– Мне часто снится один сон. Это, сэр… Я знаю, что не смею просить, особенно сегодня, но… – Он сделал глотательное движение. – Не смейтесь надо мной. Я этого не выдержу.
– Не буду смеяться.
– Со мной это было с дюжину раз. Думаю, я нахожусь на вокзале высокоскоростной железной дороги. Стою на платформе. С моим отцом. И поезд вот-вот отойдет. – Молча я выкатился из-за стола. – Мы должны уехать вместе. Только он в вагоне, а я нет. Не знаю, почему. Я хочу войти, но двери закрываются. А потом… потом… – Он постарался овладеть собой. – Поезд трогается с места. Движется сначала медленно. Папа стоит у двери, печально смотря сквозь стекло. Я бегу рядом, стараясь запрыгнуть в вагон, чтобы поехать вместе с ним. Поезд идет быстрее и быстрее, пока я не начинаю отставать. А отец все смотрит на меня. Наконец поезд скрывается из глаз. Я остаюсь один. – Я был не в силах что-то сказать. – А потом я пробуждаюсь. И обычно плачу.
– Господи Боже!
– Вчера это снова мне снилось.
– И поэтому ты выпил моего виски.
– Да, сэр. Выпил.
– Ладно. Я знаю, что у тебя болит мягкое место. Завтра у тебя будет выходной.
– Слушаюсь, сэр. Благодарю вас.
– Если выпьешь еще раз, то снова будешь выпорот. Все очень просто.
– Да, сэр.
Я поколебался, размышляя, как устранить причину его срывов.
– И вот еще строгий приказ: если это начнет тебе сниться снова, ты должен немедленно меня разбудить. Подтверди, что понял приказание.
– Приказ получен и понят, сэр. Если мне снова начнет это сниться, я должен вас разбудить.
– Свободен.
Я застегивал рубашку в ярко освещенном смотровом кабинете госпиталя Боланда.
– Итак?
– Все идет так хорошо, как и можно было ожидать, – довольным голосом промолвил доктор Кнорр.
Арлина притопнула ногой:
– Что это значит?
– Рана закрывается, инфекции нет.
– У него постоянно ужасные боли. Иногда вечерами… Я поежился. Это было мое тело, и я решал, рассказывать что-либо или нет.
– На самом деле это хороший знак. Нервные пучки не разорваны окончательно. – Кнорр раскинул руки в стороны:
– И вы теперь работаете мускулами, которыми никогда не пользовались. Вообразите старый дом, не ремонтировавшийся много лет. И вы заменяете половину опорных брусьев. Во время этой работы будет немного шумно.
– Это глупейший…
– Ник, – одернула меня Арлина.
– Ладно. Может кто-нибудь из вас внятно мне все рассказать?
– Что, по-вашему, я должен вам сказать, господин Генеральный секретарь?
Я сделал глубокий вздох, потом еще один:
– Операция вернет мне ноги?
– Ситуация многообещающая, особенно с учетом: того, что у вас еще сохранилась чувствительность в паху. Я хочу, чтобы вы встретились с Дженили.
– Как скоро он может сюда прибыть?
– Это вам надо будет отправиться в Лунаполис.
Мена взорвало:
– Я парализован, и у меня много дел. Вызовите его сюда.
– Вряд ли это получится. – Он поднял руку, чтобы остановить мои возражения. – Все диагностическое оборудование находится в его клинике. Он не может переместить все сюда ради одного пациента.
Я перекатился со стола в кресло:
– Всего доброго.
– Ник, позволь ему…
– На выход, кресло. К вертолетной площадке. – И покатил к дверям.
Жена вздохнула и последовала за мною в холл. Карен Варне и ее помощники не отставали от нас ни на шаг.
– Почему ты это сделал? – спросила Арлина.
– Из-за его высокомерия. Этот паршивый, заносчивый, надутый…
– Стой, кресло, – скомандовала она. К моему удивлению, эта тележка ей повиновалась. – Ну, и чего ты этим добился, Ник? Один звонок в Лунаполис – и Дженили вообще откажется иметь с тобой дело.
– Я ему покажу. Я его уволю. Я сделаю ему…
Она наклонилась, чтобы опереться обеими руками о подлокотники моего кресла и посмотреть мне в лицо:
– Хватит.
– Я что-то делаю не так? – поперхнулся я.
– Да.
– У-у-у-х. Просто, понимаешь… Ненавижу врачей. – Однако перед моим взором возник образ доктора Убуру, чья манера обращения с пациентами не раз поднимала мой дух. А еще доктора Броса с «Порции», который принимал моего первого ребенка. – То есть большинство из них.
Арлина бросила на меня оценивающий взгляд и нежно чмокнула в нос.
– Организуй это для меня, дорогая, а? Я не хочу еще раз говорить с Кнорром.
– Хорошо, все сделаю.
– Полетели домой.
– Сейчас-сейчас. У меня приготовлен сюрприз.
– Карен не любит сюрпризов. Мы достигли чего-то вроде перемирия.
– Она знает.
Вертолет взлетел, едва мы только погрузились. Всего через несколько минут он сделал посадку на крыше здания.
– Что это за башня?..
– Франджи-4.
Это была одна из многих башен, что поднялись из руин Нижнего Нью-Йорка после ужасного восстания беспризорников. После опустошений, которые произвели здесь лазеры, я делал все возможное, чтобы сохранить прежнюю культуру. И, как я видел, вокруг каждой башни дома восстанавливались.
