трех фрегатов, устроив что-то наподобие паучьей сети, в которую попадали корабли, экипажи которых еще не знали о трагедии. Всех их отправляли сюда, к «Ковчегу».
Подобные действия привели к тому, что пространство базы наводнилось тысячами кораблей различной специализации, – чего тут только не было! В основном, конечно, гражданской принадлежности, малые и большие инженерные суда, танкеры, грузовые и пассажирские транспорты, даже один модуль орбитального терминала, шедший на ремонт силовой установки. Ко всему этому суету наводили и харги, которые, как мне кажется, больше болеют за судьбу человечества, чем сами люди.
Перед заходом челнока в ангар я бросил взгляд на пространство вокруг базы, где среди звезд сверкали множество новых, перемещение которых видно даже невооруженным глазом. Количество кораблей достигло такого предела, при котором приходилось держать на них дежурный экипаж, и раз в секунду хотя бы один из них запускал маневровые для коррекции орбиты. Выглядело это как новогодняя гирлянда на ночном небе.
Конечно, были предложения о переносе основной базы в какую-нибудь из колоний, там проще и с орбитами, и с местом размещения, да и ресурсов в одной из звездных систем хватало. Но я решил, что в свете последних событий межзвездное пространство куда надежнее в плане безопасности, а для решения проблемы столпотворения кораблей астероиды превращались в такого себе ежика с торчащими отовсюду выносными причалами.
Опоры челнока мягко коснулись палубы ангара, и, не дожидаясь завершения процедуры глушения систем, я направился на выход, где меня уже ждал Туров, и первое, что я услышал в гарнитуре шлема, было «Как слетал?».
Не собираясь трепаться здесь, на посадочной палубе, я подтолкнул его рукой, увлекая за собой, и ответил:
– Можно сказать, удачно. Еще четыре колонии изъявили желание присоединиться к нам. У вас как тут?
– Коротков и Уильямс вернулись, – коротко заключил Туров.
Это была хорошая новость, но, взглянув на своего товарища по несчастью, я понял, что не все так гладко, как мне кажется.
– Что ж, пойдем послушаем, что расскажут нам адмиралы.
Туров как-то странно посмотрел на меня, но промолчал.
⁂
Дойти к залу совещаний я не успел, так как меня перехватил Зарубин.
– Я все понял! Это просто феноменально! – кричал и размахивал руками главный инженер, перегородив мне путь.
Пока мы с Туровым шли по коридорам станции, я уже успел послать сообщение адмиралам, договорившись встретиться через десять минут. Да и важность этого разговора стояла у меня в приоритете, поэтому я попытался обойти Зарубина, бросив:
– Это не может подождать? У меня важная встреча.
Но Зарубин не сдался и, как заправский вратарь, расставив руки, снова преградил мне путь. Туров тем временем, приложив ребро ладони ко рту, сделал вид, что выдает тайну, и сказал:
– Он уже сутки донимает всех с вопросом, когда ты вернешься.
Услышав Турова, я посмотрел в красные от недосыпа глаза Зарубина и заметил там фанатический огонь. Такое с ним бывало нечасто, как раз в те моменты, когда к нему приходило откровение. И я понял, что если сейчас не пойду с Зарубиным, то нервный срыв тому точно обеспечен. Поэтому положил руку на плече Турову и сказал:
– Костя, займи чем-нибудь наших адмиралов, я немного задержусь.
И, хлопнув того по плечу, направился за пришедшим в восторг инженером. При взгляде на главного инженера невольно возникла ассоциация с псом и хозяином, что вызвало у меня легкую улыбку. Зарубин шел впереди, иногда переходя на бег и периодически оглядывался, проверяя, иду ли я за ним, точь-в-точь как пес одного из студентов на прогулке, еще тогда, когда я был студентом Дальневосточного технологического университета.
Привел Зарубин меня в сердце инженерного отдела – центр разработки и проектирования, где ковалось наше будущее. Пожалуй, это помещение было самым большим, если не считать некоторые научные лаборатории, где оборудование требовало еще больших площадей. Вытянутое, тридцать на сто метров, пространство занимали десять инженерных интерактивных столов, где, например, можно вывести модель крейсера в масштабе один к пятидесяти. По краям шли рабочие ячейки для групп инженеров, которые отвечали за отдельные направления. Куда ни посмотри, везде валялись какие-то агрегаты и их запчасти, что больше походило на хлам.
Здесь круглосуточно, посменно, трудились более пятисот человек, и здесь же Зарубин устроил свое жилище в одной из ячеек. Но инженер не повел меня смотреть, как он тут устроился, а подбежал к одному из интерактивных столов и, проведя какие-то манипуляции, выкрикнул:
– Вот!
Над столом появилось изображение гиперпространства, больше похожее на рельеф местности с цветовой градацией высот, только в объеме. Но среди пузырей высокой плотности виднелась четкая нить, которая искривляясь проходила между участками с наименьшей плотностью поля. Пузыри исчезали, появлялись новые, сливались в один, но нить не исчезала, а извивалась как змея, пытаясь удержаться в участках низкой плотности. И, как гласила надпись на данной схеме, один из концов нити упирался в место нахождения Солнечной системы, где был виден пузырь, поверхность которого очень напоминала газовые течения и вихри в атмосфере Юпитера.
