б этом не раз говорил.
— Сейчас я вам объясню. — Барли задумался. — Тут всё зависело от того, до каких пределов интересы справедливого расследования дела шли вместе с интересами самого Бирна. Очень может быть, что сначала весь шум был затеян «Независимой» для того, чтобы прижать Дзаватини. А потом, когда Бирн добился своего от гангстера, он сразу замолчал.
— Значит, я, — сказал потрясенный Кларенс, — выступал здесь в роли пугала. Сначала Бирн натравил меня на Дзаватини, а потом дернул за веревочку назад.
— Так оно, наверное, и было, — согласился Барли. — Вы показывали редактору то, что записали со слов Бенсона?
— Я оставил это у него.
— Значит, Бирн показал эти листки Дзаватини, и тот сдался. После этого редактор и прекратил всё.
Кларенс вздохнул. Ах вот почему главный редактор запретил ему обращаться в полицию! Он уже взял свое и не хотел дальше ущемлять гангстера.
Различные факты из жизни газеты, которые жили в сознании Кларенса разрозненно — случаи явной клеветы, опубликование непроверенных слухов, резкие несправедливые выпады против отдельных лиц и целых организаций — всё это построилось теперь в единую цепь< То, что он считал отклонением от нормы, — оказывается, и было нормой. Газета с ее вечерним и утренним тиражами была огромной фабрикой намеренной фальсификации, служившей целям самого Бирна. Когда ему было выгодно, главный редактор начинал кампанию в газете, когда это становилось невыгодным, прекращал ее.
Первый раз репортер подумал о том, что пресловутая свобода печати была вовсе не таким благодеянием для страны, каким ее изображали в университете. Да и существовала ли вообще эта свобода? Каждому американцу были хорошо известны всевозможные случаи нарушения законов, — хищений и преступлений. Но люди, и сам он, смотрели на это, как на частное. Что бы они сказали, если бы им представилась возможность увидать всё сразу?
— Что же делать? — повторил Кларенс рассеянно. — Лезть в петлю.
Но Барли был настроен не так пессимистично. Он встал и прошелся за своей стойкой.
— Я бы вам посоветовал, — сказал он. — Не знаю только, воспользуетесь ли вы моей мыслью.
— Ну, давайте, — сказал репортер вяло.
— Что, если вам обратиться к швейникам?
— В профсоюз швейщиков! — Кларенс насторожился. В течение этих дней он уже дважды слышал об этом профсоюзе. — Но какое отношение они имеют к порту?
— Никакого, — согласился Барли. — Но они могут послать туда своих ребят и дать вам своего адвоката. В этом профсоюзе Дзаватини не испугаются. Швейная промышленность здесь тоже была под контролем гангстеров, но они вышибли их… Только имейте в виду, что если вы с ними свяжетесь, вам уже в газете не работать.
Кларенс знал об этом. В «Независимой» о профсоюзе швейников писали как о банде бесчинствующих анархистов или о «красных выродках, руководимых Москвой». Во время перевыборов в профсоюзе газета, которая писала о рабочем движении только в крайних случаях, посвятила швейникам несколько передовых с призывами разогнать его новое руководство. Обратиться к швейникам означало сразу же поставить себя под удар как «неблагонадежного».
— Не знаю, — сказал репортер с сомнением. — Об этом мне нужно подумать. Даже посоветоваться с женой.
— Конечно, — кивнул Барли. — Такие дела не делаются наобум. Тут нужно взвесить всё.
В аптеку начали собираться посетители, и Кларенс отправился домой. Настроение у него несколько улучшилось.
Придя домой и открыв ключом дверь, Кларенс сразу увидал на вешалке пальто доктора Майлза. В коридоре стоял запах лекарств.
Услышав шаги мужа, Люси, красная, с заплаканными глазами вышла из комнаты.
— Ты знаешь, у нее кризис.
Кларенс прошел к дочери.
Девочка, очень похудевшая, бессильно вытянула руки вдоль тела.
— Голова болит, — сказала она, с трудом глотнув.
— Сегодня она весь день играла, температура была нормальная, — начала Люси. — Я ей разрешила встать, и вдруг…
— Ничего особенного, — доктор Майлз поднялся со стула. — Обычная лакулярная ангина. Если ей до утра не станет лучше, вызовите меня и сделаем пенициллиновый укол. Но, пожалуй, обойдется и без этого.
Кларенс опустился в кресло. Ко всем его заботам прибавилась новая.
Ему нужно было подумать, как поступать дальше. Пойти на связь с профсоюзом швейников было слишком важным шагом, который мог перевернуть всю их жизнь. Он не мог решать этого один.
В кухне было тепло и уютно. Воспользовавшись отпуском, Люси навела повсюду порядок.
Люси была домовитой женой и в ведение хозяйства вкладывала всю присущую ей основательность. Занавески на окне были у нее всегда накрахмалены, посуда начищена до блеска. Она любила заводить вещи, которые служили бы не месяц и не два, а целую вечность. Алюминиевая суповая ложка, например, не могла ее удовлетворить, и в течение недели разыскивалась тяжелая посеребренная ложка из меди.
Люси приобретала в хозяйстве только хорошие, надежные вещи, и поэтому у них, при сравнительно хорошей зарплате, еще не было ни приемника, ни телевизора. Люси предпочитала последовательность. Сначала — самое необходимое, затем уже — развлечения.
