Такова жизнь. С мужчинами, подобными Гаю, такое окончание романа неизбежно. Но она не хотела думать об этом, прочь все эти глупые мысли. Пусть будет короткое, но счастье! Она обнимала его и шептала: «Да, пожалуйста».
Он сдерживал свое нетерпение, но ее тихая просьба заставила его потерять над собой контроль. Он завел ее руки ей за голову, заставив ее почувствовать себя его пленницей, и вошел в нее. От удовольствия у Вилли прехватило дыхание, они стали двигаться вместе, как одно целое, поднимаясь к невероятным высотам наслаждения.
Ночь отступала, окутанная туманом и волшебством. Они подошли к самому краю блаженства и там задержались на мгновения между наслаждением и страданием, не желая сдаваться неизбежному. И тогда их крики удовлетворенной страсти смешались со звуками дождя и стонами деревьев, с дыханием джунглей. Даже когда она в изнеможении легла рядом с ним, чувствовала себя все еще плывущей в облаках.
Им не хотелось говорить, хотелось только лежать рядом, сплетясь телами, и слушать звуки ночи.
Гай нежно убрал спутанный локон с ее щеки.
– Почему ты так сказала?
– А что я сказала?
– Что я исчезну, оставлю тебя?
Она отодвинулась и повернулась к нему спиной.
– Потому что так и будет.
– Ты хочешь меня?
– Почему мы говорим об этом?
– Потому что я хочу знать, что заставляет тебя так думать?
Она села в постели, обняв колени. Она не знала, действительно ли он хочет услышать правду. Что после этой ночи она, скорее всего, сделает все, чтобы удержать его, чтобы он любил ее. Она повернулась к нему:
– Почему мы говорим об этом?
– Потому что я хочу говорить об этом.
– А я не хочу. Потому что знаю, ничего хорошего не происходит после таких ночей. Я проходила через это.
– Ты не доверяешь мужчинам, не так ли?
– А я должна доверять? – спросила она с колючим смехом.
– Это произошло, потому что твой старик тебя оставил, или произошла любовная драма?
– Тебе надо было спросить об этом раньше.
– Понятно.
Он молча поглаживал ее обнаженные бедра, Вилли чуть вздрагивала под его рукой.
– Так кто же еще, кроме твоего отца, оставил тебя?
– Мужчина, которого я любила и который любил меня.
– Он не любил.
– О, думаю, что любил, по-своему. Он не слишком постоянен.
– Тогда это не любовь.
– Вот хорошее название для песни.
– Для паршивой песни.
Она затихла и уткнулась носом в колени.
– Ты прав, паршивая песня.
– Надо быть выше пошлых любовных интрижек.
– О, я столько раз была выше, – она подняла голову, – в какой-нибудь месяц тебя охватывает любовь, а потом ты целый год наблюдаешь, как он постепенно уходит от тебя. Из своего опыта я извлекла урок – ваши отношения не разваливаются за один день. Почти никогда возлюбленный не покидает тебя сразу, он делает это шаг за шагом, и каждый его шаг причиняет боль. И приближение конца обычно начинается с того, что он говорит: «Кому нужен брак? Брак – это всего лишь клочок бумаги с печатью. И кто может поручиться, что это навсегда?» Может быть, мой отец выбрал лучший путь, без всяких объяснений просто вышел из двери.
– Нет и не может быть хорошего способа оставить кого-то.
– Ты прав. Именно поэтому я и не позволяю больше случиться этому со мной.
– И как тебе это удается?
– Я никому не даю шанса оставить меня.
– Оставляя кого-то первой?
– Люди всегда это делали.
– Некоторые люди.
«Включая тебя», – подумала она с отчетливым привкусом горечи.
– Эй, парень, а ты никогда не уходил от своей подружки? Ты сделал это до того, как узнал о ее беременности, или после?
– Это была необычная ситуация.
– Ну разумеется, а как же иначе?
– Мы расстались гораздо раньше, я ничего не знал до тех пор, как родился ребенок. К тому времени между нами давно все уже было кончено, а Джинни была замужем за другим человеком.
– О, – произнесла Вилли через паузу, – это все упрощает.
– Упрощает?!
Впервые она услышала гнев в его голосе, ей захотелось взять свои слова обратно.
– Тебе не приходила в голову такая простая мысль, что каждый из нас однажды пытается освободиться от обязательств, идти не оглядываясь на тех, кому мы причинили боль? – с горечью спросил он. – Позволь мне сообщить тебе кое-что. Наличие хромосомы Y не делает кого-то паршивым человеком.
– Я не должна была так говорить, – мягко касаясь его руки, произнесла она, – мне очень жаль.
Он лежал на спине, глядя в потолок, и говорил:
– Теперь Сэму уже три года. За все это время я видел его только два раза, один раз у дома Джинни, второй – на детской площадке. Я специально пошел туда, чтобы посмотреть на него, убедиться в том, что с ним все в порядке. Видимо, воспитатели сообщили его матери. Джинни проклинала меня, кричала, что я угрожаю ее браку, заявила, что наймет убийцу, который покончит со мной. С тех пор я его больше не видел и не буду пытаться, у мальчика уже есть хороший отец, судя по тому, что я слышал о нем. Никому не принесет пользы, если я попытаюсь бороться с Джинни в суде. Но, когда он станет старше, я найду способ сообщить ему правду. Он должен узнать, что я хотел быть частью его жизни.