Я подошел ближе, обвел рукой произвольный участок нити и произнес:
– Увеличить.
Зарубин в это время продолжал отыгрывать роль, которую я представил еще в коридоре, и не мог устоять на месте, делая короткие шаги в разных направлениях и обратно. При этом быстро крутил головой, переводя взгляд то на изображение, то на меня, оценивая мою реакцию.
Как я и приказал, изображение приблизилось достаточно, чтобы можно было рассмотреть структуру этой нити, и спустя секунд десять я повернулся к Зарубину:
– Это то, что я думаю?
– Да! – взорвался инженер и снова кинулся к столу.
Через мгновение рядом появилось изображение закрученной гиперпространственной структуры, которое я скидывал Зарубину сразу после кризиса с блокадой.
– Меня тогда очень заинтересовало это явление, – продолжил Зарубин, – но шанс исследовать данную аномалию у меня представился только два месяца назад, когда мы окончательно разобрались с работой ИскИнов кораблей элемийцев. Я распорядился снарядить один из их корветов для автономной исследовательской миссии и загрузил в него данные, полученные от вас.
Возбужденный голос главного инженера привлек остальных инженеров, трудившихся в центре, и они начали оставлять свои рабочие места, подходя ближе к источнику возмущения. А Зарубин только распалялся:
– Корабль должен был проследовать в место возникновения аномалии и просканировать пространство на предмет остаточных возмущений. Но каково было мое удивление, когда он обнаружил действующую аномалию, которая была стабильной и не развеивалась!
Я посмотрел на изображение и снова на Зарубина, после чего спокойно спросил:
– И что все это значит?
Главный инженер поднял палец вверх, и, как профессор перед студентами, заявил:
– В этом кроется главная загадка. Я считаю, что через этот канал от одного небесного тела к другому проникает их взаимная гравитация и создается эффект, как будто эти два тела находятся в одной точке. Этим и объясняется расширение беспрыжковой зоны у Солнца, а барьер тем, что канал искривляется и пульсирует, создавая безумное возмущение в гиперпространстве на входе и выходе канала.
Заметив мой взгляд, Зарубин тут же поднял руки и заявил:
– Не спрашивайте меня, как это возможно. Только теоретические расчеты показывают, что для пробития и поддержания такого канала требуется просто фантастическое количество энергии. – Неожиданно Зарубин смутился. – Я показывал это нашим астрофизикам, и они говорят, что это вообще невозможно.
Меня не интересовало, возможно это или нет. Выйдя за пределы своей колыбели, человечество столкнулось с таким количеством чудес, что, похоже, в этом мире возможно все. Поэтому главный вопрос у меня был совсем другой:
– Виктор Степанович, если один конец этого канала упирается в Солнечную систему, то где находится второй?
– О-о-о! – протянул Зарубин и поводил руками над консолью стола. – Это еще одно феноменальное открытие. Корабль проследовал вдоль канала – и вот что обнаружил…
Изображение начало двигаться и остановилось, когда показался точно такой же пузырь возмущения гиперпространства, что и в координатах Солнечной системы. Затем изображение сменилось на кадры выхода из гипера, снятые с обзорных камер. Корабль вышел в обычное пространство и начал осматривать его на предмет опорных звезд и пульсаров. Все это сопровождалось подписями возле ярких точек и темных участков, после чего появлялись линии, соединяющие эти маяки, вырисовывая в конечном счете сетку координат. И, наконец, искомый объект был определен, и над самой яркой звездой загорелась надпись: «Элем».
– Что это? – послышался голос адмирала Короткова позади меня.
Похоже, адмиралы устали ждать и выведали у Турова, где меня искать, о чем свидетельствовал виноватый вид Кости, но, как говорится, все, что не происходит, все к лучшему. Поэтому я сделал пару шагов навстречу появившейся делегации, указал пальцем в изображение звезды и так, чтобы меня было слышно всем, произнес:
– Это, господа, та цель, которой вам не хватало! Все наши беды, катастрофы, войны лишь путь, а там – квинтэссенция нашей борьбы! – Сделав небольшую паузу, я окинул взглядом всех, кто меня слушал. – В этой звездной системе находится враг не только человечества, но и всего живого! И если у кого-то остались сомнения насчет того, чем мы тут занимаемся, отбросьте их или уходите! Потому что пока мы не оставим там камня на камне, нам не будет покоя, никому не будет покоя!
Мониторинговые программы эмоций пробежались по лицам некоторых присутствующих и подтвердили, что цель моей речи достигнута, но в качестве большего эффекта я сразу же скинул в сеть запись с внутренних камер. После чего опустил руку и спокойно подошел к адмиралу Короткову и Уильямсу, уже зная, что они мне скажут.