— Вернули корочку? — неожиданно оживилась Надежда Викторовна. — Скажите пожалуйста! А сколько вы получите за эту… свою заметку? На новые слаксы хватит? А если бы вас убили, вы бы тоже…
— Че? — собкор невозмутимо стащил с вазы очередную апельсинку и как крутое яйцо постучал ею по подлокотнику кресла. — Вы хотите спросить, написал бы я о том, как меня убивали? Конечно! Хотя, думаю, с этим были бы проблемы. Скорее всего, об этом написал бы другой. И я почти знаю, кто именно. У нас в конторе стопроцентная взаимозаменяемость, как в японской фирме. И безотходное производство, как… в концлагере. Помните? — кожа, ногти — все в дело! Не пропадать же добру! В этом смысле, смерть каждого из нас — лишь сюжет для небольшого рассказа, хорошо, если сенсационного. И лучше всего этот рассказ написать самому! А то дружки-приятели потом наврут, наворотят такого — из зависти! Будет стыдно перед будущим читателем! Вот Черчиль, говорят, заранее лично расписал свои похороны, чтобы все было по уму! А как с этим в вашей конторе, то есть, я хотел сказать, в вашей, пирамиде?
— У меня не пирамида, молодой человек! — как можно внушительней произнесла Надежда Викторовна. — У меня — спираль.
— Спираль? — ехидно прищурился «комсомолец». — А че — это очень по-женски! Все ясно: боитесь быть тенью АО МММ, оригинальничаете, интересничаете! А, впрочем, народ любит, когда все — шиворот-навыворот, с намеком, с гнильцой! Я как-то поместил в региональном приложении к «Комсомолке» что-то вроде карикатурки: ну там такая роскошная обнаженная дамочка, и у нее между ног… птички свили гнездо. У нас как раз дырка образовалась, а забить нечем! Ну я и забил! Так на следующий день нас буквально задолбали: общество охраны детства и материнства, женщин и птиц — ах, ой, оеее-ей! А читателям, между прочим, очень понравилось, многие просили повторить! Послушайте, у вас же до сих пор нет эмблемы! Так может заделаем спираль, а?
— «Надежда-прим» — не фирма по распространению противозачаточных средств! — раздраженно отмахнулась Коробейникова. — Спираль — это же фигурально! Давайте, поближе к теме!
— Да, действительно, — тут же согласился собкор, — народ может неправильно понять. Спираль, если не фигурально, должна отталкивать, а нам с вами нужно, наоборот, притягивать!
Надежда Викторовна уже хотела предложить гостю чай, но глянув на русского богатыря, засомневалась: такие крепкие мужики чаем разве что закусывают. Тем более, в Москве, тем более, в «Комсомольской правде»! Чего доброго, встанет из-за стола и опустит на прощанье, как Брежнев Индиру Ганди: мол, спасибо за чай!.. А завтра в «Комсомолке» его заметка! А после нее кто же на Руси будет играть в азартные игры с непьющим человеком! Тем более, на свои кровные!
Тут же забыв про чай, Коробейникова решительно подошла к серванту от «Полины» и вскоре вернулась к журнальному столику с бутылкой «Наполеона» в одной руке и крошечным серебряным подносиком в другой. На подносике — две мельхиоровые коньячные стопки и блюдечко с тончайшими лимонными дольками. По тому, как молодецки блеснули глаза собкора, как он возбужденно привстал ей навстречу, хозяйка «Надежды-прим» поняла, что приняла единственно верное решение.
Первую стопку почетный гость позволил Надежде Викторовне налить себе не до краев, но потом конъяк отобрал и наливал себе сам — по-домашнему, то есть, с верхом и без счета.
— Наполеон! — полупрезрительно, полувосхищено усмехнулась про себя Коробейникова, но коньяк отобрать не спешила. Собкор, кажется, не числился среди местных алкоголиков, и она не без оснований посчитала злоупотребление ее дорогим коньяком признаком доверия, а, может, и уважения.
— Как вы находите мою игру? В смысле перспектив? — небрежно спросила она. За небрежностью однако сквозила крайняя озабоченность.
Собкор зажевал очередную стопку лимонной долькой и блаженно уставился в потолок.
— Надежда-прим, надежда-прим! — напел он. — Классный заголовок! Сами придумали? Поздравляю! И коньячок-блеск! А игра…
Дальше он с удовольствием явно процитировал чужую, где-то подхваченную мысль:
— Схема игры, придуманная вами, требует постоянного притока новых денег, обеспечить который практически не реально. Поскольку идея игры держится на обязательствах людей играть до логического конца… то есть каждый раз платить им в вашу кассу придется все больше и больше, что, понятно, скорее, из области теории, чем практики.
— Короче, — собкор поднял полную стопку, как бы приглашая Надежду Викторовну к тосту, — русских людей дурить можно долго, пример — вы и я, но конец всегда будет один и тот же…
— Да ну! — недовольно воскликнула Надежда Викторовна. — А, позвольте узнать, какой именно?