«И моей жизни? – подумала она печально. – Ты не будешь частью моей жизни».
Вилли поднялась на ноги и стала искать свою одежду.
– Надеюсь, Гай, ты не разочаруешься в своем сыне.
– Я тоже. Ты никогда не простишь своего отца?
Она вытряхнула свою влажную блузку.
– Есть вещи, которые дети просто не могут забыть.
– Или простить.
Дождь за стенами хижины перешел на шепот, зашелестели насекомые.
– Вы думаете, я должна простить его.
– Да.
– Я могу простить боль, которую он причинил мне, но не боль, причиненную моей матери. Хотя бы потому, что я помню, через что она прошла. – Ее голос прервался в тот момент, как они услышали звук шагов по грязи.
Гай скатился с постели и одним прыжком оказался рядом с Вилли.
Кто-то очистил ботинки о порог хижины, и тень человека заполнила дверной проем.
Человек поднял фонарь над головой, его лицо осталось скрытым капюшоном темно-зеленого пончо, и луч света выхватил из темноты застывшую пару. Женщина, прижимающая блузку к голой груди, и мужчина, сгруппировашийся в борцовской стойке.
Незнакомец медленно опустил фонарь и поставил его на стол.
– Я сожалею о задержке, – сказал он. – Дорога очень плоха сегодня. – Он бросил что-то, обернутое тканью, около фонаря. – Расслабьтесь, Барнард, если бы я хотел убить вас, вы были бы уже мертвы. – И через паузу добавил: – Оба.
– Какого черта! Кто вы? – спросил Гай.
Капли дождя полетели во все стороны, когда незнакомец отбросил назад капюшон своего пончо. Он оказался блондином с почти совсем белыми в свете фонаря волосами. Его светлые глаза остановились на Гае.
– Доктор Гуннел Андерсен, – произнес он светским тоном. – Нора сообщила о вашем прибытии. – Он встряхнул пончо и повесил его сушиться. Затем сел за стол со словами: – Пожалуйста, не стесняйтесь, надевайте свою одежду.
– Как Нора вас нашла? – спросил Гай, натягивая брюки.
– У нас есть коротковолновый радиоприемник для вызова экстренной медицинской помощи. Не все частоты проверяются правительством.
– Вы сотрудник шведской миссии?
– Нет, я работаю на ООН. – Бесстрастный, но пристальный взгляд Андерсена переместился на Вилли, которая смущенно сражалась со своей мокрой одеждой. – Мы обеспечиваем медицинскую помощь в деревнях. И гуманитарную помощь. Малярия, тиф – это все здесь и, вероятно, всегда будет. – Он начал разворачивать сверток, который принес с собой. – Я подозреваю, что вы голодны. Здесь немного, но это лучшее, что я мог принести для вас. Был плохой год для зерновых культур. – Внутри свертка обнаружилась бамбуковая коробка, заполненная холодным рисом, солеными овощами и микроскопическими кусочками замороженной свинины в соусе.
Гай сразу же сел к столу.
– После бананов и кокосовых орехов – это настоящий банкет.
Доктор Андерсен перевел взгляд на Вилли, которая все еще оставалась в своем углу, с подозрением поглядывая на доктора.
– Вы не голодны, мисс Мэйтленд?
– Я умираю от голода.
– Тогда почему же вы не едите?
– Сначала я хочу знать, кто вы?
– Я представился.
– Ваше имя мне ни о чем не говорит. Какое вы имеете отношение к Норе, к моему отцу?
Глаза доктора были прозрачны как вода.
– Вы ждали ответа двадцать лет, неужели не можете подождать еще немного?
– Вилли, ты должна поесть, ну иди же сюда, – поддержал доктора Гай.
Голод наконец подтолкнул ее к столу. Никакой посуды в хижине не было, пришлось есть руками, и все время, пока она ела, чувствовала, что швед пристально наблюдает за ней.
– Я вижу, что вы не доверяете мне, – сказал он наконец.
– Я больше никому не доверяю.
Он кивнул и улыбнулся.
– Тогда вы за несколько дней научились тому, чему мне пришлось учиться месяцы.
– Недоверию?
– Сомнению, опасению. – Он посмотрел на танцующие тени на стенах. – Тому, что я называю вползающим беспокойством. Я имею в виду, что вещи находятся не на своих местах, а под поверхностью скрыта какая-то тайна, нечто ужасное.
Свет фонаря мерцал, угасая, дождь не умолкая стучал по крыше, доктор беспокойно посмотрел в дверной проем, через который порывом ветра принесло запах джунглей.
– Я думаю, вы тоже это ощущаете.
– Я могу только сказать, что слишком много совпадений, подарков судьбы. Как если бы кто-то прокладывал для нас путь, а мы только следуем ему.
Андерсен кивнул:
– Все мы следуем по дорогам, проложенным для нас, стараясь выбирать ту, что полегче, и именно тогда, когда удаляемся от нее, наш путь становится опасным. – Он улыбнулся. – Вот сейчас я мог бы сидеть в моем доме, потягивая кофе, отращивая бока на пирогах и печенье. Но я остаюсь здесь.
– И ваша жизнь стала опасной? – полуутвердительно спросила Вилли.