– Что это за дрянь? Это что, чья-то лапа?!
– Это не дрянь! – обиделся мудрец. – И не просто чья-то лапа! Это левая задняя лапа бездетного крота! Она несет в себе неиссякаемую силу жизни, стихию воды и земли! Верное средство от судорог, кашля, кори и крупа!
Какую-то секунду я молча хватал воздух ртом, силясь протолкнуть его сквозь маску. Нет, о вере в целебные мощи я знал. Но они обычно принадлежали святым людям, к ним приходили кланяться, их хранили под стеклом, а тут – лапа крота! Прямо на шее! От шока меня хватило на один-единственный вопрос:
– Почему бездетного-то?
– Потому что крот, который не имеет детей, сохраняет в себе больше жизненной силы, – с превосходством заявил Арант и нежно погладил пальцем черную шерсть. – Крота добыла моя матушка. По всем правилам: она поймала его в полдень, задушила левой рукой в воздухе, отрезала лапку, высушила её. Только она и спасла меня. Как лапку мне на шею повесили, так мор сразу сошел! Так что не волнуйся обо мне, Тэхон. Круп меня не возьмет, потому что дар матери защищает!
Выдав всю эту ахинею, мудрец снова спрятал под рубашку кротовьи мощи и с гордым видом воззрился на меня. Я только и мог, что сжимать проспиртованный платок в руке и тупо моргать сквозь очки.
«Да-а-а… – ошарашенно протянул внутренний голос, разрушив гулкую пустоту в голове. – Бедный крот. Он даже не подозревал о целебном свойстве своих лап. Даже радость любви познать не успел – пал жуткой смертью во имя великой цели. Никакая антисептика не сравнится с силой этой жертвы».
– А… Как твоя мама определила, что он бездетный? – всё еще пребывая в шоке, спросил я. – Это самка, что ли?
Больное воображение тут же нарисовало сцену проверки девственности у крота: перекопанный в погоне за удирающей животинкой огород, тяжело отдувающаяся женщина со смачной руганью поднимает в кулаке добычу – и та отчаянно верещит, загребая лапками воздух, и обессиленно обмякает. Женщина сплевывает и со словами «Опять не то!» вновь берется за лопату, а жертва отправляется в кучу таких же несчастных и остается лежать, так и не поняв, что это было.
– Э-э… – Арант растерялся и глубокомысленно почесал затылок. Видимо, этот интригующий вопрос ему в голову никогда не приходил. – Наверное… по усам?
– По усам? – удивился я.
Мы посмотрели друг на друга. Мудрец повел руками в воздухе, рисуя странную загогулину:
– Ну… усы… Во время гона самочки их выдирают.
Как брови, что ли?
Я не удержался и заржал самым некультурным образом.
– Нет, всё! Это невыносимо! – в хохоте послышались истерические нотки, и я резко оборвал себя: не хватало еще тут окончательно сорваться. – Всё! Я в этом театре абсурда больше не участвую! Я в снадобницу, готовить лекарство, мне в помощницы пришлите кого-нибудь из переболевших – и можете делать что угодно: есть свинец, петь песни Деда Мороза, ловить бездетных кротов… А я пошел!
– Да чего не так-то? – долетело до меня напоследок, а затем лестница сделала поворот – и недоумевающий голос Аранта окончательно затих.
Я успокоился только тогда, когда дверь снадобницы захлопнулась за моей спиной, все горизонтальные поверхности были старательно протерты крепчайшим самогоном, всё, что выдерживало температуру кипения – прокипячено, на вентиляционной трубе поселился фильтр из хлопчатобумажной ткани, а я сам несколько раз умылся и прополоскал рот уксусом.
Руки противно дрожали. Темные стеклянные дверцы шкафа отразили бледную физиономию с безумными глазами. Я с отвращением отвернулся и выдохнул.
– Так, спокойно, Тихон Викторович, спокойно… Ты работал в лаборатории с микробиологами, ты всегда вовремя получал прививки, дифтерия в перваче не живет по-любому, значит, здесь ты в безопасности.
Хотелось как следует побиться лбом. Лапка крота… И вот для этих людей я хотел создать сыворотку?
А ведь именно с дифтерии и столбняка началось шествие профилактических прививок по планете. Немец Эмиль фон Беринг и японец Сибасабуро Китасато разработали противодифтерийную и противостолбнячную сыворотку. Для этого сначала получали токсин, затем через определенные промежутки времени вводили токсин лошади, потом забирали часть крови, обрабатывали её, чтобы очистить от посторонних белков. И это только звучало просто. Да, технология мне известна, я даже вспомнил, чем конкретно и как обрабатывали сыворотку. Но вот дозировка… Дозировку я не запомнил и еще не умел толком работать без термометра. Да и сам токсин… Для того, чтобы получить чистый токсин, ученику Пастера понадобилось сорок два дня. Таким запасом времени я не располагал.
Но зато у меня под боком имелись переболевшие люди. Для массового производства не годится, но лично у меня появился шанс в нужный момент вылечить себя и потихоньку убраться подальше. Хорошо хоть раздобыть необходимую кровь будет просто – спасибо чудной практике кровопускания.
Но сыворотку надо вводить рано, в первый-второй день появления симптомов. Если болеть дольше пяти дней, она уже не поможет. Дальше останется только снимать интоксикацию. Антибиотик же… Я тяжело вздохнул. Быстро сделать пенициллин можно было только в сказках. В реальности же на первый этап определения плесени могли уйти месяцы.
