– Да, и на стенку полезу в одночасье.
Она захлопнула чемодан.
– Спасибо, конечно, что ты готов ради меня на такую вылазку, но мне герои не нужны.
– А я и не геройствую.
– Тогда что это за участие такое?
Он пожал плечами, не найдя ответа.
– Из-за денег, да? Куш за Фрайера Така маячит?
– Дело не в деньгах.
– А, ну тогда в темном прошлом.
Он не ответил.
– А что там было такое, в этом прошлом? Что у них в «Эриал груп» на тебя есть такое?
Он по-прежнему молчал. Она застегнула чемодан.
– Да ладно, не говори, я и не настаиваю.
Он сел на кровать. На лице его проступила усталость, и он обхватил голову руками.
– Я убил человека.
Она впилась в него взглядом. Он сидел обессиленный, держа руками голову, глядя в пол, и говорил словно из последних сил. Ей вдруг захотелось сесть рядом, обнять его, но она не могла и пошевелиться – ее просто опрокинуло его откровение.
– Это было здесь, во Вьетнаме, в 72-м. – Он глухо усмехнулся из-под ладоней. – Четвертого июля…
– Но ведь шла война, людей погибло много.
– Тут другая история. Это не то что стрелять во врагов, а потом получать награды.
Он поднял голову и посмотрел на нее.
– Тот, кого я убил, был нашим, американцем.
Она медленно подошла и опустилась рядом с ним на кровать.
– Что, по ошибке?
Он помотал головой:
– Нет, ошибки не было. Я просто не думал, что делал. Само собой вышло.
Она не перебивала, ожидая продолжения. Она знала, что он расскажет все, раз уже начал.
– Я был в Дананге один день, за припасами приехал. Ну и закрутился, запутался в этих улицах. Какой-то переулок занюханный, бараки… Вылез из джипа и стал спрашивать, как проехать туда-то, и вдруг этот… этот крик.
Он остановился, глядя себе на руки.
– Она была ребенком еще, лет пятнадцати, от силы шестнадцати. Маленькая такая, фунтов девяносто, не больше. Ей было никак не справиться с ним. Ну и меня просто понесло. Оттащил его, швырнул на землю. А он встал и кинулся на меня. Мне ничего не оставалось, кроме как отбиваться. Когда я перестал бить, он уже не двигался. Я обернулся и увидел, что он сделал с девочкой… вся в крови была…
Гай потер лоб, словно стараясь стереть из памяти видение.
– И тогда я увидел, что вокруг собрались люди, вьетнамцы, смотрят на меня. Одна женщина подошла ко мне и стала шепотом объяснять, что мне надо уходить оттуда, что они избавятся от тела сами. Тогда я понял, что он готов.
Они долго так сидели, не касаясь друг друга и ничего не говоря. Он только что признался в убийстве. Но она не винила его, ее лишь охватила печаль из-за той девочки, из-за всех неоглашенных жертв войны.
– Что было потом? – осторожно спросила она.
Он пожал плечами:
– Я убрался. Никому ни слова не сказал. Думаю, мне и самому было страшно. А спустя несколько дней я услышал, что нашли тело солдата на той стороне города. Его смерть приписали рукам местных. Вот и конец истории. Но это я думал, что конец.
– А как «Эриал груп» разузнала об этом?
– Понятия не имею.
Он беспокойно встал и подошел к окну, из которого видна была тускло освещенная дорожка.
– Там было человек пять свидетелей, все вьетнамцы. Слух как-то разошелся, дошел до «Эриал груп». Я одного не понимаю: почему они так долго ждали?
– Ну, может быть, они только что и узнали.
– А может быть, ждали удобного случая. – Он повернулся к ней: – Тебе не кажется подозрительным, что мы оказались вместе во всей этой истории? Что мы «случайно» встретились на вилле у Кистнера? Что тебя «случайно» понадобилось добросить до города?
– Да, и что человек, которого тебе поручили отыскать, «случайно» оказался моим отцом…
Он кивнул.
– Они нас используют, – сказала она и добавила в порыве ярости: – Они меня используют!
– Не тебя одну.
Она взглянула на него.
– Что будем делать?
– Утром же полечу в Ханой, все выведаю.
– А я?
– Оставайся рядом с Айнхом и его людьми.
– Это бредни какие-то.
– Ну а ты что предлагаешь?
– Я? С тобой полечу.
– Ты усложнишь ситуацию. Если твой отец жив, то, будь уверена, я найду его.
– А потом что? Сдашь его? Сдашь им, чтоб молчали про тебя?
– Черт с ним – с молчанием, надоело! Мне теперь правда нужна.
Она стащила с кровати упакованный чемодан и поставила его у двери.
– Да с какой стати я еще спорю с тобой? Не нуждаюсь я в твоем разрешении, и ни в чьем не нуждаюсь. Он мой отец. Его лицо, его голос узнаю только я, только я узнаю его спустя двадцать лет.
– И только тебя могут укокошить. Или ты за этим и идешь, Мэйтленд-младшая? Вот черт… – Он усмехнулся. – Да у вас это в роду, наверное. Ты такая же чокнутая, как и твой папаша. Ведь ему нравилось на мушке у кого-то висеть, да? Он был охотник до острых ощущений, и ты такая же. Признай же это, ведь настал твой звездный час!
– На себя посмотри.
– Я не ради острых ощущений на это иду. Мне просто иначе было нельзя, не было выбора.
