— Цирк, — качает головой комендант.
— Товарищ майор, — говорю я и поворачиваюсь к капитану.
Тот выпучивает глаза, и качает головой, мол, Шурик, может, не надо? Сейчас и не буду, а то тормознут ещё и не выпустят. Но потом нужно будет написать рапорт. Чтобы других солдатиков не кошмарил своим демократизатором.
— Разрешите идти?
Майор ничего не отвечает, только головой кивает.
У ворот меня ждёт лейтёха на «буханке».
— Егор Андреевич, я могу на вас рассчитывать? — с сахарной улыбкой на устах спрашивает таможенник.
Он буквально стелется. Видать Куренков ему очень чётко обрисовал ближайшие перспективы.
— Лев Константинович, я рад, что вы разобрались в ситуации. Сейчас я очень устал. Думаю, вы меня понимаете. Приезжайте завтра на заставу, там всё и обсудим. С руководством поговорим, со Станиславой Сергеевной тоже. Вы понимаете, какую ей моральную травму нанесли эти отморозки?
— Какое правильное слово вы подобрали! Настоящие отморозки! Я обязательно приеду завтра. Всего вам доброго и ещё раз извините, пожалуйста.
Когда таможенник отваливает, лейтёха крепко меня обнимает. А потом мы едем домой. На заставу.
— Егор, я твой должник, — серьёзно говорит он.
— Да бросьте, товарищ старший лейтенант, — усмехаюсь я. — Можно подумать, вы поступили бы иначе на моём месте. Это само собой разумеющееся действие.
В дозор в новогоднюю ночь я не иду. Не потому что там что-то, просто, по словам старшины, нельзя же после такого стресса. Ну, и на какое-то время я становлюсь героем заставы. А ещё и праздничный ужин с мандаринами, копчёной колбасой, икрой и прочими «балыками». В общем праздник получается, что надо и Журавлёв, отправляющийся вместо меня встречать Новый год под луной совсем не в претензии.
Славка меня благодарит со слезами на глазах. Натерпелась. Она по результатам переговоров с начальником таможенного пункта получила вторую звёздочку и должность, освободившуюся после увольнения Ануса. Но через неделю всю таможню перетряхнули вверх дном. Куренков прислал кучу проверяющих и бедолагу Льва Константиновича всё-таки выпнули коленом под зад, потому что у него по работе обнаружилась куча косяков.
Ну, а потом вся эта суета отошла на второй план и стала забываться, а жизнь вошла в привычное русло.
— Товарищ майор, разрешите? — спрашиваю я, заглядывая в канцелярию.
— Заходи, — кивает он, не глядя на меня.
Белоконь сидит за столом, склонившись над газетой.
— Суслов умер, — говорит он. — Некролог читаю. Крупный, говорят, теоретик партии. Комиссию по похоронам возглавил Юрий Владимирович Андропов.
Он поднимает голову.
— Чего расстроенный? Это не Суслов тебе пакеты слал?
— Один всего был пакет, — усмехаюсь я. — И нет, не от Суслова. Его бы воля, я б с губы живым не вышел.
— Чего?
— Не любил меня Михал Андреич, — пожимаю я плечами.
— Я пошутил вообще-то, — говорит майор.
— А я нет. Вот какое дело, Василий Тарасович. Я думаю, что недели через две меня отзовут.
— Что значит отзовут?
— Ну, думаю, придёт приказ в Москву возвращаться. Как в песне. Дан приказ ему на Запад, ей в другую сторону…
Он прищуривает глаза.
— Жаль, если так. Нормальным ты бойцом оказался. Добросовестным и с понятиями человеческими.
— Вы тоже ничего, — улыбаюсь я.
— Ничего — это пустое место.
— Нет, о вас так не скажешь. Строгий, как говорится, но справедливый.
— Что есть, то есть. Так ты точно знаешь, что тебя дёрнут? Если честно, я к тебе привык уже. Да и графики придётся переделывать, а это знаешь какая головная боль?
Я смеюсь.
— Не на сто процентов, но вероятность велика.
— Ну, что же. Большому кораблю большое плаванье. Козловскому сказал уже?
— Нет, конечно, — мотаю я головой. — Это же не точно ещё. Просто вам говорю, потому что не хочу, чтоб это сюрпризом стало. Заранее предупреждаю.
— Понятно, — кивает он. — Предупреждён, значит вооружён. Старлей расстроится. И Слава его.
— Да я и сам, честно говоря, будто часть себя оставляю. И даже говорю себе, что если не дёрнут обратно, то это, может, и к лучшему.
— А на самом деле?
— А на самом деле, — развожу я руками, — работы у меня там много, причём критически важной. Не для меня, важной, а для страны.
Он хмыкает.
— Василий Тарасович, я хочу вам предложить кое-что.
— Предложить?
— Да. Необычное, но очень серьёзное и…
На столе звонит телефон.
— Погоди, — машет он рукой. — Майор Белоконь. Здравия желаю, товарищ полковник. Брагин? Так точно. Так точно. Да, вот он прямо передо мной находится. Так точно. Понял. Что? Шутите что ли… Виноват… Виноват… Так точно!
Он вскакивает и вытягивается по стойке смирно.
— Майор Белоконь слушает! — чётко и звонко рапортует он, а глаза его делаются огромными, как блюдца.
9. Домой!
— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза, — чеканит Белоконь. — Так точно! Начальник заставы. Майор… Так точно… Так точно… Я бы не стал. Никак нет. Служит отлично. Рельеф? Разнообразный. Холмистый, пустынный и скалистый. Да, наша застава. Ещё и река пересекает в трёх местах, не считая узких рукавов.
Майор, довольно быстро справившись с удивлением и волнением, отвечает чётко, не мандражирует и не подобостраствует.
— Нет. Нареканий по службе не имеет. Образцовый солдат. Товарищи? Уважают. И старослужащие тоже. Замполит? Замполит без него, как без рук. Так точно. Нет. Никак нет. Нет такого. У меня поблажек не бывает… Майор Белоконь. Так точно.
Он замолкает и слушает, что ему там говорят, несколько раз кивает и вдруг улыбается. Капец! По-моему, первый раз за всё время вижу его улыбающимся. Потом он подбирается и снова вытягивается, будто на том конце провода его могут увидеть.
— Служу Советскому Союзу! Так точно, передаю.
Он протягивает мне трубку и теперь уже мне приходит пора вытягиваться и принимать положение в пространстве, настоятельно рекомендованное уставом.
— Рядовой Брагин слушает, — говорю я.
— Кхм… — раздаётся в трубке. — Ну… здравствуй э-э-э… Егор…
— Здравия желаю, товарищ маршал Советского Союза, — повторяю я формулу, опробованную майором.
— Ну, кхм… как ты?
— Всё отлично! А… вы?
В канцелярию заходит старлей, и Белоконь прижимает палец к губам, чтобы тот не вздумал ничего говорить. Сам он выходит из-за стола и выводит его в коридор, оставляя меня один на один с генсеком.
— Кхм… обижаешься… на меня? — спрашивает «дедушка» и вздыхает.
— Нет, конечно, Леонид Ильич, — отвечаю я. — Отчизне служить везде почётно.
— Молодец… Скучал?
— Конечно, да, Леонид Ильич.
Я улыбаюсь.
— Кхм… э-э-э… кхм…
— Ждал вот звонка вашего… Как там Галина Леонидовна поживает?
— Ты кхм… когда э-э-э… приедешь? — спрашивает он.
— Это же, Леонид Ильич, не мне решать.
— Ладно… э-э-э… приезжай… кхм…
— Хорошо, при первой же возможности приеду.
— Я… э-э-э… распоряжусь…
Разговор получается коротким, но информативным. Я кладу трубку и приоткрыв дверь, выглядываю наружу. Белоконь, заметив, что я закончил, заводит в кабинет старлея.
— Нормально объясни, Роман, — говорит он. — Что там сказали тебе?
— Сказали, что состава преступления нет. А это значит…
— Я знаю, что это значит, — кивает майор. — Это значит, что этот жопорожий ублюдок вернётся на работу и снова займётся своим непотребством.
— В таможню он вернуться не сможет, — качаю я головой.
— В таможню не сможет, но девушки у нас не только в таможне встречаются, — хмурится майор.
— Смотрите, — говорю я. — У меня есть очень серьёзный человек в МВД, и я могу его попросить пресануть Ануса по полной программе. Его и дружков.
— Точно есть такой человек? — прищуривается лейтёха. — Здесь или в другом месте.
— Не сомневайся, — кивает Белоконь. — У Брагин все козыри на руках.
Я хмыкаю и продолжаю:
— На федеральном уровне.
— Как-как?
— На всесоюзном то есть. Но тут есть один момент… Со стороны этих подонков было только покушение. Это доказать сложно, по моему разумению. Но даже если их закошмарят и всё докажут, сроки… сами понимаете. Может, вообще условные получат. Я в этом не спец, но просто логически рассуждаю.
— И что ты предлагаешь? — спрашивает Козловский.
— Я пока ничего не предлагаю. Просто пытаюсь анализировать. А вообще… у меня и другие козыри имеются.
— Какие же?
— Не бьющиеся, — пожимаю я плечами. — Можно провести кастрацию или операцию по полному прекращению жизнедеятельности. Запустить под лёд, например. Думай. Те. Думайте, Роман Ильич. Такие специалисты тоже есть.
Он хлопает глазами, глядя на меня. Кажется, такой подход он пока не рассматривал.
— Товарищи офицеры, — говорю я, — хочу сообщить, что скоро от вас уеду.
— Куда это? — не понимает старлей.
— В Москву, — поясняет Белоконь. — Я так понимаю, звонок был с этим связан?
— Так точно, товарищ майор.
— Ну что, готов признать, что не все эти, — кивает он, — как ты говоришь, мажоры?
— Мажоры, — усмехаюсь я.
— Так вот, готов признать, что не все мажоры одинаковые.
— Просто я-то не мажор, товарищ майор.
— Я не понял сейчас, — качает головой Козловский.
— Чего не понял-то? Забирают у нас Брагина. Проверили его здесь на вшивость, судя по всему, и обратно забирают. Звонили сейчас, расспрашивали, как он служит. Сверху звонили. Вот если бы он тут права качал и строил из себя звезду полей, тогда бы здесь оставили.
— Так надо было сказать, что он плохо служит, — подмигивает мне старлей.
— Не совсем, товарищ майор, — улыбаюсь я. — Всё равно бы забрали. Тут дело не в этом. Меня же не на перевоспитание присылали. А то, что я старался нормально служить, это ни на что не влияет, просто как иначе-то? Как говорится, назвался груздём, полезай в кузов.
— Теперь я не понял, — хмурится Белоконь, — но это и не моё дело. Когда уезжаешь-то?