– Открыться! – воскликнул за спиной господин Чан, и я, оглянувшись, вскочил, забыв о больных ногах.
В пирамиде всё сияло ослепительным голубым светом, подул ветер. Запахи разложения и сырости сменились на что-то до боли родное, чуждое этому миру. Выхлопные газы! Я был готов петь и плясать. Ура! Портал всё-таки был рабочий!
– Ну что ж, пора прощаться, – не удержав улыбки, сказал я.
Арант тяжело вздохнул, сграбастал меня в объятия и, осторожно похлопав по спине, отпустил.
– Я попробую… Нет, я клянусь, твоё дело не пропадет. Я выучусь так, как ты велишь, и сделаю всё, чтобы тебя не забыли, – сказал он, и его глаза многообещающе зажглись.
Впрочем, что еще я мог ожидать от него? Арант был человеком, а люди… Такие люди.
– Удачи, Арант.
Хван Цзи, господин Чан поклонились и добавили:
– Всего вам доброго, дайфу Лим.
– Если оказаться в наших краях снова, знайте, Чаны вам всегда помочь!
Напоследок я махнул рукой матросам и шагнул в колодец. Голубые огни метнулись в глаза, обдали лицо странным покалыванием – и я с размаха рухнул на асфальт.
Настоящий асфальт! Он разбил мои раненые ноги в кровь, ссадил руки, поставил на щеку синяк – и это было прекрасно! Я ласково погладил его, чуть ли не мурлыча от знакомого городского шума. Гудение машин, писк светофоров, визг сирены то ли полиции, то ли скорой показались сладчайшей в мире музыкой. Никакие ароматы не могли сравниться с тяжелым воздухом, переполненным газами.
Я поднялся, покачнулся, но всё-таки смог осмотреться и выйти из парка, умиляясь каждому фонарю и скамеечке. Незнакомая улица? Не видно надписей и знаков? Плевать! Меня окружили до боли родные высотки и машины: Ниссан, Тойота, Лада, Жигули… Какой бы это ни был город, это дом и даже Россия! Эти урны в цветах триколора ни с чем не перепутать!
Шатаясь, словно пьяный, я добрел до первого жилого дома и рухнул на скамейку, когда кончились силы. Тело ломило, голова кружилась. Мне было и плохо, и хорошо почти до тошноты. Надо было попросить у кого-нибудь помощи, но ни одного человека пока не было видно.
Я со вздохом откинулся на спинку и прикрыл глаза, наслаждаясь уже забытыми звуками и видом яркой пластиковой детской площадки. Где-то вдалеке еще раз промчалась машина с сиреной.
Дверь пискнула магнитным замком и выпустила женщину с роскошной белой кошкой на руках. Оказавшись на улице, кошка заорала и попыталась вырваться, но хозяйка ловко прицепила к шлейке поводок и лишь потом опустила любимицу на землю. Та тут же метнулась к кустам и, лихорадочно покопавшись в земле, села над ямкой, тараща огромные желтые глазищи. Женщина терпеливо ждала, уткнувшись в смартфон.
– Здравствуйте, – сказал я. – Извините, можно позвонить?
Голос предательски сорвался на хрип. Женщина услышала, оглянулась и испуганно охнула. Неудивительно. Я бы тоже перепугался, встретив у себя во дворе незнакомого парня, избитого, в каком-то доисторическом рубище и по виду – только что прямиком из рабства.
– Вы кто? Что случилось? – она быстро подошла и остановилась, не дойдя где-то пары метров до моей скамейки.
– Меня зовут Тихон. Десять минут назад я очнулся в парке неподалеку. Как я туда попал и что со мной случилось – понятия не имею, – сказал я. – Вы можете вызвать полицию и скорую?
– Полицию? – женщина несколько секунд с жалостью рассматривала мои синяки и кое-как обработанные раны, а потом спохватилась и нырнула в смартфон. – Да-да, конечно. Кто вас так?
– Не знаю. Я… Меня похитили и держали в каком-то подвале… Я даже не знаю, который сейчас год и число, – я потер ноющие виски – пальцы дрожали – и устало вздохнул. – И какой это вообще город.
Женщина назвала. Я присвистнул. Портал занес меня в какой-то поселок соседней области, не то чтобы далеко от родного города, но и не близко – почти четыре часа езды на машине. А здесь, в отличие от того мира, прошло почти два года. Не сказать, чтобы это расстроило: не десять лет – и на том спасибо!
– Дежурная часть? Здравствуйте, – нервно сказала женщина. – У нас во дворе сидит мужчина, сильно избитый, в каком-то рванье. Говорит, что убежал от похитителя… Не знаю, вид такой, словно его пытали. Приезжайте, что ли? Да что вы, не знаете, какая у медиков загруженность? Лучше уж вы… Да-да.
Она назвала адрес и отключила телефон.
– Сейчас приедут.
– Спасибо вам, – выдохнул я.
Во двор, воя мигалками, влетела скорая помощь. Не успел я обрадоваться, что сейчас договорюсь и меня подбросят вместе с пациентом, как из машины выскочили медики в костюмах биологической защиты, подхватили чемоданчик и исчезли в соседнем подъезде. Ехать куда-то с ними сразу расхотелось. Женщина не удивилась и не заинтересовалась – лишь проводила их взглядом.
Они вернулись минут через пять, ведя под руки бледного пожилого мужчину. За ними по пятам следовала тетка, громко причитая:
– Да как же так-то? Мы же и лимоны едим, и чеснок! И лук у нас по всем углам лежит! Зачем в больницу? Вова, не ехай, тебя там до смерти залечат!
