– Был? – спохватился я.
Собеседник пожал плечами.
– Он пропал около полувека назад.
Полвека?! На несколько секунд у меня даже перед глазами потемнело. Полвека! Айфонам и интернету было гораздо меньше. Неужели при переходе вместе с пространством ломалось и время? И если так, то… Я не вернусь больше домой?
Не успел я отчаяться окончательно, как Хван Цзи прикоснулся к моему плечу и добавил:
– Если хотите, я могу принести вам одну из его сказок. Всё равно нам еще долго плыть.
Я горячо закивал и спохватился:
– А куда мы плывем?
– В Трехбережье, – ответил торговец. – Мы отвезем ткани, пополним запасы и поплывем домой. Вы можете выйти и погулять по палубе. Скоро будут очень красивые места.
Я покачал головой. Какие морские красоты? Какие пейзажи? У меня руки так и зудели взять сказание Инжира Констатора. Вдруг он оставил там какие-то ключи, недоступные пониманию местных?
Убедившись, что я более-менее вменяем, Хван Цзи немного успокоился и принес толстую книжку с деревянным переплетом и симпатичными металлическими уголками. Забыв о дрянном самочувствии, я погрузился в чтение.
Это оказалась история о матери Инжира, которая ходила морем, чтобы покупать и продавать одежду, потому что её муж был плохим мужем. Инжир писал скупо, очень простым, почти детским языком. Но у меня всё внутри сжималось от радости узнавания. Черное море, Турция, Америка, развал Союза, рынки – я не жил в России в девяностые, но эти названия невозможно было перепутать ни с чем! И как же сладко было читать эти строчки! Привет сквозь пространство и время: «Ты не один! Держись, незнакомый друг!»
Я жадно глотал знакомые описания вещей и быта. Женщина наладила торговлю с Турцией, бросила мужа-алкоголика, а злобные бандиты, которые требовали с неё деньги, были повержены храбрым служителем закона, за которого эта предприимчивая дамочка вышла замуж… А дальше началась написанная совсем другим человеком история. Я пошелестел страницами и разочарованно закрыл книгу. В сборнике оказалась лишь одна сказка. Из всех намеков на портал – описание голубых огней в колодце, к которому главная героиня ходила плакать и мечтать.
Немного успокоившись, я перечитал сказку еще раз. Никаких указателей и ключей в ней не нашлось – только невероятное обилие самых разных стран и всяческих «волшебных» предметов. Видимо, она была нужна лишь для развлечения… Или привлечения внимания того, кто попал в этот мир.
Если так, то свою роль сказка выполнила. Я загорелся желанием прочитать всё остальное. Инжир явно знал, как ходить между мирами – женщина в сказке то и дело металась между этим, альтернативным, и моим родным. Только где взять остальные его сказки?
С этим вопросом я обратился к первому же матросу, который принес мне ведро и помог с естественными надобностями.
– Сколько вам лет, доктор Лим? – смерив меня удивленным взглядом, уточнил он. – Мелкий какой-то, легенды хочешь…
– Мне восемнадцать! – проглотив оскорбленное «тридцать», сказал я. – Да, я тот самый доктор Лим!
– Да, хорошо, что ты в повязке и очках ходил всюду. Такого молодого никто бы не послушал, – проворчал матрос и, схватив ведро, пошел к двери. – У нас сказаний Констатора больше нет. В Трехбережье господин Чан встретится с купцом – вот у него и спросите. Тот купец в своё время все пути избороздил в поисках этой загадочной Интернет. Много где бывал, много что читал, в последний раз чуть не помер от морской язвы. Если кого спрашивать – так это его.
– Благодарю, – вздохнул я. – И за справку, и вообще…
Матрос притормозил и обернулся. Поверх густой кудрявой бороды, с обветренного, рано состарившегося лица на меня глянули светлые глаза.
– Я тоже кой-чего спросить хочу, – вдруг сказал он.
Я удивился.
– М-м?
– Почему тебя хаоситом объявили? – выдал он. – Мы все знаки знаем, ты им не был никогда.
– Я лечил запрещенными методами, и в моей сумке были всякие вещи… – и тут до меня, словно до того жирафа, дошло. – Секундочку! А вы откуда знаете все их знаки и порядки?
Матрос фыркнул, закатил глаза и, поставив на пол ведро, закатал рукав. На загорелом дочерна предплечье белели две тонкие полоски шрама – крест-накрест.
– Служители не знают, но мы давно уже никого не разрисовываем, а ставим разные шрамы, – снисходительно пояснили мне. – И ты этого не знаешь!
– Понял, – закивал я. – Вы простые матросы, господин Чан – обычный купец!
– Что, и даже не спросишь, ради каких порядков мы всё это затеяли?
– Нет, благодарю. Мне это ни к чему, – открестился я.
А матрос не успокаивался:
– Раз уж тебя за нашего брата приняли, то почему бы тебе им не стать? Нам такие умники нужны. Запретов мы не ведаем. Хочешь – иглами коли, хочешь – трупы режь. У нас и надежное убежище есть на тайном острове.
Как умный человек отказываться я не стал. Эти ребята мне помогли и до сих пор ничего плохого не сделали. Не стоило рубить связи.
– Я хочу домой добраться. Но за предложение благодарю. Если с возвращением ничего не получится, то тогда, пожалуй, я подумаю… О, так вот почему тут больше нет никого из нашего народа, кроме меня и Чана!
