Это было пугающее чувство. Нас окружает мертвое, мы бредем по мертвому миру, сами того не замечая, более того, мы обратили его себе на пользу, мы используем мертвое в собственных целях. А мы – острова жизни. Деревья и другие растения с нами в родстве, и животные тоже, но больше ничего. Все остальное если не враждебно нам, то чуждо.
Я оделся и спустился по лестнице, мертвой, вышел на крыльцо, мертвое, прошел по улице, мертвой, спустился в переход, мертвый, дальше по дороге, мертвой, вдоль фьорда, мертвого, в парк, в его живую, но спящую тьму.
Дожидаясь Ингве, я выпил пару кружек пива, стало полегче, оттого что народа пока пришло мало, атмосфера была совсем особенная – мрак снаружи, свет внутри и пространство между людьми – и, поскольку опьянение, медленно нараставшее во мне, кое-что обещало, я был уже на подъеме, а там, наверху, когда я достигну края, может случиться все что угодно.
К тому же за последние дни я заработал денег и рассчитывал, что заработаю еще больше.
– Привет, – послышался сзади голос Ингве.
– Привет, – ответил я, – как дела?
– Хорошо. Долго ждешь?
– Полчаса. Наслаждаюсь бездельем.
– В этом главный плюс любой работы, – сказал Ингве, – когда не работаешь, всегда радуешься.
Он положил на стул зонт и маленький рюкзак, взял себе пива и уселся.
– Ну как там? В смысле в больнице?
– Вообще-то жутковато. Но зато платят.
– Я же там тоже когда-то работал. – Он вытер пену с верхней губы.
– Точно, – вспомнил я.
– Отработаешь несколько смен и привыкнешь, станет легче.
– Да, скорее всего, – сказал я.
– Ты про «Кафкаварку» не забыл?
– Нет. Я тут новый текст написал. Называется «Она пси(о)на».
– Он у тебя с собой?
– Ага. – Я достал из заднего кармана листок бумаги.
Ингве развернул его и принялся читать.
– Отлично, – похвалил он, – еще две песни – и новогодняя программа готова.
Мы еще немного поболтали об этом и замолчали. Ингве огляделся. Посетителей прибавилось, однако пространства между ними еще оставалось предостаточно.
– Может, в «Кристиан» пойдем? – предложил он. – Там, наверное, народа больше.
– Давай, – согласился я.
По дороге Ингве сказал, что в воскресенье все, кто работает в увеселительных заведениях, сами отрываются и большинство из них идет в «Кристиан». Мы заплатили за вход, уселись за столиком возле танцпола, Ингве заказывал нам джин с тоником, а я пил его, как компот. Один, потом еще один.
Мы разговорились с двумя девушками, одна из них, довольно милая, рыженькая, с чуть неровными зубами, лет тридцати, сказала, что работает на почте, и стоило мне обратиться к ней, как она начинала смеяться. По ее словам, я чересчур молод, к тому же у нее есть парень, большой, и сильный, и ревнивый, так она сказала; впрочем, я не испугался, а вот смех ее меня притягивал. Позже девушки встали и ушли, и, когда я дернулся было за ними, Ингве меня удержал.
Смерть присутствовала и здесь – мертвым был зал, где мы сидели, и все остальное, за исключением танцующих, – так мне казалось. Они танцуют посреди смерти, танцуют посреди смерти.
Мы выпили еще, даже вышли потанцевать под некоторые композиции, но в основном сидели и болтали о нашей группе, как все налаживается и какие возможности откроются, если мы подналяжем. Я сказал, что мне больше хочется играть в группе, чем писать. Ингве изумленно уставился на меня – такого он не ожидал. Но я не врал. Литература – это поражения и унижения, когда ты оказываешься лицом к лицу с собой и видишь, что не дотягиваешь. Играть в группе – совсем другое дело, ты вместе с остальными отдаешь всего себя, позволяя чему-то из этого вырасти. Ударник из меня плохой, но, несмотря на это, вокруг нас возникало нечто, мы вдруг оказывались в самом его сердце, оно двигалось, неподвластное нам, мы плыли вместе с ним, и ощущение это приносило невероятную радость.
По спине у меня побежали мурашки, и я улыбнулся. Радость росла и росла, а потом вдруг закончилась. В следующей композиции каждый инструмент, каждый рифф и каждый удар слышались по отдельности.
– Да, давай подналяжем, – сказал я тем вечером Ингве, – поставим на кон все. Чтобы без страховки. Бросим учебу и станем играть серьезно. Репетировать каждый день два года подряд. Охеренно получится!
– Да. Но ни Ханс, ни Пол на такое не согласятся.
– Это да. Но ведь только так и можно! Иначе не выйдет.
К этому моменту я уже основательно набрался, но, как обычно, внешне это почти не проявлялось – при ходьбе меня не шатало, язык не заплетался. Зато внутри сомнений не осталось, теперь я повиновался малейшим импульсам и гнал все возражения. Когда «Кристиан» закрылся и мы пошли в «Шлактерие», чтобы выжать из вечера все до капли, я высматривал только одно – девушку, вместе с которой мы поехали бы к ней или ко мне.
Мы сели за столик, кто-то посмотрел на нас, я заметил это краем глаза, обернулся и перехватил взгляд девушки с пухлыми губами и блестящими глазами, когда наши взгляды встретились, она улыбнулась, и у меня случился стояк. Она была полная, красивой ее никто не назвал бы, но какая разница, мне хотелось лишь завалиться с ней в койку.