Вова обернулся, обкашлял её, молча показал кулак и полез к врачам. Тетка схватилась за его руки и потянула назад. Один из врачей её оттолкнул. Она в ответ пригрозила администрациями, небесными карами и президентом, но лезть в машину перестала.
– Почему не пили прописанные лекарства? – флегматично спросил второй врач, заполняя какие-то бумаги прямо на чемодане.
– Да это ж химия! Вы что? А ну как по печени ударит? – всплеснула руками тетка. – Мы лучше грудной сбор с медком попьем и…
– Какой грудной сбор при ангине, вы в своем уме?! – глухо рявкнул первый врач из-под маски.
– Вот я как раз в своём! – фыркнула та. – Эксперименты на людях ставите, впариваете всякую химию. Лучше грудного сбора, медка с молочком… Вова, вылезай!
Мужчина молча отвернулся и еще раз закашлялся. Кашлял он нехорошо: тяжело, задыхаясь, мокрота никак не отходила.
Мы с женщиной смотрели на скандал, и я сползал по скамейке всё ниже и ниже, чувствуя, как округляются глаза.
– Чего в эти таблетки понапихали – неизвестно! – продолжала тетка. – Их пить – только иммунитет портить! Я считаю, что организм должен вырабатывать свой иммунитет, природный, у него тогда сопротивляемость выше. Химией поменьше закидываться надо. Вот предки раньше никакой химии не знали, ничего не кололи – и жили по сто лет!
На меня накатило сильнейшее ощущение дежавю. Ей-богу, словно и не прыгал ни в какой портал!
– Лапка крота… – пробормотал я, борясь с нервным смехом.
– Что? – не поняла женщина с кошкой.
– У предков всегда была с собой лапка крота. Это сильнейшее средство против всяких грудных болезней, – с самым серьезным видом сказал я.
Получилось громко – на меня оглянулись и скандалистка, и Вова, и медики, и кошка.
– Да? – оживилась первая. – А что с ней надо делать?
– Нужно сначала найти бездетного крота, задушить его левой рукой в полдень, отрезать левую заднюю лапку, засушить и повесить на шею, – ответил я и расхохотался.
Медики захохотали вместе со мной, отпихнули оскорбленную тетку, которая всё призывала своего Вову вернуться, закрыли двери, и машина, мигая огнями, выехала со двора. Женщина с кошкой пошли гулять дальше. А я остался сидеть и ждать полицию, флегматично раздумывая, точно ли попал в свой мир.
Спустя еще полчаса во двор свернул полицейский автомобиль. Он остановился точно рядом с моей скамейкой, водитель опустил стекло, обозрел меня сверху вниз, нервно дернул бровью и, представившись, спросил:
– Идти можете?
– Могу, – пробормотал я и поднялся.
Полицейские открыли дверь с задней стороны и помогли забраться внутрь, автомобиль, плавно тронувшись с места, вырулил на шоссе и набрал скорость. Отвезли меня в травматологию, там же опросили, взяли отпечатки пальцев и дали поесть. Базы охотно согласились с тем, что отпечатки действительно принадлежат Еленцу Тихону Викторовичу, гражданину Российской Федерации, уроженцу Южной Кореи, выплюнули мою фотографию и объявление о пропаже. Полицейские дозвонились до родственников в тот же день. Через шесть часов после возвращения на родину я наконец-то увидел родителей.
– Тишка! Сынок!
Они обняли меня и разрыдались, перемешивая русские и корейские слова.
Болезни, кризисы, войны – всё стало неважным и нестрашным. Я вдохнул до боли родной аромат маминых волос и уткнулся отцу в плечо…
Я вернулся домой.
Тихо шелестели морские волны. Вдалеке, у горизонта, плыл круизный лайнер, который с набережной казался совсем игрушечным. Радио бодро пело мужскими голосами старинную песнь Мороза. С басами, барабанами и электрогитарами древний гимн звучал зажигательно. Гимны Осмомысла в новом просвещенном веке обрели совсем другую популярность. Их всё еще слушали во время болезни, но лишь для того, чтобы поднять настроение и успокоить нервы.
Приморье преобразилось. Деревянные дома сменились изящными каменными особняками и высотками. Причал перестал быть рынком – его перенесли в другое место. Набережную облагородили, появились парковые зоны, прогулочные дорожки и скамейки. Неизменными остались лишь редкие уголки, имеющие особую историческую ценность: княжеский терем, кладбище с братской могилой погибших от страшной эпидемии дифтерии, старый Дом Порядка, который теперь служил корпусом Академии целителей. И медная скульптура невысокого, закутанного в шелка мужчины. Его лицо отличалось непривычной для этих мест красотой – тонкой, миловидной. Из-за вороха длиннополых одежд многие сначала принимали его за женщину. Он стоял, гордо выпрямив спину и устремив лицо к морю. В одной руке сжимал кусок тряпки, в которой угадывалась медицинская маска. В другой у него был шприц. У подножия скульптуры располагалась чугунная табличка с надписью: «Лим Тэхон (Лим Тихон Викторович), основоположник антисептики, изобретатель шприца. В 86 году эпохи Великого князя Мирослава изобрел первую в мире противодифтерийную сыворотку».
Рядом со статуей толпились студенты, смеясь и переговариваясь. По рукам то и дело ходили конспекты. Старенький профессор поминутно протирал очки платком, щурясь на ребят, а потом, убедившись, что пришли все, заговорил. На набережной наступила тишина.