Он стал ходить по кругу между деревьев, как потерянный. Наконец остановился у фюзеляжа, пристально глядя на изъеденный ржавчиной остов самолета, и снова заговорил:
– Это забавно, я ни на минуту не потерял сознание. Даже когда летел к земле, срезая верхушки деревьев, когда вокруг все горело и скрежетало, я был в сознании. Помню, я думал: «Когда же я буду на небесах или в аду?» И сам себе ответил: «У меня своя вечность».
Он остановился и глубоко вздохнул.
– Они нашли меня недалеко от этого места, блуждающим под деревьями. Мое лицо было почти уничтожено. Но я многое помню. – Он посмотрел на свои изуродованные руки. – Боль пришла позже, когда они пытались снять следы ожогов. Мои нервы не выдерживали, я кричал, прося дать мне умереть, но они не дали. Я был слишком ценен.
– Потому что ты американец?
– Потому что я пилот. Одни хотели от меня информации, другие надеялись получить деньги.
– Они мучили тебя?
Он помотал головой:
– Я думаю, они считали, что я уже достаточно измучен. Это был нудный вид убеждения. Бесконечные беседы, неоспоримые аргументы. К тому времени я уже поправлялся. И поклялся себе, что не дам врагу заморочить мне голову. Но я был слаб, к тому же далеко от дома. И они сказали мне так много всего, с чем я не мог спорить. И спустя какое-то время их слова обрели смысл. Относительно того, что эта страна – их дом, а мы, американцы, – грабители в их доме. Разве есть такие, кто не станет бороться с грабителями в своем доме? – Он снова тяжело вздохнул. – Я больше ничего не понимал. Сейчас это, быть может, выглядит неубедительно, но я тогда так устал. От их давления, от своих попыток объяснить, что делал в их стране, устал защищать Бога в своей душе, но еще помнил, что это такое. В общем, мне стало легче согласиться с ними.
И через некоторое время я даже стал верить, что все правильно. Некоторые люди считают меня предателем.
– Некоторые, но не я.
Он молчал.
– Почему ты не вернулся домой?
– Посмотри на меня, Вилли, кто хотел бы видеть меня таким?
– Мы с мамой.
– Вы не захотели бы. Я перестал быть человеком. – Он жутковато рассмеялся. – Представь, как люди шептались бы за моей спиной, увидев мое лицо. Разве ты могла хотеть такого отца? А твоя мама мужа? – Он тряхнул головой. – Энн, она была так красива! Я не мог вернуться к ней таким.
– Но что с тобой теперь? Что у тебя есть здесь, в этой стране? Посмотри на себя, во что ты одет, какой ты худой! Ты голодаешь?
– Я ем то же, что все в деревне. Достаточно для того, чтобы жить. – Он одернул на себе жалкую рубаху. – Что касается одежды, я никогда не придавал ей особого значения.
– На это ты поменял свою семью.
– Я нашел здесь другую семью, Вилли.
Она ошеломленно смотрела на него.
– У меня есть жена, ее зовут Лан, и дети: девочка – младенец и два мальчика… восемь и десять лет. Они говорят по-английски и немного по-французски, – проговорил он как-то беспомощно.
– Мы ждали тебя дома.
– Но я был здесь. И Лан была здесь. Она спасла мне жизнь, ухаживала за мной, лечила от лихорадки, снимала бесконечную боль.
– Ты говорил, что хотел умереть.
– Лан была той, которая заставила меня снова хотеть жить.
Вилли смотрела на человека почти без лица, который был ее отцом, его глаза без ресниц смотрели на нее не мигая, словно ожидая ее суда.
«У меня есть лицо, нормальная жизнь, – думала она, – какое я имею право судить его?»
– Хорошо, – сказала она, глядя куда-то вдаль. – Что я должна сказать маме?
– Я не знаю, может быть, ничего?
– Она имеет право знать.
– Возможно, было бы милосерднее не говорить ей.
– Милосерднее к кому, к ней?
Он посмотрел на свои ноги в грязных шлепанцах.
– Мне кажется, я заслуживаю этого, независимо от того, что ты должна сказать. Я заслуживаю. Но Господь знает, я хотел сделать это для нее и для тебя. Я послал деньги, двадцать, может, тридцать тысяч долларов. Вы получили их, ведь так.
– Но мы не знали, от кого они.
– Вы и не должны были знать. Нора Уокер устроила это через банк в Бангкоке. Это было все, что я имел, все, что осталось от золота.
Она изумленно смотрела на него, заметив его пристальный взгляд на фюзеляж самолета.
– В самолете было золото?
– Тогда я этого не знал. В «Эйр Америка» было правило – никогда не задавать вопросов, касающихся груза. Дело пилота – вести самолет.
Но когда самолет упал, я увидел это, золотые слитки, разбросанные вокруг. Это было безумие. У меня осталась половина моего проклятого лица, и помню, я думал: «Я богат, я прошел через все это, и богат». – Он смеялся теперь над этим своим безумием, нелепой радостью полумертвого человека. – Я закопал несколько слитков, другие бросил в кусты. Моя мысль была – это мой билет отсюда. Если меня возьмут в плен, я смогу заплатить за свою свободу.
– И что же случилось?
– Они нашли меня, вьетнамские солдаты. И нашли почти все золото. – Он пожал плечами. – В плену оказались и я и золото.
