— Если будешь ещё с Брежневым говорить, этих тем избегай. Давления он не любит и теперь к тебе относится, как к человеку, обманувшему его доверие. Думает, что ты втёрся в его ближний круг только для того, чтобы продвигать свои политические идеи. И про реформы ему не говори. Вообще ничего не говори. Понял меня?
Понял, как не понять. Я ничего не буду говорить, а ты сделаешь, как посчитаешь нужным, да? Кому таблетки, кому пулю. Всё на благо страны.
— Что говорит Злобин, кто в тебя стрелял?
Разумеется, он знает. Это в любом случае, причастен он к этим выстрелам или нет…
— Пока ничего не говорит, предполагает, что за этим делом могут стоять азербайджанские криминальные структуры.
— Хм… Непохоже, честно говоря.
— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Он выделил толкового сыскаря, думаю, разберётся, откуда ноги растут. Уголовники мне давно войну объявили, так что всё возможно. Если не они, то не знаю на кого и думать тогда.
Не хочу рассказывать о своих подозрениях и о том, что для уголовников операция прошла слишком хорошо и быстро.
— Ну, да, — кивает Андропов и погружается в раздумья.
Я делаю глоток чая. Остыл уже.
— Китайский?
— Что? — не понимает он.
— Чай вкусный. Китайский?
— А, ну да, китайский.
— Считаете, что я всё ещё токсичен для вас? — спрашиваю я, отхлёбывая холодный чай.
— Считаю, что тебе нужно пока не высовываться и не привлекать внимания. Посиди спокойно, никому ничего не рассказывай, не играй ни в Нострадамуса, ни в Тиресия, ни в Вангу. Это точно ни к чему хорошему не приведёт, если ты не желаешь открыть частную практику. Не исключаю, что вся эта стрельба лишь предупреждение, чтобы осадить и заставить притухнуть.
Я киваю, хотя, думаю, вряд ли, потому что рисковать и стрелять по шапке, даже с небольшого расстояния и с хорошей оптикой, весьма опасно.
— Я вас понял, Юрий Владимирович. Займусь своими непосредственными обязанностями.
— Да, — соглашается он. — Это лучше всего. Брежнев тебя вряд ли будет к себе приглашать в ближайшее время, так что работай спокойно. Кстати, что со Скачковым?
— Скачков ждёт вашей команды.
— Решился он?
— Да, — уверенно говорю я.
— Хорошо. Я обдумал твои слова и пришёл к выводу, что такой человек в комитете мне пригодится. Пусть завтра приедет на Старую площадь. Я хочу с ним поговорить. У него есть, кого оставить вместо себя?
— Есть, Юрий Владимирович.
— Хорошо, — снова говорит он и поднимается с кресла.
Я тоже встаю.
— Езжай, отдохни, — кивает он. — А то только приехал и всё опять закрутилось. Пойдём, я тебя провожу.
Мы выходим в прихожую.
— Когда понадобишься, я тебя вызову, занимайся спокойно своим «Факелом».
— Я понял, Юрий Владимирович.
Он открывает дверь, выпуская меня из квартиры. Мы прощаемся и я выхожу.
— Егор, — окликает он меня.
Я останавливаюсь и оборачиваюсь.
— Я рад, что ты вернулся, — говорит он и закрывает дверь.
Я тоже. Рад. Кажется…
Я спускаюсь по лестнице, выхожу из подъезда и двигаю к машине. Надеюсь, сегодня уже никто меня не дёрнет.
Мы едем домой, заезжаем во двор и я выхожу из машины по новому протоколу, проходя в дом через чёрный ход.
— Ох, я уж думала, мне привиделось, что ты сегодня прилетел, — улыбается Наташка. — Ты живой?
— Ну, да, чего мне сделается, — усмехаюсь я.
— Голодный?
— Уже и не знаю.
— Ну давай, умывайся и беги на кухню. Я сейчас всё подогрею.
Я захожу в ванную и сбрасываю с себя форму, всё казённое. Поносил, хватит. Забираюсь под душ и врубаю горячую воду. Струи бьют по спине и по груди, от них поднимается пар. Кайф. Кайф…
— Ты где? — заглядывает Наташка. — О, да у тебя тут турецкая баня.
— Ага, — тихонько подтверждаю я. — Баня, да…
Минут через пятнадцать я сажусь за стол и ем только чтобы не обижать жену. Если честно, хочу только спать. Съедаю немного и меня развозит, как от стакана вина.
— Да ты на ходу засыпаешь! — качает Наталья головой. — Пошли, я тебя доведу.
Я встаю, обнимаю её и даю себя увести и уложить. Какое же удовольствие снова оказаться в своей постели. Мягкая, свежая, душистая. По лицу расплывается улыбка.
— Рад? — тихонько спрашивает Наташка.
— Ага, — едва слышно отвечаю я. — Не то слово.
Она выключает верхний свет и садится рядом со мной на краешек кровати. Проводит рукой по моей щеке, запускает пальцы в волосы…
— М-р-р… — говорю я.
Глаза слипаются, руки и ноги становятся тяжёлыми. Настолько, что я не могу пошевелиться.
— Спокойной ночи, — шепчет она, но я не отвечаю.
Я уже сплю.
Утром просыпаюсь чуть свет. Разница во времени ещё долго будет давать о себе знать. За окном ещё темно. Наташка посапывает под боком. Красота. Я аккуратно поворачиваюсь, и она сразу открывает глаза.
— Проснулся? — тихонько спрашивает она.
— Нет ещё, — шёпотом отвечаю я. — Спи.
