— Просто возьми это и наслаждайся, — говорит Фарли, встряхивая волосами. Она практически танцует от восторга из-за того, что я получаю неожиданный подарок.
Сегодня второй день празднования, и племя — как ша-кхаи, так и люди — с энтузиазмом включилось в празднование, что радует мое сердце. Длинный дом был украшен в пух и прах, и каждый дюйм этого места увешан самодельными гирляндами из семян или коры, а наше тонкое, грустное, розовое деревце в горшке торчит из отверстия в крыше самого домика, слишком слабое и неустойчивое, чтобы удержать звезду или ангела-верхушку. Это не имеет значения. День украшения удался на славу, и всем это понравилось. Были розданы первые подарки от «Тайного Санты» — извините, «Секретного дарителя подарков», и я видела, как люди хвастались новыми варежками, шарфами и делились угощениями от своих дарителей. Было забавно наблюдать за ажиотажем, и, кажется, никто не возражает, когда одного или двух особо не хитрых дарителей подарков ловят на «месте преступления». Все это добавляет веселья.
Сегодня второй день ужасной погоды, а это значит, что мы готовимся к следующему праздничному дню — Дню песни. Это смесь рождественских гимнов и летнего лагеря, когда мы все тусуемся у пылающего костра, жарим еду на шампурах и поем все песни, которые приходят на ум. Ша-кхаи ужасные певцы, у них нет слуха, и у них не так много песен, которые не были бы полностью сочинены на месте, так что большая часть фактического пения принадлежит людям. Впрочем, все это забавно. Всем понравилось, когда Тиффани спела «Ave Maria» (идеально, конечно, потому что Тиффани безупречна), и в настоящее время они наслаждаются бэтменовской версией Лиз — Jingle Bells’. Они с Джоси играют в игру, кто придумает самую раздражающую песню, потому что между ними двумя мы слышали «Джона Джейкоба Джинглхаймера Шмидта» (прим. «Джон Джейкоб Джинглхаймер Шмидт» это традиционный детская песня, родом из США и Канады. Песня состоит из одного куплета, который повторяется снова и снова), «Генриха Восьмого» (прим. английская песня, написанная королём Генрихом VIII в начале XVI века, вскоре после его коронации. Песня является самым известным его произведением, и стала популярной в Англии и других европейских странах во времена Ренессанса) и «Песня, которая никогда не заканчивается», которую ша-кхаи сочли совершенно неуместной. Уморительно. Мне весело… или, по крайней мере, было весело, пока не появился новый подарок.
Это подарок номер четыре. Подарком номер два был пакетик чая, а подарком номер три — резной гребень для моих волос. Я беру подарок у Фарли и поднимаю его, показывая Эревену с другой стороны костра, где он сидит рядом с Вэкталом и Джорджи. Он просто качает головой и смеется, забавляясь моим разочарованием.
Какое-то время я думала, что это Эревен тайком дарит мне подарки, но он был слишком удивлен каждым открытием, и это заставило меня довольно быстро понять, что это не он. Это кто-то другой, но никто не признается. Но кто это и почему он это делает? Расстроенная, я развязываю завязку на свертке, остро осознавая тот факт, что дюжина человек с интересом наблюдают за мной. Это маленькое племя, и сплетни разнесутся по каждой хижине еще до истечения часа. Я заглядываю внутрь, и до меня доносится запах ирисок.
— Семена храку, — объявляю я. — Кто бы это ни был, спасибо вам.
— Поделись богатством, — объявляет Джоси, протягивая ко мне цепкие руки.
Я с радостью передаю их ей. Джоси из-за беременности испытывает безумную тягу к обожаемым сладостям. Стейси пыталась обеспечить ее чем-нибудь вкусненьким, но Джоси съедала это быстрее, чем Стейси успевала готовить.
— Они все твои.
— О, но это твой подарок. Мне нужно всего несколько штук. — Она колеблется.
— Уверена, что мой даритель не будет возражать, если я поделюсь с племенем, — говорю я с широкой улыбкой, притворяясь довольной тем, что получила еще один подарок. По правде говоря, это меня раздражает. Мне не нравится чувствовать себя обязанной кому-либо, и тот факт, что я получаю все эти подарки, заставляет меня беспокоиться о том, что я упускаю из виду. Я боюсь, что однажды я обернусь, и кто-нибудь окажется рядом с протянутой рукой, ожидая взамен одолжения или подарка для себя.
— Я возьму свою сковородку, — с усмешкой говорит Стейси, вставая со своего места у костра рядом со своим супругом и ребенком. — Я полагаю, раз уж мы устраиваем костер, нам также следует сделать не очень горячую версию с'морша.
Джоси визжит от возбуждения.
— Ура!
— Кто поет следующим? — спрашивает кто-то.
— Я, — говорит Меган, вставая. Она драматично откашливается и вытягивает руку перед собой, как оперная певица. — Я, я, я, я, я, — поет она, разогреваясь. Люди хихикают над ее театральностью.
Ее пара Кэшол кивает.
— Это простая песня, но она мне нравится. Эти слова легко запомнить.
— Это не та песня, малыш. — Она подмигивает ему, а затем начинает петь «Хоки-поки», сопровождая это движениями (прим. (искажение от «фокус-покус») известная, популярная песня у костра и танцевальный танец с характерной мелодией и лирикой). Несколько человек стонут, но Эше и Сессе это нравится, они двигаются вместе с Меган, когда она поет.
