ебя три шкуры спущу!
Я тяжело вздохнул, приняв плод неподражаемой средневековой медицины в руки, и с тоской подумал о Руслане Станиславиче. Кому точно нельзя заражаться дифтерией, так это ему. Если у остальных еще был шанс выжить, то для него эта болезнь – верная смерть. Вся надежда на карантин.
– Я пойду? – кротко спросил я и встал.
– Иди-иди, собирайся, мальчик, тебе завтра выезжать, – покивал Пересвет и снова насмешливо фыркнул в чашку. – В горло трубки вставлять – это ж надо было додуматься!
Глава 8
– Э-э-э… – промямлил Арант, глядя на меня с довольно забавным выражением лица.
Я подобрал поводья, поерзал, устраивая ноги в только что укороченных стременах, и ласково похлопал огромную лошадь по шее. Та фыркнула и тряхнула гривой. В уздечке звякнули кольца. Мудрец всё это время стоял с разинутым ртом, как мешком пришибленный, и пялился на мои ноги. Я мельком оглядел себя – широкие штанины костюма темного мага не могли задраться, потому что портянки плотно обхватывали икры. Ну, надел я свою одежду, а не местную. Моя мне кажется удобнее, и до сих пор никто не возражал. Аранта смутила моя обувь? Вместо уже привычных сандалий на портянки я надел свою собственную. Для верховой езды слиперы подошли лучше из-за небольшого каблука. Вид был вполне подходящий – из общего антуража они ничуть не выбивались. Я вопросительно выгнул бровь.
– Что-то не так?
Арант с трудом перевел взгляд с моих ног на лицо. Мне показалось, или он на самом деле покраснел?
– Тебе удобно? Может, поедешь в повозке?
Я еще раз оглядел себя, невольно заподозрив, что что-то упустил. Попона, седло, стремена, уздечка, ровная осанка – вроде всё было правильно. Даже сумка с моими вещами и записями Пересвета была на месте.
– Почему мне должно быть неудобно?
– Ну… это… – на лице Аранта отобразилась напряженная работа мысли. Он почесал затылок и с молодецким хэканьем запрыгнул на своего коня. – Я не знал, что ты умеешь ездить верхом.
– Я много чего умею, – спокойно ответил я и аккуратно послал кобылку за ворота…
Попытался послать. Лошадь только переступила копытами и скосила взгляд, мол, чего там эта мелочь трепыхнулась?
Мудрец разулыбался.
– Наши лошадки, смотрю, тебе не совсем привычны?
Я глубоко вздохнул, прикрыл глаза, справляясь с досадой, и протянул ему поводья.
– Да. Помоги мне, пока я не приручу кобылу.
Арант покорно повел наших лошадей туда, где стояла повозка, в которую грузились служители Равновесия.
Моя мама полагала, что успешному артисту мало быть уникальным певцом и талантливым актером. С её точки зрения, настоящий актер должен был уметь всё. Чем больше навыков, тем больше востребованность, тем выше и оплата. Поэтому в детстве у меня из развлечений были не любимые книги, а кружки и секции.
Я стонал. Я ненавидел спорт, и спорт отвечал мне взаимностью. После первого же занятия по плаванию вся моя кожа покрылась пятнами – от хлорированной воды. На фигурном катании я продержался до изучения поворотов, а затем чуть не сломал себе ключицу. Даже танцы пришлось изучать непарные, потому что моя мускулатура и спина не выдерживали бесконечных поддержек. Отец маме не возражал. Он тоже считал, что мне, тощему смазливому мальчишке с девчачьим голосом, без спорта никуда, и записал на самооборону. Но у меня даже с самообороной не заладилось. Из всего спорта я освоил только конный. И то, подозреваю, если бы русский дедушка не катал меня на конях в раннем детстве, ничего бы не вышло.
Что тут сказать? Спасибо родителям, отдельное спасибо русской родне. Без их настойчивости я ни за что бы не влез на огромную местную лошадь.
Увидев меня верхом, Зденька удивилась и помахала мне рукой.
– Может, поедешь с нами в повозке, Тэхон? – выпалила она, когда я поравнялся с ними.
– Нет, благодарю. Я не привык к таким экстремальным развлечениям, – вежливо ответил я.
– Каким развлечениям? – не поняла женщина. – Ты о чем?
– Неважно.
Я проехал мимо повозки и устремил взгляд на городок под холмом, раздумывая, почему у нее в глазах была жалость. Разговор вроде не располагал…
Возница при виде начальства в лице Аранта выплюнул изо рта соломинку и взялся за поводья.
– Но!
И мы неспешно тронулись в путь.
В прошлый раз полюбоваться на посад под Кромом я не сумел. Что ж, деревянный город – он и есть деревянный город. Встречались и низенькие безыскусные домишки бедняков, и целые произведения искусства – выросшему среди стекла и бетона иностранцу и то и другое казалось настоящей экзотикой. Был разгар дня. Улицы полнились пестрой толпой, отовсюду летели бодрые голоса. Рыбаки тащили в корзинах очередной улов, и рыбный запах, пропитавший каждый уголок города, резал глаза.
Моя персона моментально привлекла взгляды. Люди останавливались, оборачивались, перешептывались. Для них – круглолицых, остроносых, огромных и плечистых – моя внешность была непривычной. Я не обращал внимания, лишь иногда царственно кивал особо настойчивым и улыбался самым симпатичным.