— Иди сюда, — подмигивает она и улыбается. — А то опять убежишь на целый день…
Голос со сна низкий, сиплый, волнующий. Тело реагирует мгновенно. Я за последние месяцы этот момент представлял много раз. Наклоняюсь, нависаю над ней и замираю.
— Ну! — недовольно торопит меня она, и я её целую.
А она меня. Целует и обнимает, обхватывает руками, прижимает к себе. Тёплая, живая, желанная. Как от неё пахнет…
— Ты скучал? — шепчет она, но я не отвечаю…
Некогда мне отвечать, да и к чему все эти разговоры. Я целую шею, ключицу, сжимаю дрожащую грудь, гладкую, упругую, твердеющую в моей руке. И она, забыв, о чём только что спрашивала, с силой втягивает воздух. Ласка, истома, счастье, стоны. Больше, кажется, ничего в мире и не существует…
Когда мы отрываемся друг от друга через окно спальни заглядывает солнце. Небо голубое, с дымкой. День морозный будет. Ну, ничего, не такой, как в Наушках, это уж точно. Я встаю и ловлю себя на мысли, что чувствую себя так, будто никуда и не уезжал. Всё привычно, всё на своих местах, всё по графику. Душ, завтрак, выезд.
Сначала заезжаю на Лубянку. Захожу к Ижбердееву.
— Здравствуйте, Максим Булатович.
— А, Брагин, здравствуйте, проходите. Присаживайтесь.
Он достаёт бумаги и начинает спрашивать, кто знал, да кто не знал, крутит и вертит меня минут тридцать. При том, что реальных результатов у него нет. Хотя, кое-что есть. Фоторобот старика с гитарным футляром. Правда нарисован так, что никогда реального человека по нему не определишь. А ещё есть футляр. Нашли в здании райсовета. Ну, зашибись.
— А по этому Леваку есть какая-нибудь инфа? — спрашиваю я.
— Информация? Нет, пока нет ничего. Ну, разве что, на винтовке его отпечатки. Сегодня продолжим работать с нашими информаторами. Как что-то выясним, я вам позвоню.
— Хорошо, — киваю я, понимая, что ждать особенно нечего. — То есть мы точно знаем, что стрелял он?
— У вас есть люди в азербайджанских преступных группировках? — игнорирует он мой вопрос. — Если азербайджанцы наняли Левака, то истоки там нужно искать.
— Поищем, — говорит он таким тоном, мол, указывать нам не надо, сами знаем, где, когда и что именно искать.
Ну, ладно. Зашибись, чё. Стрелять-то не по вам будут, скорее всего.
— Ясно, — говорю я. — Когда сможем к Кухарчуку наведаться?
— Ой, Брагин, давайте только не сегодня. У меня помимо вашего дела, куча забот, причём, как вы понимаете, там характер дел немного иной.
— Ладно. Тогда договоримся на завтра?
— Да, давайте на завтра или на послезавтра. Я вам позвоню, хорошо? У меня все ваши телефоны имеются. И в автомобиле, и на работе, и дома.
— Отлично, — пожимаю я плечами. — Это хорошо, что имеются. Буду ждать звонка.
— Да, — кивает он. — Если будет информация по вашему делу, дам вам знать.
Попрощавшись, я иду в свой взвод. Дневальный отсутствует. Из кубрика доносятся звуки телевизора. Наверное, там службу тянет. Я подхожу к канцелярии и, постучав, открываю дверь.
— Товарищ капитан, разрешите?
Он удивлённо окидывает меня взглядом. То, что я не в форме, должно быть, немного его сбивает с волны.
— А ты как здесь оказался? — хмурится он, напряжённо соображая.
— Я за командировочным пришёл. Рядовой Брагин.
— Что⁈ — моментально врубает он форсаж. — Почему в гражданке⁈ Под арест захотел? Совсем ох*ели! Ну-ка, смирно! Смирно, я сказал! Доложить, как положено!
Я поднимаю руку и смотрю на часы. Блин, сейчас с этим идиотом бодаться! Хотел ведь ещё к Чурбанову заскочить.
— Военный билет, сюда! — истерично требует капитан.
Я достаю военник и, подойдя, протягиваю ему. Он выхватывает его из рук и начинает орать, будто его убивают. Мат-перемат, какие только кары небесные не обрушивает он на мою голову.
— Слушай, капитан, хорош орать, — говорю я, устав слушать его вопли. — Ты мне командировочное выписал?
— Что⁈ Молчать!!!
Кажется, его, удар сейчас хватит.
— Пять суток ареста!!!
— Да ты задолбал, Ирс! — я тоже невольно повышаю голос и выпускаю из глаз парочку молний, что твой Зевс. — Заткни пасть! Тебе звонок организовать? С кем ты говорить будешь? Кто тебя должен выдрать железным членом, чтоб у тебя мозги на место встали? Матросов? Злобин? Может, ты ждёшь, когда Брежнев тебя лично по хребту протянет? Тебе приказ был командировочное выписать?
— Какое командировочное? — открывает он рот, опешив от моего натиска.
— Немазанное, бл*дь и сухое! Распустились!
Я подхожу к телефону, снимаю трубку и звоню в приёмную Злобину.
— Брагин! — вместо приветствия чеканю я. — Вы Ирсу приказ довели?
— Какой? — не понимает Злобинский помощник.
— Командировочное в ГлавПУР выписать.
— Нет ещё, — быстро соображает он, о чём речь. — Его не было на месте.
— Вот он, появился, — недовольно отвечаю я и передаю трубку Ирсу.
— Капитан Ирс…
Он выслушивает, что ему говорят и молча садится за стол. Быстро заполнив бланк, передаёт мне.