– Живее, Сифорт! Мы должны успеть к капитану Хольцеру.
Пытаясь встать, я успел прочитать на дисплее последние слова Уильяма:
«ОТЧЕ НАШ, ИЖЕ ЕСИ НА НЕ-БЕСЕХ! ДА СВЯТИТСЯ ИМЯ ТВОЕ, ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ, ДА БУДЕТ ВОЛЯ ТВОЯ, ЯКО НА НЕБЕСИ И НА ЗЕМЛИ. И НЕ ВВЕДИ НАС ВО ИСКУШЕНИЕ, НО ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВАГО».
Вспыхнул ядерный взрыв, ослепительные лучи пробились даже сквозь темные светофильтры иллюминаторов.
Меня подняли, потащили в шлюз «Виктории». Кровь капала мне на мундир. Кто меня тащит? Да это же гардемарин Рикки Фуэнтес!
Открылся люк шлюза. Яркий коридор корабля. Анни, Толливер. За ними Алекс, Берзель, Джеренс. Какой-то лейтенант, кажется, знакомый.
– Лейтенант Джеффри Кан, сэр, – отрапортовал он, – Мистер Стейнер находится на капитанском мостике. Теперь, когда Хольцер по вашей милости погиб, прикажете нырять?
– Мостик, – пытался прошамкать я, корчась от боли, но членораздельных звуков не получалось.
– Не понимаю, что вы сказали?
Я оттолкнул Кана, заковылял к капитанскому мостику. Однажды я уже побывал на этом корабле и помнил, что у него всего два уровня. Вот и лестница. Держась за перила, я потащился вверх. Теперь «Виктория» моя. Наконец я ввалился в центр управления корабля-капитанский мостик. Навстречу мне поднялся бородатый лейтенант Стейнер, в глазах слезы.
– Разрешите нырнуть?
Не обращая на него внимания, я подошел к гигантскому экрану. Ни станции, ни рыб не было. Пустое место. Все испарилось в ядерном жаре. Остались лишь вечные звезды.
– Ныряйте, – шепнул я.
– Инженерное отделение! – крикнул он в микрофон.
– Инженерное отделение готово, сэр!
– Ныряем! Звезды померкли.
26
Спустя несколько часов я сидел в стоматологическом кресле, умиротворенный лошадиной дозой обезболивающего, и терпеливо сносил пытки, вернее выдергивание обломков зубов, и последующие столь же приятные процедуры, осуществлявшиеся надо мной доктором Заресом. Физическая пытка сменилась душевной – прямо в лазарет ко мне пожаловали три офицера «Виктории» и потребовали объяснений.
– Что случилось со станцией? – не скрывая враждебности, вопрошал лейтенант Брэм Стейнер.
– Взорвалась, – тихо прошепелявил я распухшим ртом.
– Вы устроили взрыв? – спросил лейтенант Кан.
Как им объяснить? Не повесят ли они меня тут же, не дожидаясь суда на Земле? Что тогда будет с Анни? Что будет с Алексом? Нет, врать нельзя, будь что будет. Пусть у меня много грехов, но добавлять к ним еще и ложь не буду.
– Я.
– Значит, его гардемарин сказал нам правду, Брэм.
– Зачем капитан Хольцер прорывался к вам на станцию? – тоном следователя спросил Стейнер. А это им как объяснить, Вакс?
– Мы с ним были друзьями… когда-то, – прошептал я.
– Мистер Хольцер был великодушен! Снисходил до негодяев! – выпалил гардемарин.
– Не забывайтесь, мистер Росс! – прикрикнул на него Стейнер.
– Есть, сэр. Но ведь речь идет и о моей жизни. Что он мелет? Кто ему угрожает? При чем здесь его жизнь?
– Что случилось с капитаном Хольцером на станции? – продолжил допрос Стейнер. Это уже было слишком.
– Лейтенант, вы тоже не забывайтесь! – рявкнул я и тут же скривился от жуткой боли.
– Брэм, я разберусь с ним, – вышел вперед лейтенант Кан. – Вы еще не приняли командование кораблем, Сифорт. Извольте объяснить, кто заставил капитана Хольцера остаться на станции.
– Никто не заставлял.
– Тем не менее вы покинули станцию, а он остался, – нагло настаивал Кан.
Я взглянул на доктора – почему он позволяет им мучить меня? Но доктор Зарес делал вид, будто внимательно изучает рентгеновский снимок.
– Я покинул станцию не по своей воле. Видите, что Вакс со мной сделал? – Я раззявил беззубый рот. – Он бросил меня в отсек и пустил его на автопилоте.
– Зачем он это сделал?
– Чтобы сохранить мне жизнь.
– Почему он остался на станции?
– Потому что… – Я встал, чтобы по въевшейся привычке расхаживать, обдумывая ответ, но свободного места в кабинете не оказалось.
Нельзя взваливать на Вакса свое преступление. За этот ядерный взрыв мое имя будут упоминать в учебниках истории в одном ряду с Гитлером, ханом Аттилой и Ван Рорком. Нельзя вплетать в этот темный ряд светлое имя Вакса. Надо взять всю вину на себя.
Да будут слова уст моих и помышление сердца моего богоугодны пред Тобою, Господи, твердыня моя и Избавитель мой!
– Отвечайте!
– Он остался, чтобы… – Я посмотрел Кану и Стейнеру прямо в глаза. – Чтобы обезвредить бомбу. Он пытался спасти станцию.
– Ты был прав, Брэм, его надо отстранить! – прорычал Кан и толкнул меня в кресло. – Его мало повесить!
– Вешайте, – простонал я.
– Давай, Брэм. Зачитай приговор!