А голову не покидала мысль о том, что скоро дифтерия доберется и до этого города. Сколько мне понадобится времени, чтобы убедить служителей Равновесия в правильности моего лечения? Смогут ли они приготовить столько сыворотки, чтобы её хватило на всех?
Посад оказался довольно маленьким – и получаса не прошло, как звонкое цоканье подков о брусчатку сменилось глухими шагами по утоптанному лесному тракту. Навязчивый рыбный запах преследовал меня еще минуту, но затем пал под натиском хвойной свежести и тонкого душистого аромата. Я невольно повел носом. Пахло до боли знакомо и очень приятно, навевая мысли об отцовской даче. Во время пути в Кром Порядка этот аромат не ощущался – терялся на фоне отвратительного запаха затхлого пота, царившего тогда в повозке.
– Что это? – спросил я. – Замечательный запах.
Арант повернул голову ко мне, вздохнул, принюхиваясь. Эспаньолку осветила белозубая улыбка.
– Это? Липа доцветает.
Точно, это была липа. Таким же ароматом затапливало весь дачный поселок каждый июль. Нам с мамой очень нравилось. Отец делал из цветков вкусный чай, а сосед – сладкий мёд, которым мы согревались зимой. Только тогда липа звучала более насыщенно. Здешние сосны перебивали аромат, придавали ему совсем другие, местами невкусные ноты.
– С того берега ветер приносит, – добавил возница. – Там темные чащобы, липам холодно, вот и цветут они поздно.
– В Кроме этого запаха нет, – заметил я.
– Так и лип ни в Кроме, ни рядом нет, – ответил мудрец.
Чарующий аромат успокаивал, наполнял мысли и душу надеждой на лучшее. А мне, потерянному в незнакомом мире, в компании недолекарей, очень не хватало этого чувства.
Я прикрыл глаза и позволил липовому духу заполнить меня до кончиков пальцев, чтобы он заслонил меня от всех мучительных раздумий о болезни, доме и собственной судьбе.
Жаль, продержалось это восхитительное ощущение покоя недолго.
Возница громко откашлялся, харкнул и сплюнул на обочину дороги, разрушив иллюзию.
– Тише! – зашикали на него женщины из повозки.
– Звиняюсь, – пробасил мужик, шмыгнул носом и затих.
Я поморщился, попытался вновь окунуться в липовый аромат, но возница еще несколько раз откашлялся, честно пытаясь сделать это тихо. Арант отвлекся от своих мыслей и велел мужику прокашляться по-человечески. Что тот с удовольствием и исполнил.
Я наблюдал за ним, а в голове вертелся тяжелый задыхающийся кашель Руслана. Астматические приступы были вызваны аллергией на что-то, что витало в воздухе лишь в середине и в конце лета…
– Арант, а у Крома Порядка липы растут?
Услышав мой вопрос, тот пожал плечами.
– Нет. Вроде не растут. Ни одну не видел.
– Почему?
– Не знаю. Не приживаются, наверное.
Ага. Понятненько…
Двое суток на лошади – это ужасно. У меня болело всё, что могло. Лошадиный пот, казалось, впитался не только в одежду, но и в мою кожу. Ночами я спал как убитый, а по утрам чувствовал себя, как поднимающееся из гроба умертвие – до того тело не хотело повиноваться.
С каждым часом Приморье становилось всё ближе и ближе, и страх натягивал мои нервы всё сильнее. Сказаться больным и повернуть назад? Но из Приморья до того пляжа рукой подать… И люди нуждаются в моей помощи. Но смогу ли я что-то сделать для них – большой вопрос, ведь они не примут методы двадцать первого века. Мои жалкие потуги растворятся в наплыве смертей, как капля в море. Наверное, стоило остаться в Кроме Порядка. Оттуда выйти было гораздо сложнее, но там и безопаснее. Хотя вряд ли. Там сотня глаз, в лаборатории царствует Пересвет Людотович, утаить там какие-то работы просто невозможно…
Мысли, сомнения, страх, долг – всё это мучило сильнее телесной боли. Я был на грани побега – даже не в Кром и трактир, а куда-нибудь в лес, подальше от людей. Лишь гордость удерживала меня рядом со служителями.
«И потом, может, всё не так уж и плохо, как рисует моё воображение?» – думал я в те минуты, когда страх притуплялся.
Но бояться постоянно невозможно. В конце концов мой разум подкинул здравую мысль сначала осмотреться на месте, приготовить сыворотку для себя, помочь служителям так, чтобы не выбиваться из их представлений о лечении, а там уже решать: сбегать или нет. Это меня успокоило.
На третий день пути я увидел на дороге нечто странное: протянутую вдоль обочины веревку с красными лоскутами. Кое-где она была оборвана и висела, как гирлянда. Лоскутки развевались среди сочной листвы, украшали лес тревожной яркой ноткой. Словно кто-то неумелый охотился на волков. По всей видимости, летучих. Часть веревки лежала поперек дороги. Видимо, кто-то хотел её перегородить.
Арант, сурово поджав губы, отдал команду:
– Сорвать! – и первым подал пример, соскочив с коня и смотав веревку с ближайшего куста.
Служители неохотно выбрались из повозки и принялись за дело. Возница флегматично зевнул. В темных глазах мужика сквозило неодобрение, но он молчал.