Я посмотрел на нее еще пару раз, быстро, чтобы удостовериться, что она запала на меня. Чуть погодя она подошла к нам и спросила, можно ли им за наш столик. Я дождался, пока ответит Ингве.
– Да, конечно, садитесь, мы уже уходим, но…
– Правда? – перебила его она.
– Да, скоро уходим.
Она посмотрела на меня дразнящим взглядом:
– И ты тоже?
– Посмотрим. – От возбуждения голос у меня срывался.
– На что? – спросила она.
– Ну, может, что интересное случится.
– Интересное? – переспросила она.
Сердце в груди дико колотилось, потому что она зазывно смотрела на меня: ей хотелось, ей тоже хотелось.
– Да.
– Например, что?
– Ну, может, кто в гости пригласит. Ты, например, где живешь?
– В Нёстете. Но ко мне нельзя.
– Ясно.
– А сам ты где живешь?
– Возле Данмаркспласс. – Я закурил.
– А, там, – сказала она, – один?
– Да.
– И как, ждешь сегодня гостей?
Ингве глянул на меня.
– Нет, вряд ли, – ответил я.
– Ты завтра должен дедушку в больницу отвезти, помнишь? – спросил Ингве.
– Да, конечно, – ответил я, – я скоро пойду.
После Ингве встал и направился в туалет.
– Можно с тобой поговорить? – спросил я девушку. – На улице. Я уже ухожу и хочу кое-что сказать тебе наедине.
– Интересно, что? – Она улыбнулась и посмотрела на подругу, которая болтала с парнем, сидевшим на корточках перед ее стулом.
Я встал, девушка тоже.
– Поехали ко мне, – предложил я, – хочешь?
– Да, предложение заманчивое.
– Такси поймаем, – решил я, – пошли.
Она кивнула, надела куртку и перекинула через плечо сумку.
– Я пойду, – сказала она подружке, – до завтра.
Подружка кивнула, мы вышли на улицу, показалось такси, я поднял руку, и спустя полминуты мы уже ехали по городу.
– А как же твой брат? – спросила она.
– Он не пропадет, – ответил я и положил ладонь ей на бедро.
О господи.
Я сглотнул, провел рукой по ее бедру, стараясь достать как можно выше, девушка улыбнулась, я наклонился и поцеловал ее. Она обняла меня. От нее пахло духами, я ощутил на себе ее тяжесть. Я так хотел ее, что не знал, как дотерпеть эти минуты, отделявшие нас от моей квартиры и кровати там.
Я сунул руку ей под куртку и погладил грудь. Девушка поцеловала меня в ухо. Дышала она тяжело. Мы проехали Данмаркспласс.
– Тут налево, – сказал я таксисту, – а потом опять налево. Вторая арка.
Я вытащил из бумажника сотенную, едва такси остановилось, сунул деньги водителю, распахнул дверцу, схватил девушку за руку и потащил ее за собой к двери. Девушка засмеялась. Обнявшись, мы затопали вверх по лестнице, я изо всех сил прижимал ее к себе; наконец я отпер дверь, мы бросились в спальню, через несколько секунд я стащил с нее свитер, расстегнул бюстгальтер, потом пуговицу на брюках, дальше – молнию и стянул брюки. Трусы на девушке оказались черными, и я уткнулся в них лицом, обхватив руками ее бедра. Она опустилась на пол рядом со мной, я стащил с нее трусы и опять уткнулся в нее, а затем, да, затем мы сделали то, о чем я думал с того самого момента, как наши взгляды встретились.
Проснувшись, я тотчас же вспомнил, что натворил, и перепугался.
Она мирно спала рядом со мной.
Надо спасать то, что еще можно спасти. И думать придется лишь о себе.
Я разбудил ее.
– Уходи, – сказал я, – и никому об этом не рассказывай. Если мы с тобой где-нибудь встретимся, притворись, будто ничего не было. У меня девушка есть. И зря мы вообще все замутили.
Она села.
– Но ты об этом ничего не говорил. – Она надела бюстгальтер.
– Я просто перебрал, – сказал я.
– Все как всегда, – усмехнулась она, – а я-то думала, что принца встретила.
Стоя рядом, мы молча одевались. Когда она уходила, я попрощался, она не ответила, но мне было плевать.
Было десять, скоро придет дедушкин катер, я сунул постельное белье в стиральную машину и быстро принял душ.
Я все еще был пьян и так слаб, что пришлось собрать остатки воли, чтобы настроиться на предстоящие дела.
Когда я был уже на пороге, из своей квартиры выглянул Юне.
– У тебя что, ночью были гости? – спросил он.
– Нет, – ответил я, – а что?
Он рассмеялся.
– Карл Уве, мы же все слышали, – сказал он, – тебя и какую-то девушку. И это была не Гунвор, или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаешься. Я просто придурок. Вообще не понимаю, что на меня нашло. – Я посмотрел ему в глаза. – Сделай одолжение – не говори ничего Гунвор, ладно? Да и вообще никому не говори.
– Ясное дело, – сказал он. – Я ничего не видел и не слышал. И ты тоже, Сирен, да? – крикнул он, повернувшись назад.
– А Сирен тоже тут?
– Да, ну и что. Все останется между нами. Не бойся.