— Смотри, Дин, я продвигаюсь потихоньку, — сказал он, обращаясь к своей любимой фигурке.
Потом, немного успокоенный, он вспомнил слова братишки.
— А если и правда помолиться? Ты как думаешь?
Он сделал вид, что слушает ответ деревянного друга.
— Да, верно, я ничем не рискую, если попробую.
Закрыв глаза, Дилан соединил изуродованные руки.
— Отец наш небесный, если Вы меня слышите, помилуйте меня! Сделайте так, чтобы родители меня простили за грехи, которые я совершил в детстве, так, чтобы я пошел в школу и больше не был идиотом… И чтобы отец мой… умер.
Подросток прервал молитву. Нет, он не должен просить Бога о смерти отца, хотя часто об этом мечтал. Сколько раз у него возникало желание взбунтоваться, схватить вилы и проткнуть его насквозь или взять лопату и раскроить ему череп. Наверное, отец прав, когда говорит, что его сын одержим бесом. А иначе чем объяснить, что тот желает смерти собственному родителю? Никто не вправе этого желать. Но почему отец так его ненавидит? И что он должен понять в конце концов? Какое такое преступление он совершил, чтобы заслужить столько ненависти и не иметь права на прощение?
Устав от круговерти неразрешимых вопросов, Дилан снова закрыл глаза и молитвенно сложил ладони.
— Нет, Господь, не делайте так, чтобы мой отец умер. Не убивайте его. Вот только освободите от беса, который во мне поселился.
3СОФИАН
Их встреча прошла как обычно. Все началось с беседы, да и вряд ли это можно было назвать беседой, так как говорил один Салим, а он лишь соглашался с его доводами кивком головы или короткими репликами. Юношу восхищала легкость, с которой его наставник рассуждал на самые разные темы — будь то политика, экономика или социология, клеймя тех, кто находился у власти, и возмущаясь рабской покорностью обывателей. До сих пор он не осмеливался выступать в роли полноценного собеседника, считая эти вопросы слишком сложными и доступными лишь узкому кругу посвященных. Правда, с некоторых пор он чувствовал, что уже может себе позволить тоже выразить критическое отношение к мироустройству, даже если он и не вполне владеет словом и не имеет четких политических убеждений, чтобы его суждения выглядели столь же безапелляционными, как у его наставника.
И на этот раз, как это бывало при каждой встрече, Салим сделал упор на воинах, готовых пожертвовать жизнью на поле битвы, дабы ускорить создание великого государства — Халифата, которое станет первым этапом в установлении шариата на всей Земле. Он говорил о награде, уготованной Аллахом для этих воинов, шахидов, противопоставлявших чистоту своей веры порокам и невежеству остального мира, для которых единственной целью было прославление имени Бога и Его Пророка.
Салиму удалось отыскать именно те слова, которые разбудили воображение юноши, донесли до его сердца фантастические сценарии, участником которых он мысленно становился, всей душой и силой своего оружия принадлежа к отважным всадникам Апокалипсиса, приход которых был предсказан священными текстами.
Итак, когда однажды Салим спросил, ощущает ли он в себе достаточно мужества, чтобы присоединиться к этим воинам, он немедленно ответил, что страстно этого желает и готов все силы души и тела отдать на службу делу Аллаха и Его Пророка, что он тоже жаждет воочию узреть торжество истины на Земле. Он ответил так, потому что кто, как не Салим, вдохнул жизнь в образы, отныне заполнявшие все его мысли. Именно это нужно было ответить, чтобы показать себя достойным его дружбы. К тому же он думал, что день отъезда еще далек, и он успеет поработать над совершенствованием своих знаний в области веры, отточит их, поскольку считал, что ему необходимо еще «подрасти интеллектуально», чтобы заслужить подобную привилегию и стать достойным исполнителем этой благородной роли.
— Я горжусь тобой, — произнес Салим, положив руку ему на затылок. — Горжусь, что не зря взял тебя под свое крыло, доверился тебе и донес до твоего сознания основы нашей веры, горд, что ты отныне можешь считаться одним из наших.
Софиан расправил плечи, его переполняли волнение и чувство гордости, он был глубоко тронут словами наставника. Никогда и никто еще так с ним не говорил. Кем он был до этого? Ничтожеством без будущего, лишенным всякого интереса к жизни, затерянным в обществе, которое ежедневно давало ему понять, что он ноль, среднестатистический тип, обреченный лишь на то, чтобы пополнить ряды нищих.
— Будь наготове, — сказал Салим. — Через несколько дней за тобой придут.
— И куда мы отправимся? — наивно спросил он.
— Туда, куда призовет нас долг. Скоро тебе исполнится восемнадцать, и ты сможешь присоединиться к нашим братьям.
Только когда наставник ушел, оставив его в баре одного, Софиан осознал сказанное, и ему стало не по себе. Понадобилось всего несколько часов, чтобы он ясно понял, что вовсе не хотел отправляться ни на какую войну, не хотел убивать или быть убитым. И не из трусости, а потому… что не чувствовал себя готовым, и все тут! Ему требовалось время. Но как донести до них свою мысль? Отказаться и покрыть себя позором? Сбежать, чтобы его сочли предателем дела, которое изменило всю его жизнь за несколько последних месяцев? Мало-помалу его охватила паника, мысли путались до такой степени, что он уже начал сомневаться абсолютно во всем.