– А у меня что, был, что ли, выбор?
Она повернулась, но он удержал ее за локоть и повернул к себе. Он стоял вплотную к ней, так что она даже испытывала боль, глядя на него.
– Оставайся в Сайгоне.
– Да ты, я смотрю, действительно хочешь избавиться от меня.
– Я хочу твоей безопасности.
– С чего бы это?
– Потому что я… тебя…
Он замолчал. Они смотрели друг на друга и тяжело дышали, так, что даже не могли говорить. И, не проронив больше ни слова, он придвинул ее к себе.
Последовал поцелуй, но такой, что она едва удержалась на ногах. От него исходила грубая мужественность: небритый подбородок, мозолистые руки, поношенная рубашка. Сами собою ее руки сомкнулись вокруг его шеи, потянули его к себе. Он не сопротивлялся. Он прижался к ней, и тут ей вспомнился ее сон: раскачивающаяся палуба корабля, звездное небо, его лицо над ее лицом. Будь ее воля, это произошло бы здесь и сейчас. Он уже явно тянул ее к постели, и ясно было, что если они упадут на матрас, то он ею овладеет, а она уступит, и готово дело. Да и что такого? Ведь она действительно желала его.
«Даже если это самая страшная ошибка в моей жизни?»
Она стукнулась ногой о край кровати, и это отрезвило ее. Она оттолкнула его на расстояние вытянутой руки.
– Не сейчас.
– А по-моему, как раз сейчас.
– Мы просто запутались…
– А по-моему, наоборот – связались, – сказал он тихо.
Тогда она прошагала к двери и рывком распахнула ее.
– Я думаю, тебе пора.
– Не пойду я.
– Пойдешь.
Он прочно стоял на ногах, словно вросший в землю, и вся его фигура говорила, что он не собирается уходить.
– Кажется, кто-то забыл, что его жизнь в опасности.
– Да, но в данном случае эта опасность исходит от тебя.
– Я всего-навсего поцеловал тебя. Всего лишь поцелуй! Неужели это так взбудоражило тебя, Вилли?
Она чуть не закричала: «Еще как! Ведь меня никто в жизни так не целовал!»
– Я не уйду, – произнес он тихим голосом, – я тебе сейчас нужен и, вынужден признать, ты мне тоже нужна, ты приведешь меня к Биллу Мэйтленду. Я не притронусь к тебе, если ты так хочешь, но и не уйду.
Она сдалась. Никакие уговоры не сдвинули бы его с места. Дверь захлопнулась, и она вернулась на кровать.
– Боже, как я устала. У меня нет сил с тобой спорить. До того измоталась, что даже перестала испытывать страх.
– Это-то самое опасное. Ты исчерпала весь адреналин, в таком состоянии голова туго соображает.
– Все, с меня хватит.
Она повалилась на кровать с ощущением, что каждая косточка в ее теле разложилась на атомы.
– Мне уже все все равно, я просто хочу спать.
Ему не нужно было отвечать, они оба знали, что прения закончились, и не в ее пользу.
На самом же деле она была рада, что он остался. Как хорошо было теперь закрыть глаза и знать, что кто-то тебя охраняет. К ней вдруг пришло осознание того, до чего затуманенна была ее голова, раз она доверилась такому человеку, как Гай Барнард. Но она действительно верила ему.
Стоя возле кровати, он смотрел, как она засыпает. Растянувшись на простыне, она выглядела до того хрупкой, что походила на бумажную куклу. Совсем не такими были ощущения, когда он держал ее в своих руках. Это была живая женщина из плоти и крови, мягкая и теплая, в общем, такая, какую он только мог пожелать. Но что это были за чувства? Конечно, тут присутствовало старое доброе сексуальное влечение. Но было и еще что-то, какой-то мужской инстинкт, выражавшийся в том, что ему хотелось унести ее подальше от любых невзгод. Он повернулся и посмотрел в окно. Двое полицейских по-прежнему стояли у лестницы, в темноте видны были огоньки их сигарет. Он лишь надеялся, что они не подведут, ведь он уже давно исчерпал весь запас бодрости. Он сел в кресло и попытался заснуть, но спустя двадцать минут очнулся, в неудобной позе затекло тело, и, плюнув на все, повалился на кровать рядом с Вилли. Та даже не пошевелилась. «Какого черта, – подумал он, – она и не заметит ничего». Он растянулся вблизи нее, и от этого матрас чуть приподнялся под ней, она издала стон и, повернувшись к нему, свернулась калачиком у самой его груди. Сладкий запах ее волос одурманил его. Держаться! Уж лучше бы он оставался в кресле! Но было уже невмоготу шевелиться, и он лежал так, обнимая ее и раздумывая об их делах.
Теперь у них было имя, за которое они надеялись ухватиться, – Нора Уокер, медсестра в британском Красном Кресте где-то на севере. Лэситер говорил, что она работала в местной больнице. Оставалось надеяться, что она захочет говорить с ними, что не примет их за очередных ищеек из конторы и не отвернется от них. То, что Вилли будет с ним, – это очень хорошо, ведь она, как дочь Билла Мэйтленда, имеет полное право задавать вопросы, и было бы хорошо, если бы Нора Уокер пожелала на них ответить.
Вилли издала вздох и пододвинулась к нему еще ближе. Он улыбнулся. «Ах ты, лихачка, – подумал он и поцеловал ее в макушку, – уж лихачка так лихачка». Он зарылся лицом в ее волосы.