Стейси возвращается к концу песни, и Джорджи встает на ноги.
— Я просто хочу сказать, насколько замечательными были празднования до сих пор, и мы должны поблагодарить за это Клэр. — Она хлопает в ладоши, а затем все аплодируют мне. Это жест, с которым ша-кхаи не слишком знакомы, судя по неловким хлопкам в ладоши, но улыбки и кивки универсальны.
— На самом деле, ничего особенного, — говорю я, чувствуя себя застенчивой. — И Айша оказала мне такую большую помощь. — Я оглядываюсь в поисках нее вокруг костра, но она все еще не присоединилась к группе. Хм. Сегодня утром я была у нее дома, но Фарли сказала, что она спит и скоро придет. Прошло уже несколько часов. Теперь я чувствую себя худшим другом на свете, потому что мне было весело, и я не заметила, что она пропала. Интересно, что-то не так? Я ищу ее бывшего, но Химало я тоже не вижу.
И теперь я начинаю беспокоиться. Это нехороший знак. Я волнуюсь, что они поссорились, и хрупкое счастье Айши снова исчезло.
Я встаю и бормочу что-то о том, что собираюсь в дамскую комнату, похлопывая себя по животу в качестве оправдания, а затем направляюсь в деревню, прямиком к маленькому домику Айши. Над крышей вигвама не вьется дымок — неудивительно, учитывая, что сегодня все собрались у костра, — но еще очень холодно, и это заставляет меня беспокоиться за нее. Если я чувствую, что мое дыхание превращается в лед в моих легких вдали от тепла огня, ей не может быть намного лучше. Но дело не только в этом. Она моя подруга, и мне ненавистна мысль о том, что она несчастна, в то время как у всех остальных сейчас столько радости.
На двери хижины есть полог для уединения, и я колеблюсь, этикет ша-кхай укоренился в моем мозгу. Это верх грубости — разговаривать с кем-то через эту штуку, но в то же время… возможно, ей нужен друг. Я провожу пальцами по краю откидной створки, царапая ее в инопланетным способе «стука».
— Эй? — я тихо зову. — Айша, ты там? Это я, Клэр.
Изнутри доносится шум, но это не совсем похоже на «войдите». Я решаю, что истолкую это именно так и заявлю о плохом человеческом слухе, если она расстроится. Я проталкиваюсь внутрь и оглядываюсь по сторонам.
Айша здесь, все в порядке. Внутри очень холодно, и в комнате темно. Но она не спит. Она сидит, закутавшись в свои меха, и смотрит на крышу, где в швах шкур, из которых сделан вигвам, образовалась большая щель.
— Это только что произошло? — спрашиваю я, подходя и становясь рядом с ее постелью. — Может, мне пойти позвать кого-нибудь?
— Так уже несколько дней, — говорит Айша на удивление мягким голосом, как будто она в полусне. — Все в порядке.
Так ли это? Я осматриваю дыру, а затем смотрю вниз на нее. Она не выглядит расстроенной, но на ее лице задумчивое выражение. Ее волосы заплетены в косу и приглажены, и на ней надета ее любимая туника, что говорит мне о том, что она не только что проснулась.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Она кивает через мгновение, а затем бросает взгляд на меня.
— Можно мне присесть?
— Конечно. — Она немного отодвигается и гладит меха.
Опустить мое все более неуклюжее тело на пол и зарыться в груду мехов — задача не из легких, но я справляюсь с этим с ее помощью. Я поджимаю под себя ноги и поднимаю взгляд на дыру, за которой она наблюдает, гадая, что я должна увидеть.
— Неужели… нужна еще одна дыра для дыма? — спрашиваю я, поддразнивая.
Она испуганно смотрит на меня, потом смеется.
— Нет, это не для дымового отверстия. Это просто ошибка. — Она тяжело вздыхает, а затем опускает взгляд, потирая лицо. Я замечаю, что ее рука — поразительно длинная и изящная по сравнению с моей собственной маленькой — дрожит.
Мое беспокойство за нее усиливается.
— Айша, в чем дело? — Я касаюсь ее руки. — Что не так? — Когда она колеблется, я говорю: — Ты можешь сказать мне, ты же знаешь. Я твой друг. Я никому ничего не скажу, если ты этого не захочешь.
Она медленно кивает и опускает взгляд на свои колени, сцепив там руки.
— Это не так уж плохо, Клэр. Не волнуйся. Я просто… Я не знаю, что об этом думать.
— Что это? Ты можешь мне сказать? — Я думаю о ее пропавшей паре. — Это Химало? Вы поссорились?
Айша тихонько фыркает.
— Если бы. Мы… — она опускает взгляд, делает глубокий вдох, а затем переводит взгляд на меня. — Мы снова нашли отклик.
Я откидываюсь на стену, потрясенная этим открытием. Святая корова.
— О, милая. — Я беру ее за руку и сжимаю ее. — Ты, должно быть, сейчас в полном беспорядке.
Она шмыгает носом, а затем проводит рукой по лицу, смахивая слезы свободной рукой.
— Мне нравится, что ты не советуешь мне радоваться. Любой ша-кхай сказал бы мне, что я должна быть довольна.
— Люди не такие уж черно-белые, — отвечаю я, похлопывая ее по колену. — Мы не думаем, что это должно быть автоматически, только потому, что кхай решает, что тебе следует с кем-то спариться, и будто ты должна быть в восторге от этого.