От кухни веяло прочным домашним уютом. Видно было, что здесь собираются жить не годами, а десятилетиями.
Кларенс понимал, что если он обратится в профсоюз швейников, который считался «красным» в деловых кругах города, от всего этого уюта придется отказаться. Найти работу здесь в городе будет уже невозможно. Ни в одной другой газете его не возьмут. А сумеет ли Люси бросить свое гнездо? Ради чего? Ради того, чтобы выполнить дело, начатое Бенсоном.
Кларенс в раздумье ходил по тщательно протертому линолеуму, когда во входную дверь постучали. Занятый своими мыслями репортер прошел в коридор.
— Кто там?
— Телеграмма.
Кларенс машинально повернул французский замок. Дверь тотчас же резко отворилась, как будто кто-то с силой дернул ее снаружи.
Маленького роста проворный и коренастый человечек оттеснил репортера и прошел вперед, за ним последовал рослый детина в кожаной новой куртке с широкими плечами и шрамом на левой щеке.
Кларенс, стоя у открытой двери, растерянно смотрел на них. Эти двое, наверное, ошиблись адресом.
Маленький уже прошел на кухню и указал тому, что был в куртке, на стул.
— Садись, Малютка, отдохни.
Рослый проворчал что-то и сел, угрюмо оглядываясь.
— Послушайте, — Кларенс, наконец, обрел дар речи. — Вы, наверное, не туда попали.
Маленький рассмеялся дробным смехом. Затем он сразу оборвал его.
— Ваша фамилия Кейтер?
— Да, Кейтер.
Маленький обратился к товарищу.
— Ну вот видишь. Я тебе говорил, что это здесь, а ты спорил. Тебе бы только поспорить.
— Не тяни, — угрюмо проворчал рослый. — Не тяни, берись прямо за дело.
Маленький, не отвечая, прошелся по кухне, рассматривая полки с кастрюлями, плиту и раковину. Он приоткрыл шкафчик, заглянул туда и притворил. Он вел себя, как хозяин, не обращая никакого внимания на ошеломленного репортера.
— Не тяни, — повторил рослый. Он вытащил из карману сигарету, закурил и бросил спичку на пол.
Холодея от страха, Кларенс понял, кем были эти ночные посетители. Бандиты. Гангстеры из шайки Дзаватини.
Ощущение растерянности и собственного бессилия охватило его. Что делать? Каждый из них был вдвое сильнее его. Кинуться к телефону и вызвать полицию? Во-первых, они не позволят ему даже подойти к аппарату. Если бы он это и сделал, они бы успели убить его и скрыться еще до появления полисменов. И затем в комнате Люси и Кэт.
Вспомнив о жене и дочери, Кларенс сжал зубы. От страха за них его собственный испуг несколько уменьшился. Нужно было сделать всё возможное, чтобы бандиты не прошли в ту комнату, чтобы Кэт и Люси не проснулись.
Он сунул руки в карманы и шагнул вперед.
— В чем дело? Что вам нужно?
Маленький усмехнулся.
— Видишь, как торопится, — обратился он к рослому. — Не терпится ему.
Детина со шрамом откашлялся и плюнул на пол.
— Не тяни ты, всю душу вымотаешь.
Он посмотрел на репортера, вдруг высунул язык и захохотал.
Кларенс стоял, сжимая кулаки.
— Ну ладно. — Тот, которого называли Малюткой, сел на стул, заложил ногу за ногу и неторопливо побарабанил пальцами по столу.
— Вы занимались делом Каталони?
— Я, — кивнул Кларенс.
— А потом разговаривали с Бенсоном?
— Да.
— Ну так вот. Вы этим делом больше заниматься не будете.
Кларенс молчал.
— И не будете никуда ходить, — продолжал маленький, — и не будете никому рассказывать о том, что вы знаете.
Кларенс продолжал молчать.
— Поняли?
Кларенс вздохнул. Так вот оно. Уже началось. Он знал, что ставит себя под удар, когда выслушал рассказ Бенсона. Но он не думал, что это начнется так скоро и будет таким беспощадно грубым.
Так как репортер молчал, верзила в кожаной куртке заерзал на стуле.
— Дать ему по морде, что ли?
Маленький захихикал. Он опять впал в свой дешевый шутовской тон.
— Ты уж сразу по морде… — Не может, — он обратился к Кларенсу, — не может полчаса прожить без того, чтобы не дать кому-нибудь по морде… Ну так как же?
— Ну, а если, — с усилием сказал Кларенс. Он понял, что на этот раз они не убьют его. Им нужно было только запугать. — А если я не послушаюсь?
Маленький удивленно свистнул.
— Ого! Тогда…
Он поднялся и подошел к двери в комнату. Кларенс дернулся к нему.
— Спят, — сказал маленький, прислушиваясь. — Спят спокойно. А может случиться несчастье. — Он показал на верзилу. — Он у нас глупый. Начнет с женщиной разговаривать, может повредить что-нибудь.
— Нет, нет! — воскликнул Кларенс. Он готов был пообещать всё, что угодно, лишь бы бандиты не вошли в комнату. — Я не буду никому рассказывать.
— Ну вот и хорошо, — с ласковой издевкой сказал маленький. — Пойдем, Мальчик. — Он взял детину за плечо. — Мистер Кейтер подумает и поймет, что надо с нами согласиться.