о девчонках, упражнялись бы бою на малых лопатах, работали бы вместе в кузнице или еще где-нибудь. Однако проблема заключалась в том, что Ров родился не в Забытой деревне.
- Я не могу, - сказал, всхлипывая, Иеровоам, - лучше умереть и попасть в рай, чем сбежать и бояться гнева Элохима, и страшится часа суда.
Младшему правнуку подумалось, что юнца не стоит убивать, он сейчас небоеспособен и вряд ли сумеет помешать бегству. Но Иеровоам тут же помчится в Богополь доложить начальству о случившемся. Юнец трепещет перед всевышним и архиереем. Нет, нужно выиграть время, чтобы подальше уйти от осиного гнезда.
- Тогда прости, Ров, я не могу иначе! - Юл безжалостно выкорчевал ростки сострадания, пустившие корни в его душе, и надавил на древко. Наконечник почти без сопротивления вошел в горло юного аврамита.
Когда Юл выскочил из кустов, он увидел лежащего навзничь, подергивающего ногами воина и Хону, наставившую копье на Сару Девятую. Парень побежал. Жена архиерея вскинула руку и приказала каплану напасть на байкершу. Юл, не сбавляя темпа, метнул малую боевую лопату. Та, просвистев по дуге, вошла в спину саблезубой кошки почти на всю длину лотка. Каплан, взревев, резко отпрыгнул вбок и, забыв о жертве и хозяйке, закружился волчком, пытаясь схватить зубами черенок.