А вдруг то, что говорилось в средствах массовой информации, было правдой? Ладно, допустим, что в газетах и на телевидении все было сплошным враньем, манипулированием населением в угоду коррумпированной власти, но разве в фактах, что они приводили, не содержалось хотя бы малой части правды? Впрочем, их организация брала на себя ответственность даже за обезглавливание и прочие казни гражданских лиц. Оправдывала их, объясняя, что в условиях войны враги и их сообщники должны быть уничтожены. И все же его коробило, когда он просматривал в Сети подобные ролики, он всегда испытывал сострадание к жертвам, умолявшим о пощаде. Как он сможет пережить это омерзительное действо, которое, возможно, вскоре развернется перед его глазами? И сможет ли он это сделать, если в роли палача прикажут выступить ему?
Софиан нервно расхаживал по комнате, пытаясь найти выход из того, что теперь, при здравом размышлении, ему казалось полным кошмаром. Неужели ему просто не хватает мужества и веры? Не было ли его сомнение вызвано банальным страхом перед необходимостью отстаивать с оружием в руках правое дело?
Вдруг в голову пришла мысль позвонить в одну из ассоциаций, призванных помогать подросткам, оказавшимся в трудной ситуации. Поскольку обратиться можно было анонимно, он ничем не рисковал и вполне мог попробовать.
4ЛАНА
Ее схватили за руку, грубо, больно и заставили идти перед собой.
— Отпустите меня!
— Заткни пасть!
Куда они ее вели? Лана ведь могла закричать, позвать на помощь. Да, так и следовало бы поступить. Но впереди уже поджидали два других, более взрослых парня, к которым девушку подтолкнули ее мучители.
Они бросали на нее взгляды оголодавших хищников.
— Ну и как вам?
— Бля, вы правы, она в порядке.
— Да вы еще ничего не видели…
— Ты и правда шлюха? — хмыкнул старший из двоих.
Лана разрыдалась.
— Никакая я не шлюха! — еле выговорила она. — Отпустите меня!
Девушка увидела, что парни напряглись и стали озираться по сторонам.
— Флики! — крикнул один. — Валим отсюда, рассеиваемся!
Вдали показалась полицейская машина. Стервятники разделились и побежали в разные стороны. Больше Лана никого не интересовала.
— Ничего, прищучим тебя завтра, — бросил один из ее истязателей.
Она бросилась наутек. Сегодня ей повезло, но что произойдет завтра?
Нет, завтра ее точно здесь не будет.
5ДИЛАН
Он молился горячо, вкладывая в молитву всю душу, и волшебные образы, возникавшие в голове, настолько поглотили его, что он не заметил подошедшего отца.
— Что это ты делаешь здесь, на коленях?
— Молюсь.
— Ах, он молится! — проговорил отец с недобрым смешком. — Думаешь, Бог прислушается к молитве вора?
Да, Бог обязательно его услышит, ведь Он ближе всего к страдающим. И Он наделен всепрощением. Дилан слышал, как об этом говорила подруга матери. К тому же он не вор. Может, и действительно он — идиот и чурбан, раз не умеет ни читать, ни писать, — но только не вор.
— Завтра пойдешь чинить изгородь.
— Хорошо.
Вдруг отец пристально посмотрел на него, будто увидел что-то необычное.
— Ну-ка подойди, — приказал он.
Подросток со страхом приблизился.
— Что это у тебя? — спросил родитель, поднеся палец к уголку рта Дилана.
Тот вздрогнул. Ну и осел же он! Видимо, неаккуратно ел и вымазался в шоколаде. Отец понюхал свой палец.
— Шоколад, — с уверенностью произнес он, отыскивая глазами улики. Наконец он заметил валявшуюся обертку и поднял ее.
— Где взял?
Что ответить? Дилан молчал. Независимо от того, что он скажет, отец все равно его изобьет.
— Украл, не так ли?
Пусть уж мучитель думает, что он вор. Главное, не выдать брата.
— Я задал вопрос: украл?
— Да.
Раздался мерзкий смешок.
— Грешишь, а потом молишься? Да что ты за выродок! — прорычал отец, подходя к сыну.
Увесистая оплеуха отбросила Дилана в угол. Упав, он сжался в комок и приготовился к граду ударов. При виде сына в такой жалкой позе мучитель вновь усмехнулся. На губах заиграла садистская улыбка.
— Нет, бить тебя я не собираюсь, — сказал он. — Знаю, что этого ты не боишься, дьявольское отродье. — И он схватил Дилана за руку.
— Нет, папа, пожалуйста, не трогай пальцы!
— Я должен поправить то, чем ты грешишь! Ты должен уразуметь, что к чему, и прийти к раскаянию.
Ему удалось быстро разжать ладонь паренька и ухватиться за один из пальцев.
6ЛАНА
На лестнице Лана столкнулась со своей соседкой Джейн.