– Нет, Джеф, – покачал головой Стейнер. – Пусть его судят на Земле. Устав не позволяет нам его отстранить. Если мы это сделаем, нам придется доказывать трибуналу свою правоту. Вспомни историю с Дженнингсом. Что, если суд признает его вменяемым? Сифорт не стоит того, чтобы мы ради него подвергали опасности свои жизни.
– Но он может сбежать! – взревел Кан. – Он может направить наш корабль не к Земле…
– Вот тогда мы и возьмем корабль в свои руки. Но не раньше.
– Брэм, опомнись!
– Подумай, всего девять месяцев. Его повесят, и я поставлю тебе пиво. Отпразднуем. – Стейнер повернулся ко мне. – Принимайте командование где хотите, капитан, здесь или на капитанском мостике. Нам все равно. – Он повернулся кругом и вышел.
За ним последовали остальные. Настала жуткая тишина.
Скоро я пришел в себя. Взяв на складе первую попавшуюся рубашку, наскоро отмыв от крови китель, я заглянул в капитанскую каюту. Анни, напичканная седативными таблетками, спала. Я пошел на капитанский мостик. Лейтенант Стейнер не встал при моем появлении, но я проигнорировал его вопиющую невежливость.
Я проверил состояние корабля. Гидропоника, системы регенерации, бортовая электростанция – все работало нормально.
– Координаты точки всплытия? – сухо спросил я у Стейнера.
– Солнечная система, – столь же натянуто ответил он.
– Сколько прыжков?
– Один. Девять месяцев. Этот срок я, наверно, выдержу.
– Вызовите сюда всех офицеров.
Стейнер отдал приказ в микрофон. Через несколько минут офицеры корабля выстроились в две шеренги. Два лейтенанта, два гардемарина, доктор, инженер – вот и все. В несколько раз меньше, чем на «Гибернии» или «Дерзком».
– Где остальные? – проворчал я. – Я же приказал позвать всех! Где офицеры, прибывшие на шаттле?
Стейнер вызвал по внутренней связи моих офицеров. Через несколько минут гнетущей тишины явились Тол-ливер, Берзель и Алекс.
– Я, капитан Николас Сифорт, принимаю командование этим кораблем, – объявил я. – Представьтесь.
– Старший лейтенант Эбрэм Стейнер.
– Сэр! – рявкнул я.
– Сэр, – нехотя повторил Стейнер.
– Возраст?
– Тридцать девять.
– Следующий.
– Лейтенант Джеффри Кан, сэр.
Его я уже встречал раньше, еще в Сентралтауне, где он сообщил мне о прибытии на орбитальную станцию нового секретного корабля «Виктория». После того случая я посмотрел его личный файл: до «Виктории» Кан служил на «Британике» и «Валенсии». Лейтенантский стаж пять лет.
– Следующий.
– Доктор Турман…
– Мы уже знакомы, – перебил я. – Следующий.
– Инженер Сандра Аркин, сэр. О ней я тоже кое-что знал: пятьдесят лет, тертый калач, раньше служила на трехуровневых кораблях.
– Следующий.
– Первый гардемарин Томас Росс, сэр. Он стоял, выпятив грудь, словно по стойке смирно, хотя я давно дал команду «вольно». Внешний вид безукоризненный. Восемнадцать лет. До «Виктории» сменил два корабля.
– Хорошо.
– Гардемарин Рикардо Фуэнтес, сэр.
– Знаю, – Как я ни крепился, сдержать улыбку не смог. Слишком хорошо его знал. Я сел в капитанское кресло, повернул его к офицерскому строю лицом и начал речь:
– Лейтенант Тамаров находится в отпуске по болезни, у него не будет никаких обязанностей, а во всем остальном остается полноправным офицером. Мистер Рос, поскольку гардемарин Толливер старше вас, командовать гардемаринами будет он. – У Росса сжались кулаки, а на лбу вздулась вена. – Мистер Фуэнтес, теперь, когда на борту есть мистер Берзель, вы уже не являетесь самым младшим гардемарином. – Рикки довольно заулыбался. Теперь ему больше не надо будет шустрить в гардемаринской каюте в качестве салаги. – Когда мы причалим к орбитальной станции Земли, я сам сдамся властям. Никого из вас это не касается. А до тех пор я ваш командир. Вопросы есть?
– Вы угробили Хольцера, – с вызовом произнесла Сандра Аркин.
– Это вопрос?
– Нет! Ответ очевиден.
– Я понимаю ваши чувства в связи с гибелью капитана Хольцера. Никакой необходимости демонстрировать их мне постоянно нет. Разойтись! Мистер Росс и мистер Толливер, останьтесь.
Как дежурный остался и Стейнер. Несмотря на болеутоляющее, моя челюсть побаливала, но надо было еще кое-что сказать.
– Мистер Стейнер, выйдите с мистером Россом в коридор, – попросил я. Мы с Толливером остались наедине. – Постарайтесь не придираться к гардемаринам по пустякам.
– И не собирался, – пожал он плечами.
– Особенно корректно держитесь с мистером Россом. Не надо раздувать их враждебность.
– Есть, капитан Сифорт, сэр, – с нескрываемым презрением процедил Толливер и вдруг взорвался:
– Я должен был пристрелить вас еще на шаттле! Из-за вас погиб Хольцер! Вы взорвали крупнейшую орбитальную станцию! Ядерной бомбой! Это тягчайшее преступление! Я жил у границы радиоактивной зоны вокруг Дублина и видел, что делает с людьми радиация!
– Поскольку я жив, вам придется дождаться возвращения в Солнечную систему, где вы выступите на суде надо мной свидетелем. Довольствуйтесь званием первого гардемарина, пока я не отправил вас в отставку.
– Не сомневайтесь, я выдержу и это испытание!
– Я буду терпеть от вас подобные дерзости, раз уж их заслужил, но наедине, а на людях