– Но ведь не навсегда. Ты мог вернуться. – Она помолчала. – Разве ты никогда не думал о нас?
– Я никогда не переставал думать о вас. Когда кончилось это безумие, я вернулся сюда и выкопал золото, которое они не нашли. Потом попросил Нору передать его для вас. – Он смотрел на Вилли. – Разве это не говорит о том, что я всегда помнил о вас. Я только… – Он перешел на шепот. – Я просто не мог вернуться.
Над их головой шумели ветви деревьев, листья мягким дождем падали на землю.
Он отвернулся.
– Думаю, ты захочешь вернуться в Ханой, я устрою, чтобы тебя отвезли туда.
– Папа?
Он остановился, не смея взглянуть на нее.
– Твои мальчики, ты сказал, они знают английский?
Он кивнул.
Она помолчала и затем сказала:
– Тогда мы должны понять друг друга, твои мальчики и я. Я имею в виду, что они, наверное, хотели бы встретиться со мной.
Ее отец прижал руку к глазам, но, когда отнял ее, она увидела в них слезы. Он улыбнулся и протянул ей руку.
Ее не было слишком долго. Прошло три часа, и Гай начал не на шутку волноваться. Он не находил себе места. Что-то было не так. Инстинкт подсказывал ему, что надвигается какая-то опасность, а он ничего не может сделать. Образы один страшнее другого рождались в его сознании: крик Вилли или она уже мертвая в джунглях.
Когда, наконец, послышался шум мотора джипа, Гай был уже на грани паники. За рулем сидел доктор Андерсен, он радостно, как будто только ради этого и прибыл, поприветствовал Гая:
– Доброе утро, мистер Барнард!
– Где она?
– Она в безопасности.
– Почему я должен вам верить?
Андерсен открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья:
– Я отвезу вас к ней.
Гай забрался в джип и захлопнул дверцу.
– Куда мы едем?
– Это долгий путь. – Андерсен нажал на газ и вырулил на колею. – Запаситесь терпением.
Ночной ливень превратил колею в сплошную жижу, с обеих сторон машину обступили джунгли. Невозможно было понять, какое расстояние они проехали, милю или десять миль? Когда, наконец, Андерсен притормозил сбоку от колеи, Гай не понял, почему тот это сделал, никакой причины для остановки в этом месте он не видел. И только когда он вышел из машины, увидел едва заметную тропку, ведущую в чащу. Не было никакой возможности разглядеть, что скрывалось в этих зарослях.
– Отсюда мы пойдем пешком, – сказал доктор, опуская на джип целый сноп свисающих лиан.
– К чему такая маскировка? – удивился Гай, глядя, как Андерсен укрывает машину.
– Защита для деревни.
– Чего они боятся?
Доктор открыл дверцу, вытащил из-под брезента на заднем сиденье автомат АК-47 и небрежно вскинул его на плечо.
– Все, – вместо ответа сказал он.
Тропа вела в густой темный мир деревьев высотой в сотню футов и густо сплетенных виноградных лоз. Глядя в маячившую перед ним спину Андерсена, Гай задавался вопросом, против кого доктор собирается использовать автомат Калашникова? Запахи гниющих растений и грязи, кипящей в изнуряющем зное, были слишком знакомы Гаю: «проклятый запах джунглей, запах смерти». Он заметил, что походка доктора изменилась, он шел медленнее. Все пять чувств Гая обострились, он смотрел, как прогибается мягкая почва под ботинками Андерсена, и чувствовал, что его его ботинки ему так же отвратительны, как и его автомат.
Он услышал звуки деревни прежде, чем увидел ее. Где-то смеялись дети, шумела вода, плакал младенец. Когда, наконец, расступился последний занавес из лиан, Гай увидел среди деревьев расположенные вкруг хижины. В этом круге дети гоняли ногами камешки. Увидев двоих мужчин, выходящих из леса, дети застыли как вкопанные. Одна из девочек закричала, и сразу же из домов высыпали взрослые. Все они безмолвно уставились на Гая. И тогда на пороге одной из хижин появилась Вилли. Она подошла к Гаю, и ему захотелось схватить ее в объятия и поцеловать на виду у всей деревни, у всего мира, так он был счастлив видеть ее. Но он стоял онемело и только смотрел в глаза, в ее улыбающееся лицо.
– Я нашла его, – сказала она.
Он тряхнул головой.
– Что?
– Я нашла моего отца, он здесь.
Гай посмотрел в направлении ее взгляда и увидел у хижины человека без бровей и ушей, он протянул Гаю руку – кончик одного из пальцев отсутствовал.
Уильям Мэйтленд улыбнулся:
– Добро пожаловать в деревню На-Ко, мистер Барнард.
Несмотря на маскировку, джип доктора Андерсена было легко обнаружить. То, что прошли дожди, было большой удачей, если бы не грязный след на земле, Сианг ни за что бы не нашел джип. Но ночь выдалась подходящая. Сианг отбросил лианы и осмотрел джип внутри. У заднего сиденья стоял кувшин с питьевой водой, лежало несколько инструментов и журнал с записями, на обороте обложки было написано «доктор Гуннел Андерсен».
Сианг оставил джип и отошел на несколько шагов. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять – здесь были два человека. Доктор Андерсен, а кто еще? Барнард? Он прошел по следам, без сомнения, они вели к старой тропе. Тропа в деревню На-Ко.