– Знаю, Филипусик, – она снова засмеялась. – Я тоже такая старая… Сгорбленная, в морщинах, меня возят на инвалидном кресле…
Я обнял маму, зная, что только так заставлю ее замолчать.
– Каким он был?
Она помолчала.
– Я знала Ника на трех этапах в три разных периода его жизни. Юношей он…
Я ждал.
– Никогда не думала, что смогу полюбить его. Он был таким сдержанным и болезненно робким. Таким серьезным. Мы жили в одной казарме.
– Казарма Крейна.
– В Фарсайде, – подтвердила она. – Он помог мне, когда я запаниковала во время тренировки с надеванием скафандров, и без колебаний пошел за меня на порку.
– Сержант придиралась к тебе?
– Нет, она была права. Когда-нибудь ты поймешь. После выпуска, перед тем как явиться для прохождения службы, мы с Ником вместе отправились в первое увольнение. Мы… познали друг друга.
Я не стал комментировать эти слова, чтобы ее не отвлекать.
– Несколько лет спустя, когда напали рыбы, я летала на «Веллингтоне». Тогда мы с ним не поладили.
Она шевельнулась, посмотрела на часы.
– А потом?
– Он очень изменился. После того, что случилось на «Трафальгаре» с ним и кадетами… а может, и раньше – я не знаю. В его жизни было столько трагедий!
Молчание.
– Мам, рассказывай.
– Он стал очень… ранимым. Относится к вопросам морали как никогда чутко, но потерял уверенность в своем праве действовать во имя их. Иногда Ник говорит, что своим вмешательством он только все портит.
– Не правда!
– Конечно, не правда.
Мама молчала очень долго. Я решил было, что она заснула, но снова услышал ее голос:
– Ему тяжело приходилось в политике, особенно после того, как его карьера закончилась. Он очень раним. Мы должны защищать его.
– Что его тревожит?
Она заколебалась.
– Если я скажу тебе, ты никому не расскажешь?
– Кому? Джареду? – презрительно отозвался я и серьезно добавил:
– Даю слово.
– Боже, ты говоришь в точности как твой отец! Он не то чтобы встревожен. На него оказывают давление, не оставляют в покое.
– Кто?
– Проклятые политики. – Мама недовольно покачала головой, – Они с позором сняли его с должности, а теперь жаждут его благословения. Казалось бы, бессмыслица.
– Тогда почему?
– Несмотря ни на что, они уважают его ничуть не меньше, чем прежде. – Мама показала в сторону ворот. – Каждый день там толпятся люди. Как ты думаешь, почему они приходят? Ведь понимают, что он их не примет? Он всегда стоял за честность, порядочность…
Мне показалось, что я услышал, как она всхлипнула.
Мама крепко схватила меня за руку:
– Ф.Т., речь не только о Боландах и его старых друзьях по флоту. Мы должны защищать его от тех, кто собирается снаружи. Он не должен слушать их просьбы. Они его уничтожат. Он слишком хрупок и не выдержит, если вернется в это львиное логово.
– Ма, не волнуйся, он не вернется.
Вскоре она поцеловала меня и ушла.
Через какое-то время я услышал шаги отца. Он возвращался к себе в кабинет.
Спать нисколько не хотелось. Даже иррациональные числа не помогали.
У нас в гостях были Боланды. Может, они снова попытаются оказать на отца давление. К этому времени мама уже заснула и не сможет защитить его. Я надел тапки и пошел вниз к отцовскому кабинету.
Внутри было тихо. Я хотел постучать, спросить, что нужно сделать, чтобы исцелить его от хрупкости.
Нет, лучше хранить молчание. От вопросов он только распереживается. Может, утром удастся выудить из компа какие-нибудь сведения, которые помогут понять.
И я уселся перед дверью в кабинет отца – стеречь, чтоб его никто не беспокоил.
Голоса. Я мгновенно проснулся.
– Вы не представляете, как я сожалею о случившемся. Адам Тенер.
Видно, зашел к отцу через дверь из внутреннего дворика, иначе споткнулся бы об меня.
– Адам, бога ради! – послышался раздраженный голос отца.
– Я хотел сказать… я страшно сожа… – Несколько секунд длилось молчание. – Сэр, я не знаю, что тут можно сказать.
– Ладно, гардемарин, – в голосе отца ощущалась усталая улыбка, – Но заиканьем делу не поможешь. Запомни: нельзя просить прощения за то, что совершил другой.
Я не должен был подслушивать. Это бесчестно. Тем не менее я поплотнее прижал ухо к двери.
– Я извинялся за то, что воспитал Джареда таким.
– Чепуха. Парень сам отвечает за свои поступки.
– Вы назвали их низкими. Я с вами совершенно согласен.
– Адам, ты должен его контролировать. Нет, не ради меня, а ради себя. И ради него.
– Да, – Пауза. – Только я не умею.
– Начало положено.
– Тем, что я кричал на него? А что делать дальше?
Отец заговорил жестким тоном:
– Спрашивать об этом нужно не у меня. Я погубил детей, которых мне доверили.
Не может быть. Про кого это он говорит? Про моего маленького братишку? Кого-то еще?
– Не надо, сэр, прошу вас.
Отец вздохнул.