Но это не значило, что нужно опустить руки. Пастер не сдался, и я, фармацевт-исследователь, тоже не сдамся. Ну и что, что не микробиолог и не фармаколог, у Пастера, Беринга и Китасато и того не было! Мне не новый курс прокладывать надо, а просто пройти по готовой дороге. Воссоздать ведь проще, чем создать новое.
А пока… Пока я мог помочь тем, кто лежал в этом доме.
Я достал из чемодана записи Пересвета и встал за стол. Первым делом нужно сделать так, чтобы все много пили. И для этого как нельзя лучше подходил рецепт Пересвета Людотовича. А о том, что ученик выбросил из рецепта свинец и изменил дозировку, пациентам знать вовсе не обязательно.
В дверь постучали, когда я увлеченно перебирал травы с порошками и чиркал в бересте, делая пометки.
– Кто там?
– Это я, Дуняша! – крикнул в ответ знакомый девичий голос. – Меня с Вольгой к вам в помощники прислали!
Помощники? Я бросил взгляд на стену, на простые механические часы.
– Что-то вы не торопились, помощники, – проворчал я и пошел открывать. – Молчать! Стоять!
Юные помощники так и замерли с поднятыми над порогом ногами и открытыми ртами. Дуняшу я узнал, а Вольгой почему-то оказался светловолосый широкоплечий подросток с первыми реденькими усиками над губой. Странно, мне показалось, что Вольга – женское имя, заканчивается же на «а»… Ну, ладно, видимо, исключение, как Никита и Данила.
– Развернулись и быстро пошли гладить горячим утюгом свои запасные платья, не забудьте платки на голову, – тем же командным голосом велел я и, заинструктировав помощников до изумления относительно правил одевания и раздевания при входе в лабораторию, отправил за запасной одеждой.
Дуняша и Вольга беспрекословно развернулись и взлетели вверх по лестнице. Я удовлетворенно хмыкнул. В этом веке молодежь воспитывали явно лучше, чем в моем. Никаких вопросов, капризов, кривляний, восклицаний о правах…
На этот раз они не заставили себя ждать. Но я опять остановил их на пороге, вооружившись антисептиком.
– Руки протянуть ладонями вверх!
Дуняша и Вольга растерянно дернули носами, когда им на руки шлепнулись мокрые платки.
– Да, это самогон, – кивнул я в ответ на их молчаливое изумление. – Протрите руки как можно лучше. Нет, дольше. Еще дольше. А теперь лицо и шею… Вот теперь давайте их сюда.
Платки опустились в плошку с яблочным уксусом. Следом я вручил им маски.
– Надеть. Что смотрите? Теперь к больным вы будете подходить только так. Всё ясно?
– Да, Техён, – хором ответили воспитанники.
Я посмотрел на них, помечтал о дезинфекции всех этажей и отдельном корпусе для больных и отвернулся, поправив:
– Можно Тэхон. Или Тихон. Если совсем уважительно, то Тихон Викторович.
А сам мысленно потер руки и пошел готовить ланцеты и емкости. Доноры для сыворотки пришли сами – даже звать не понадобилось.
Теперь осталась сущая мелочь – не грохнуться в обморок при виде их крови.
Арант был потрясен. Все были потрясены. Сначала они восприняли нарочито мужское поведение Тэхон как причуду, попытку сбежать от болезненной правды. Но никто и подумать не мог, что она зайдет так далеко, что забудет даже о девичьем стыде. Поехать верхом вместе с мужчинами! В мужском седле! Да еще в штанах и каких-то восточных тапках, выставив ноги на весь мир! Да, в портянках, но… Но они были тонкими!
У Аранта темнело в глазах от возмущения, когда он натыкался взглядом на четко очерченный изгиб лодыжки. Маленькая ножка в кукольной обуви выглядела ужасно откровенной. И такие же выставленные напоказ голые запястья! У Тэхон точно помутился рассудок, раз она смотрела на них и ничего не видела… Не бывало у мужчин таких рук! Никогда не бывало! У мужиков руки толстые, волосатые порой до самых пальцев, у неё же кожа была белая и почти чистая. По одним рукам было видно, что перед ними девушка в мужском платье, что уж говорить про безбородое смазливое лицо?
Но Тэхон не отступала от своего. Она по-мужски ходила, сидела, ела, говорила и размахивала руками самым неприличным для женщины образом. Ей было всё равно, что её голос можно было принять в лучшем случае за мальчишеский, и то с натяжкой. Она даже с женщинами вела себя как мужчина, не забывая вежливо подавать руки, когда они выбирались из повозки. Она перемотала портянки прямо при мужчинах, выставив голые ноги на всеобщее обозрение! Более того, когда рассвирепевший от её поведения Арант на одном из привалов прямо при ней пристроился к дереву и потянулся к штанам, она и глазом не моргнула! Не смутилась, даже не покраснела, только безразлично и даже с досадой бросила: «Ну не рядом с едой же!», заставив покраснеть его самого. И Арант сам не понял, как очутился за кустом в трех саженях от лагеря.
Тэхон играла так искусно, что порой ему чудилось, будто она и в самом деле мужчина, умудренный несчастьями юноша, обладающий неестественной красотой. Годана так вообще засомневалась всерьез. Но Зденька одергивала их всех, и мудрец тоже одергивал себя. Тэхон была девушкой – властной, обезумевшей, резкой, но девушкой. И её уснувшую женскую суть нужно было вытащить наружу.