– Робби Боланд? Она кивнула:
– Ожидает к обеду.
Возможно, он хотел отметить поражение земельщиков на Ассамблее. Я бы не возражал против такого праздника.
Мы прошли к лифту. Как всегда, Карен послала охранников вперед. Одному богу известно, сколько жителей здания выставили из лифтов, чтобы обеспечить мою безопасность.
В полной боевой готовности секьюрити ввели нас в его апартаменты. Я настоял на том, чтобы они ждали в холле. С нами была только Карен.
– Добро пожаловать, сэр, – посторонился Боланд.
В гостиной склонились, чтобы поприветствовать меня, двое симпатичных молодых людей – Джаред Тенер и мой Филип.
– Привет, ребята. – Я протянул руку. Джаред пожал ее, а Фити крепко обнял меня. Я похлопал его по спине.
Мы начали с коктейлей.
– Что сказали врачи, папа?
– Не напоминай мне об этом, – скривился я.
– Ты достаточно хорошо чувствуешь себя для перелета?
– Если только мне не придется при этом танцевать. – Почему рядом с Фити у меня так полегчало на душе? Как я мог столько лет быть с ним в размолвке?
За обедом, потягивая вино, мы дружелюбно болтали о политике, спорте и о Флоте. Я едва ли не в первый раз видел своего сына вместе с Джаредом не у нас дома. Ладонь Джареда почти все время лежала на его руке. Я удивлялся, что меня от этого не коробит, как предполагал Филип. Если он любит всех без различия пола, увижу ли я когда-нибудь собственных внуков?
Я задумчиво наполнил свой бокал.
Он был моим единственным сыном. Был когда-то Нэйт, но он давно умер. И, возможно, я мог бы назвать: своими сыновьями многих молодых людей, которые, следуя за мной, нашли свою судьбу. Даже сейчас в моих руках были судьбы невинных парней. Дэнил Бевин, страстный борец за правду. Ансельм, принимающий мою жестокую опеку, чтобы спастись от позорного пристрастия. Юный Майкл, объятый отчаянием после безвременной кончины отца.
Если бы только я мог им предложить что-то большее! А я был всего лишь беспомощным, вздорным, больным стариком.
– Папа, отчего ты плачешь? – Филип поднялся и 1 поспешил ко мне вокруг стола.
– Оттого, что я становлюсь стариком. Оттого, что я выпил. Оттого, что я люблю тебя. – Я упал в его объятия.
Неспроста они дали мне вина немного больше обычного. Но через некоторое время в голове у меня посвежело. После десерта мы прошли в большую комнату с балконом и большими окнами, из которых открывался вид на восстановленный парк. Это зрелище мог выдержать только здоровый человек. Будучи молодым, я бывал в таких квартирах и чувствовал тогда только презрение к их обитателям.
Не зря говорят, что с годами к человеку приходит мудрость.
Настроение у нас было приподнятое. Я вспоминал свои лучшие годы на Флоте. Карен сидела тихо в уголке.
– Вы видели «Галактику», дядя Роб?
– Пока нет. Но я собираюсь слетать наверх.
Как сенатор и доверенное лицо Генсека Боланд без труда мог получить допуск.
– Мы могли бы побывать там вместе с отцом, если бы остановились на околоземной станции, – сказал Филип.
– И матерью, – едко заметила Арлина. – Вы всегда говорите так, будто Ник – единственный офицер Флота в семье.
– Ой! Извини, ма-а. – Филип слабо улыбнулся. Даже когда он был подростком, его деликатность не знала границ. – Ты была на его борту. Расскажи, о чем мы так мечтаем.
– Плавающий дворец. Не уверена, что мне все это понравилось.
– Меня это привело в ужас, – сказал я. – Роб, как мы вообще позволили Флоту такое натворить?
– В Адмиралтействе сами себе хозяева. Мы не можем контролировать все мелочи.
– Дьявол, – заметил Джаред, – и прячется в деталях. Я смерил его подозрительным взглядом, не уверенный, что это богохульство.
– Я где-то это читал, – покраснел он. Роб ободряюще похлопал его по плечу.
– Сэр, в вашем графике не значится прием адмиралтейского начальства? – спросил он меня.
– Со всеми – нет. Но кое с кем из них надо бы поговорить.
– Это шайка офицеров, которые не стесняются излагать свои взгляды. Их политика… устарела.
– Я знаком лишь с некоторыми.
– Они опасны. Мы не можем начать войну, чтобы вернуть обратно колонии. Любой человек, обладающий здравым смыслом, это понимает, но эти ребята, дай им волю, угрохали бы весь наш бюджет на экспансию Флота. Я хочу дать понять Адмиралтейству, что эти настроения ни для кого не тайна. – Роб говорил резко. – Чем скорее ты от таких людей избавишься, тем лучше. Я махнул рукой:
– Один-два дальних полета их успокоят.
– Тогда сделай это поскорее, – беспокойно добавил Боланд. – А то еще эти эко-террористы, еще твоя парализованность, еще эти горячие головы в Ассамблее…
– Роб, не гони волну. Я со всем разберусь.
В любом, случае мы могли рассчитывать на Флот. Деятельность его была крайне важна для наших отношений с колониями – доставляемые им грузы обеспечивали Землю всем необходимым. И Флот знал это. Офицеры гордились и считали большой честью, что на них лежит такая ответственность.