Матрос флегматично пожал плечами и снова взялся за ведро:
– Нет, не поэтому. Просто в его клане мало людей. Нанимать первую попавшуюся команду иноземному торговцу опасно – выкинут за борт и все дела. Вот он и пригласил единоверцев, – снисходительно объяснил мужчина и вышел. Я остался сидеть на постели, задумчиво глядя ему вслед. Да… Мне бы следовало догадаться раньше. Вот уж действительно жираф!
Кабак в Приморье был один. Народ не слишком любил крепкие хмельные напитки, поэтому в нагрузку к кабаку прилагался постоялый двор для всякого проезжего люда и богатая кухня. Публика в нем останавливалась самая разная, и хозяин – крепкий мужик в самом расцвете лет – повидал всяких заморских гостей. Но вот чтобы за его столиком напивался один из служителей Равновесия, да не простой послушник, а мудрец Порядка – такое было на его памяти впервые.
Косые, озадаченные и пораженные взгляды Аранту были безразличны. Стекло пузатых бутылок с кисло-сладким вином искажало знакомые лица – и этого для него оказалось достаточно, чтобы с успехом положить огромный валун на мнение приморцев и пасть в пучины беспробудного пьянства. Но отчего-то никакой хмель не мог заглушить боль. Наоборот – с каждой выпитой кружкой все разговоры, детали и подробности становились всё четче, все острее. Словно вино разгоняло то дрожащее марево, которое окутало сознание мудреца, когда одежды Тэхон мелькнули у скал и окончательно исчезли в море.
Первым связным воспоминанием Аранта после черного тумана, наполненного собственным отчаянным криком, было помертвевшее лицо Зденьки и её огромные глаза, больше похожие на подернутые ряской русалочьи омуты:
– Из моря вышла, в море и ушла, – только и выговорила она после того, как служители вернулись с кобылой, но без Тэхон.
А потом омуты её глаз остановились на Аранте и его разбитом носу. Зденька не сказала ему ни полсловечка, но хватило и того, как она отвернулась. Во внезапном побеге заморской госпожи и в ее гибели виноват был он.
Это он испугал, поторопился, слишком настаивал… Вина разъедала не хуже кислоты.
А Светозар дорвался до вещей Тэхон и потрошил их с ликованием.
– Этот Тихон точно был хаоситом! Посмотрите, как варварски он обошелся с книгой Пересвета! Весь рецепт перевран, зачеркнут, поверх какие-то письмена! А это? Полная шкатулка игл! Я знаю эти иглы – их втыкают в тело и именуют эту пытку лечением! И эти мешки явно сделаны из родовых пузырей, вы только посмотрите, какие они прозрачные! Мерзость, хаоситская мерзость!
Он прикасался к вещам двумя пальцами и брезгливо выкидывал их из котомки Тэхон. Любовно уложенные платья, ленты и шелка летели на пол, яркие цвета тускнели от грязи, рвались тонкие ткани. Светозар перебирал длинные иглы, выпавшие из сломанной шкатулки, и тыкал всем под нос исписанные рукой Тэхон берестяные страницы. От его жарких речей, обличающих прокравшегося в самое сердце Равновесия стервеца, Зденька успокаивалась, утирала щеки, согласно кивала. Годана с Ильей поддакивали, тяжело вздыхая, а Вольга и Дуняша ужасались тому, что они так долго служили самому настоящему хаоситу.
И только Аранту было муторно от вида сухих сморщенных рук, разбрасывающих девичьи побрякушки. Умом он понимал, что Светозар прав, что Тэхон надо объявить хаоситкой и вымарать из народной памяти всякие упоминания о её роли в борьбе с крупом, но… Часть души, та, в которой прятались совесть и честь, гневно звенела в протесте. Всё внутри восставало. Хотелось схватить Светозара, этого мерзкого мародера, осквернившего котомку госпожи, и затолкать ухоженную длинную бороду прямо ему в глотку. Внутренний голос настойчиво шептал, что Тэхон не сделала ничего дурного. Она выматывалась, она работала. Пусть и непривычные, но ведь её лекарства были настоящими! Они все пили её отвар, весь город пил – и ничего плохого ни с кем не случилось! Она даже велела петь пятую песнь Мороза, и та работала! Люди выздоравливали!
Это ли не знак того, что она раскаялась и повернулась от Хаоса к Равновесию? А Светозар хотел стереть всякую память о ней, и остальные были с ним согласны!
Арант всегда гордился своей принадлежностью к служителям Равновесия. Он честно работал на благо Крома Порядка и добился звания мудреца. Но сейчас синие одежды с золотой вышивкой показались ему тесными и душными.
Поэтому-то он не выдержал и на четвертый день предался безудержному пьянству.
– Ты порочишь Осмомысла и всех нас!
С этими словами кружка с вином уплыла куда-то в сторону. Арант качнулся, проследил за ней мутным взглядом и наткнулся на служителей Равновесия в черно-желтых одеждах. После мучительного раздумья он признал в крепкой хмурой женщине Зденьку, а в не менее хмуром мужчине с курчавой бородой – Илью. Тот-то и отобрал вожделенную кружку. Арант привстал, чтобы вернуть её, понял, что не справится с задачей, и приложился прямо к горлышку бутылки.