– Он твой сын. Поступай как считаешь нужным. Теперь о Ричарде. Я полагаю, его нужно поставить в известность.
– О том, что Джаред прятался у него за окном? Стоит ли?
Я прижался к двери поплотнее. Зачем Джаред подглядывал в спальни? Похоже, у него какое-то помешательство.
– Ричард имеет право на уединение.
– Им с Робом сейчас непросто приходится. – Тенер колебался. – Я бы оставил все как есть. У них и так забот предостаточно.
– Как знаешь, – с сомнением отозвался отец. – Там, снаружи, я чуть не забылся. Джаред даже не представляет, насколько он был близок…
– К?..
– Был бы он моим сыном… – Мне было слышно, как он расхаживает по кабинету.
– Это было бы гораздо лучше, – с горечью проговорил Тенер. – Сэр, в следующий раз – я имею в виду, если вы снова застигнете его… – Пауза, словно Тенер не сразу решился заговорить. – Пожалуйста, поступите с ним так же, как поступили бы с собственным сыном.
– Ты уверен?
– Совершенно.
– Хорошо, – суровым тоном произнес отец. – Джареду это не понравится.
Их разговор продолжался. Еще долго я лежал под дверью.
Проснулся я оттого, что отец легонько тряс меня за плечо. Целую вечность он смотрел мне в глаза.
– Ф.Т., что ты здесь делаешь?
– Не знаю, сэр, – Это была правда. Мои глаза наполнились слезами. – Я беспокоился.
Он смягчился.
– О чем, мой мальчик?
Он помог мне встать и повел к лестнице. Знаю, не будь я таким большим, он понес бы меня. О вас, сэр. Но я не мог сказать этого.
– Не знаю, отец.
Он бережно укрыл меня одеялом.
Три дня спустя отец собрал чемодан, попрощался со всеми, наскоро обнял меня и, как каждый год, отбыл в Ланкастерский монастырь. Мы с мамой проводили его до вертолета и пошли обратно к дому. Я невольно взял ее за руку, стараясь не обращать внимания на людей, глядящих на нас из-за ограды.
– Милый, это ненадолго. Через три недели он вернется домой.
– Я знаю, ма.
Она прищурилась:
– Если ты хочешь воспользоваться отъездом отца как предлогом, чтобы отлынивать от домашних заданий, то не надейся.
– Нет, мэм.
У того, кто служил лейтенантом, командирские замашки остаются на всю жизнь.
– Вчера я попросил, чтобы мне дали дополнительные задачки. Думаю сегодня к вечеру их решить.
– Очень хорошо. Хочешь, обнимемся? Я кивнул. Никогда не отказываюсь.
По мере того как проходили дни, я все больше беспокоился. Будь я взрослым, мог бы поехать куда хочу, но до этого еще далеко, поэтому в передвижениях я полностью зависел от мамы. В первую неделю она дважды свозила меня на выставку Родена.
Играть на улице было слишком сыро, а Джаред не отвечал на вызовы и в дом к нам не приходил. Мама велела мне не ходить к нему. Неважно почему, молодой человек, просто делай что тебе велено.
Назло своим учителям я попросил дополнительные задания, сделал через час после того, как принес домой, и послал е-мэйлом с указанием даты и времени.
Мистер Скиар сказал, что моя неудовлетворенность проистекает от скуки. Я довольно резко возразил, что провожу с ним три часа в неделю не для того, чтобы услышать то, что и сам знаю. Потом я извинился: он действительно старается мне помочь, и иногда это ему удается.
Временами меня охватывает беспокойство. Отец называет это «набирать обороты». Не знаю почему, но в это время мысли проносятся у меня в голове со скоростью миллион миль в час. Мне делается страшно, потому что это происходит помимо моей воли. Иногда в голову приходят полезные мысли, но обычно я просто сижу, кусаю ногти и дергаю за рубашку. Если это замечает отец, он обнимает меня и не отпускает, пока я не успокоюсь. Только после этого я начинаю переживать, что к тяжелому грузу его проблем добавляю свои. От этого мне становится еще хуже.
В одном мистер Скиар ошибся: мне не нужны друзья-ровесники. Для меня важно уживаться со взрослыми. Что толку понимать социальное поведение «нормальных» ребят двенадцати лет? Слава богу, я не отношусь к «нормальным» и двенадцатилетним останусь недолго.
Правда, мне не очень-то хотелось вступать в подростковый возраст, имея перед глазами пример Джареда.
На четвертый день после отъезда отца я отправился к бунгало, решив, что мамин запрет, вероятнее всего, кончился. Дверь была открыта, и я прошел к Джареду в комнату.
Он лежал на кровати.
– Привет. – Я придвинул стул к его компу.
– Сгинь.
Я оглянулся на него:
– Ты это серьезно?
– Ты не должен был сюда приходить.
– Я проявил невежливость? Ты хочешь, чтобы я сначала постучал?
– Нет! – Он перевернулся и сердито посмотрел на меня.
Я направился к двери:
– Дай мне знать, когда придешь в себя.
– Да не могу я, идиот! – Он застучал кулаком по подушке. – Он мне не даст!
Если верить тому, что я читал, у многих подростков возникают проблемы со связным изложением мыслей.
– Ты непонятно выражаешься.
Он вскочил с кровати и начал выталкивать меня из комнаты: