– Будьте здоровы, Руслан Ста-ни-сла-вич.
Пару мгновений мы смотрели друг другу в глаза.
– И в самом деле госпожа, – одобрительно сказал Руслан и велел Аранту: – Поручаю её тебе и Зденьке. Обучить языку как можно скорее. И пусть пока ходит на те занятия, где язык не особо нужен. Музицирование, домоводство, танцы… Что там у нас еще есть для девочек? Уход за посадками…
Он устало откинул голову на спинку кресла, опустил веки. Арант мгновенно уловил намёк и, сделав мне большие глаза, показал на выход. Я послушно поклонился в последний раз и вышел.
– А это… – тихо сказал я и, сложив руки на груди, изобразил пару хриплых вдохов. Мне нужно было убедиться точно. – Давно?
– Чахотка? Давно, – Арант отмерил ладонью свой рост и опустил её на уровень пояса. – Руслан еще ребенком был. У него и матушка болела. Думали, кровь наследника Крома приведет её к Равновесию, но не получилось. Вот и он тоже кашляет.
– Всегда? Весь… м-м… год?
– Нет. Обычно летом.
Понятно. Наследственная предрасположенность к астме, скорее всего, аллергической. Я окончательно расслабился и кивнул.
Мы вышли во двор и почти нос к носу столкнулись со стайкой мальчишек, которые несли корзины с травами. При виде этих детей стало ясно, отчего Годана ничего не заподозрила. В росте они уступали мне на целую голову, но вот плечи их уже раздались гораздо шире моих, да и в целом вид был гораздо крепче.
– Много ребенок, – выдал я с серьезным лицом, когда мальчишки, нестройно поздоровавшись с Арантом, прошли мимо. – Здесь. Это правильно?
Я хотел узнать, почему в больнично-храмовом комплексе так много детей, но меня не поняли.
– Ребята, – поправил мудрец, разулыбавшись. – Много ребенок – это ребята. Да, Лим Тэхон, вы быстро учитесь!
Я с неизменной улыбкой покивал. От постоянно растянутых губ уже начинали болеть щеки. Невыносимо хотелось выйти из кадра, потереть лицо, всласть прокашляться и по-человечески почесать бедро. Но камер, увы, вокруг не наблюдалось, а Арант упорно тащил меня за собой.
Экскурсия по Крому Порядка оказалась довольно полезной. Передо мной спокойно открылись абсолютно все двери. Я узнал, что Кром Порядка занимает целый скалистый полуостров на большущей судоходной реке. За всей этой роскошью, которая бросалась в глаза у ворот, стояло еще много всего: Дом мудрецов, в котором жил Арант, большущая трапезная, теплицы с целебными травами, отдельная библиотека, она же школа, которая называлась тут Домом знаний. Был еще Дом простых служителей. Отдельно стоял терем правящего рода – Ведунец оказалось фамилией, а не должностью, и им принадлежал как минимум этот городишко внизу холма, который снабжал Кром всем необходимым.
Особенно мне понравилась пристройка за трапезной, где хранили еду. В ней же располагался и подвал с ледником, в который можно было спокойно зайти.
Жили тут по расписанию. Подъем, отбой, время еды, службы в храме – всё отмечалось колокольным звоном.
– А вон в том Доме мы изучаем болезни! – похвастался Арант, и меня накрыло.
Люди спокойно ходили по всему Крому, никаких замков нигде не висело. Бросались в глаза дети в простых застиранных одеждах. Совсем малышей я не увидел, все были старше десяти. Но сновали они абсолютно везде и приставали к мудрецу с какими-то вопросами насчет занятий, работы в огороде и уборки, бросая на меня любопытные взгляды. Интересовались:
– А кто это?
– А почему у неё такое лицо?
– А почему она так одета?
– Как-как её имя? Какое странное! – и так далее и тому подобное.
Арант отбивался, но безуспешно. Самые наглые прыгали вокруг, норовя потрогать мою одежду. Я молчал на правах ничего не понимающей иностранки и с благостной улыбкой просветленного Будды любовался пейзажем.
Дети. Множество вездесущих детей-воспитанников, которые тут явно выполняли работу слуг. Прямо в больничном комплексе, где изучали болезни. Не нужно обосновывать и осознавать, Тихон Викторович. Это всё магия. Здесь всех лечила магия, Равновесие и вера в Осмомысла…
Всех лечила и меня вылечит.
Из медитации, больше похожей на прострацию, меня вырвал громкий звук колокола. Дети замолчали, прислушались к перезвону и с радостным гиканьем помчались к Дому воспитанников. Арант припустил за ними, цапнув меня за руку. Эта манера – чуть что хватать и трясти – уже начинала раздражать. Особенно бесило то, что на один его спокойный шаг мне приходилось делать два.
– Колокольный звон! – на ходу сказал мудрец и выразительно погладил себя по животу. – Кушать!
И точно, изо всех уголков Крома Порядка к трапезной потянулись дети, а также люди в черных и синих одеждах – служители и мудрецы, как мне сказал Арант. Не было только никого в зеленом, хотя я видел нескольких бодрых мужичков у снадобницы. Возможно, зеленое носил высший руководящий состав их ордена, который ел не со всеми, а где-то отдельно.
Трапезная представляла из себя большущий зал с тремя длинными накрытыми столами, за которыми стояли простые лавочки. Порадовало то, что на всех готовили одинаково, в том числе и на детей. Порадовали и впервые увиденные за эти дни элементарные умывальники в холле, вокруг которых толпилась ребятня. Я, довольный, отстоял очередь и сполоснул руки, несмотря на недоуменный взгляд Аранта. Ну да, грязи же не видать, зачем воду тратить?
Кормили скудно и просто. На обед предлагали сыр, хлеб, чуть теплую густую похлебку на яйце и пирожок к чаю. Мудрец посадил меня к немногочисленным воспитанницам, представив, а сам ушел за свой стол. Девочки попытались завести со мной разговор, поняли, что я почти не знаю языка, однако интереса не потеряли и переключились на обсуждение моей внешности. Я же неспешно оценил еду на предмет съедобности и рискнул попробовать. На мой вкус, было недосолено. Каждый со стола убирал сам и уносил в небольшую каморку. Я быстро проглотил свою порцию и, собрав посуду, понес её туда.
Каморка оказалась придатком просторной кухни, на которой бегали и суетились женщины в простых тонких платках. Грязную посуду, предварительно счистив остатки еды в ведро, клали в два таза с щелочным раствором: один – с чашками и тарелками, а второй – с ложками. Тазы стояли прямо у входа, а чуть дальше, на полках, я увидел стопки чистой посуды, накрытые полотенцами, банки с ложками и – сердце забилось быстрее – ножами. Ножи стояли особняком, в отдельном горшке, наполненном мелкой-мелкой речной галькой. Солнце лилось через узкое окошко и падало прямо на них, играло на отполированных деревянных рукоятках, придавало блеск острым лезвиям, торчащим из горшка наполовину. Ножей было навскидку штук двадцать, и места в горшке хватало еще на столько же. Звуки и гомон со стороны кухни подсказывали, что недостающая половина сейчас использовалась.
– Ну, чего встала? – прикрикнула на меня кухарка.
Она влетела в каморку, шлепнула передо мной таз с новым раствором, подхватила другой, с посудой, и снова юркнула на кухню. Меня нетерпеливо подтолкнули сзади.
Я заставил себя развернуться и уйти. Ножи от меня никуда бы не делись, а брать их вот так, не подумав, рискуя быть схваченным у всех на глазах, было бы верхом глупости. Да и пропажи сразу бы хватились. А вот после ужина, когда готовить уже не надо…
Да и учитывая всеобщую любовь к незапертым дверям и вездесущность детей, избавляться от татуировки нужно было после отбоя. В идеале – сегодня.
Это была плохая идея. Это вообще идиотская идея – срезать татуировку в кишащем инфекциями месте с подорожником и цветочками в качестве кровоостанавливающих средств. Но другого выхода я не видел. Да, можно было бы устроить небольшой химический ожог подручными средствами – чистотел на поле я видел – но тогда бы рисунок исчезал постепенно, как минимум месяц. Так долго ждать было очень опасно. Я подумывал прижечь дракона чем-нибудь раскаленным, но отказался и от этой мысли. Такой ожог заживал бы еще сложнее, пигмент мог всего лишь размыться и не сойти.
На ужин я надел наряд Лу Тан – у него были самые широкие рукава. Отправился в заветную каморку одним из первых, когда основной поток еще ел. Быстрых едоков было довольно мало, а кухарки не забирали полупустые тазы. Так что я быстро заскочил в каморку, выхватил из горшка среднего размера нож, протолкнув рукоять под заранее надетую на предплечье резинку для волос, и спокойно пошел дальше. Второй набег был совершен на ледник. Поскольку большинство оставалось на ужине, я спокойно и почти открыто забрал из ледника кулек с замороженными грибами. Чтобы они не разморозились до отбоя, завернул их в одеяло.
Итак, из обеззараживающих средств у меня имелись горящие свечи да ядреное местное мыло. Из кровоостанавливающих и заживляющих – сорванный по пути подорожник с тысячелистником. Из обезболивающих и сосудосуживающих – замороженные грибы. Не самый лучший арсенал, но на безрыбье, как говорится, и рак – рыба. Грибы почти сразу после отбоя отправились сначала в кусок ткани, а потом в лифчик – устраивать дракону локальное обморожение.
С вечерним звоном колоколов я запер дверь на крючок, подпер её для надёжности стулом и приступил к операции.
Я подточил нож о подобранный у порога кусок брусчатки. Сделал мыльный раствор в толстобокой глиняной кружке, которая нашлась на полках в шкафу вместе с ложкой и деревянной миской, помыл и нашинковал растения. Безжалостно пустил на тряпки одну из постиранных сорочек, прополоскал их в кружке вместе с ножом, как следует прокалил лезвие в огне, чтоб точно убить всю возможную заразу. Постелил побольше пакетов от одежды на пол, чтобы не запачкать всё, и открыл зеркальце. Оттуда на меня посмотрела бледная физиономия с жуткими горящими глазами.
Я ненавидел человеческую кровь. Если к крови животных был безразличен, то человеческая повергала меня в панику и предобморочное состояние. И не столько из-за вида, сколько от осознания, что больно такому же разумному, как и я, существу. А теперь мне нужно было себе же причинить боль, используя в качестве обезболивания один лёд. Отпетый мазохизм.