— Ну… собкор красиво откинул русоволосую голову, — русский бунт — бессмысленный и беспощадный! С людоедством, самоедством, всеобщим диким восторгом, с элементами первобытных фантазий. И не ждите никакого приглашения на казнь, как у всех цивилизованных народов. Не дождетесь! Просто благодарные игроки «разделят общую курицу славы», проще говоря, вас и все, что с вами связано, и каждому выдадут по равному куску! И это — в лучшем случае!
По тому, как побледнело лицо Надежды Викторовны, собкор понял, что на этот раз выпил лишнее. Но было уже поздно. Хозяйка безо всяких церемоний отобрала у него полупустую бутылку «Наполеона».
— Завтра вы увидите мои пункты во всех кафе, магазинах, банках и офисах, на заводах и фабриках, даже в администрациях города! Каждый игрок через сорок дней получит обратно свои деньги плюс сорок процентов обещанных премиальных. И так будет всегда! Ни один человек не уйдет от меня обиженным. Кроме, пожалуй, — Надежда Викторовна с сожалением посмотрела на былинного богатыря, — вас.
И встав с кресла. Торжественно протянула ему руку:
— Извини, товарищ, но ты мне — не пара!
— Но почему? — собкор тоскливо проводил взглядом недопитую бутылку «Наполеона». — Я помогу вам решить все проблемы! Мне показалось, мы с вами обо всем договорились!
— Да ну! — Надежда Викторовна слегка подтолкнула его к выходу. — Я — Водолей, ты — Телец! Договорились? О чем?
Глава 3
Вопреки предсказанию референта генерального директора «Родничок» не закрыли и даже не понизили в звании. Наоборот! Теперь его величали курортно-развлекательным центром и не ограничивали в выборе отдыхающих. Именно теперь в путевке не отказали бы даже вчерашним смертным врагам России — американскому президенту и, страшно сказать, израильскому премьеру!
Да что там! Если бы эти вчера еще столь неуважаемые персоны захотели в складчину снять на месяц весь главный корпус — да никаких проблем! В отличии от местных трудящихся у этих господ наверняка была валюта. А обслуживание двух воспитанных иностранцев с валютой куда приятней, чем трехсот одичавших россиян без валюты!
Как всегда, эпоха великих преобразований в России началась с великих переименований. Школы и ПТУ стали гимназиями и колледжами, институты — университетами, университеты — академиями, академии — международными центрами, международные же центры на деле оказывались филиалами солнцевских и кунцевских группировок. Корпораций было больше, чем заводов, менеджеров больше, чем инженеров.
Так что появление на берегу уральского озера Кисегач курортно-развлекательного центра вместо заводской базы отдыха никого не удивило. Название же «Родничок» сохранили, точно так же, как «Комсомольская правда» сохранила название и ордена — не от привязанности к прошлому или недостатка воображения, разумеется, но не поступаться же, в самом деле, принципами!
Не тронули и директора товарища Мокрова, предоставив ему эксклюзивное право называться, как ему будет угодно. Что он сразу же и сделал, назвав себя генеральным директором. И все было бы ничего — звезды над «Родничком», как по заказу, каждую ночь сулили ему славу лучших крымских и кавказских, а там, чем черт не шутит, и средиземноморских курортов — но… как кричали Мальчишу-кибальчишу замученые гонцы Красной Армии: нам бы только день простоять, да ночь продержаться! Но как?
Проще говоря, американский президент и израильский премьер не покупали путевки в «Родничок» из-за отсутствия информации о нем, а бедным россиянам было не до отдыха: полные прилавки магазинов при полном отсутствии свободных денежных средств доводили многих до полного умопомешательства, черной меланхолии или японского трудоголизма, смертельно опасного для романтической русской души.
И генеральный директор Мокров, как мог, выживал в безвоздушном пространстве. Говорят, что в открытом Космосе, ну там, где совсем нет воздуха, звезды видны особенно четко. Поэтому, всматриваясь в звездное небо над «Родничком», теперь уже господин Мокров и без всякого телескопа ясно видел в каком благословенном году его курорт станет желанным для самых крутых турагенств мира, и в его финской сауне попарится сама английская королева.
Но чем дольше вглядывался Мокров в родственные ему ослепительные звезды, тем мучительней сжималось сердце и морщины на лбу от напряжения врезались глубоко в череп. Потому что и без ясновидца было очевидно, что год этот находится от него подальше, чем указующие на него звезды от Земли. И что, в таком случае, его лихой тост «все и сразу», сказанный им на открытии, теперь уже и не вспомнить какого, сезона, может исполниться, разве что, после, да и то не его Мокрова, смерти.
Вот почему все чаще, наглядевшись на сулящие несбыточное лукавые светила, господин Мокров садился на полюбившийся ему еще в смутное время широкий дубовый пень и делился с овчаркой Соней самыми сокровенными своими мыслями.
А больше делиться было не с кем. Жена давно не верила ни звездам, ни мужу, ни Президенту Ельцину. Теща из последних сил симпатизировала спикеру Верховного Совета России Хасбулатову, но вполне доверяла лишь знакомому колдуну Васильеву, и только старая мудрая Соня, как и положено собаке, беспрекословно повсюду плелась за своим хозяином, и готова была слушать его до конца своих дней, хотя и не совсем понимала, вероятно, по причине позднего времени, предмет разговора.