В глазах его вспыхивает злой огонёк, но по какой-то причине он решает не обострять и выходит вслед за сержантом, приведшим нас сюда. Размечтался, что будет уши греть. Хрен ему.
Я сажусь за стол и достаю из пакета один апельсин. Оранжевый, большой, толстокорый. Перебрасываю несколько раз из руки в руку. Прохладный, шершавый… Подношу его к носу и вдыхаю запах. Так пахнет жизнь. А здесь, в этой крепости запахи совсем другие. Здесь стоит запах смерти, медленной и неотвратимой…
Дверь открывается. Сердце ёкает. Сейчас мне придётся хорошенько постараться, чтобы извлечь из этой встречи…
— Проходим! — как щелчок кнута раздаётся голос конвоира. — К столу! Кухарчук, к столу я сказал!
Тот безропотно подчиняется, не поднимая глаз, подходит к столу и опускается на стул.
Мать твою за ногу! Да как так-то! Да, что же это такое! Я вскакиваю из-за стола и подбегаю к уже закрытой двери. Подбегаю и начинаю изо всех сил колотить по толстому холодному металлу. Дверь гудит под моими ударами, как большой неповоротливый колокол, посылая тревожные гулкие волны по всему Лефортовскому замку.
— Сержант! — кричу я. — Ко мне! Мы закончили!
16. Фортели судьбы
Мы закончили. Или только начали. Не знаю.
— Ты кто такой? — спрашиваю я у худого немолодого человека с потухшим взором.
Он ничего не говорит.
— Ты меня слышишь? — подхожу я к нему. — Кто ты?
— Кухарчук, Пётр Николаевич, — очень тихо отвечает он.
— Понятно, — пожимаю я плечами и кладу перед ним апельсин. — Держи.
— Спасибо, гражданин начальник, — отзывается он, не поднимая головы.
— Как ты здесь оказался? Мне можешь сказать. Я попробую тебя вытащить.
— Кухарчук, Пётр Николаевич, — повторяет он и, секунду помолчав, добавляет. — Спасибо, гражданин начальник.
— Ты в одиночке сидишь? — спрашиваю я.
— Да, гражданин начальник.
— Забирай все апельсины. Сейчас придёт конвойный. Единственный шанс для тебя, если ты мне скажешь сейчас своё настоящее имя.
— Кухарчук, Пётр Николаевич, — шепчет он, и из глаза падает крупная слеза. — Спасибо, гражданин начальник…
Дверь открывается и входит тот же конвойный, что привёл сюда этого бедолагу.
— Погоди ещё, пять минут, — киваю я и тот, состроив недовольную рожу, выходит.
Но расколоть этого чувака мне не удаётся. Понурый, с воспалёнными глазами и обветренными губами, он практически не реагирует ни на меня, ни на апельсины. Вообще ни на что.
— Максим Булатович, — обращаюсь я к Ижбердееву, когда мы возвращаемся на Лубянку. — А вы с Кухарчуком были знакомы, когда он ещё работал?
— Нет, — неохотно отвечает он. — Меня недавно из Молдавии перевели.
— Из Молдавии, — повторяю я задумчиво. — Виктор, набери, пожалуйста, Злобина.
Витя набирает и передаёт мне трубку.
— Алло, — раздаётся голос Злобина.
— Леонид Юрьевич, Брагин беспокоит.
— Я занят сейчас.
— Ясно. Мы с Ижбердеевым возвращаемся из Лефортово. И скажу вам только три слова. Поварёнка там нет.
Повисает пауза.
— Ты в шарады со мной решил играть? — сердито восклицает Де Ниро.
— Под именем Кухарчука там содержат другого человека.
— Ты чё дуру гонишь! — уже рычит Злобин. — Какого другого человека⁈ Ты совсем заигрался уже⁈
— Не знаю какого, он утверждает, что он и есть Кухарчук Пётр Николаевич. Возможно ваш Ижбердеев что-нибудь знает. Но информацией со мной он не делится. Поэтому, я вам докладываю о выявленной проблеме.
— А ты как там оказался⁈ Что за детский сад!
— Я там оказался, потому что вы приказали своему подчинённому меня туда отвести. Он отвёл, хоть и сопротивлялся, не хотел. А на месте выяснилось, что в камере у вас совсем другой человек содержится.
— Где Ижбердеев?
— Вот рядом сидит.
— Дай-ка его!
Я протягиваю трубку.
— Слушаю, — говорит он, поднося её к уху. — Я не знаю, что он несёт. Понятия не имею. Конечно, Кухарчук. А кому там ещё быть? Нелепая фантазия. Понял вас. Да. Так точно. Есть.
Он отдаёт трубку и снова отворачивается к окну.
— Леонид Юрьевич…
— Я проверю сегодня! — зло бросает он. — Вот мне делать нехер, как по камерам бегать, задержанных инспектировать. Ну, смотри, если это твои хохмы, я тебе хорошенько всыплю!
Он отключается. М-да. Если после визита в Лефортово он тоже скажет, что это Кухарь… Охренеть. Охренеть.
— Максим Булатович, а вы в личное дело Кухарчука заглядывали? — спокойно без наезда спрашиваю я.
— По-моему, — сухо отвечает он, — вы ещё слишком молоды и звание имеете слишком низкое, чтобы разговаривать со мной таким тоном.
Как же он меня бесит!
— А вы, к сожалению, имеете слишком низкую квалификацию, чтобы занимать своё место. Это моё частное мнение.
Он выходит, хорошенько саданув дверкой и идёт в свои сумрачные чертоги. Я, конечно, зря сорвался, тем более, что о реальной его квалификации не имею ни малейшего представления, но то, что человек он не слишком приятный, для меня очевидно.
— Парни, — говорю я. — А поехали в пельменную? Поедим!
— О! — оживляется Алик. — Должны же хоть какие-то приятные моменты в жизни присутствовать! Поехали, точно!
В пельменной, той самой, где мы раньше встречались со Злобиным, мы набираем по две, а кто и по три порции. Уксус, горчица, сметана, перец, соль. Снова оказываюсь в атмосфере солдатской столовой и боевого братства.
Плотные упругие колбаски в шкурках из тонкого серого теста, как колдовские гоголевские галушки, залетают в рот почти что сами. Мы улыбаемся, шутим, подкалываем друг друга и пьянеем от неожиданной и чрезмерной сытости.
А потом лениво выходим на улицу и, хотя парни проявляют дисциплину и относятся к своему делу внимательно, нас сейчас можно брать голыми руками. Мы сытые, добрые и неагрессивные.
Как только я захожу в свой офис, раздаётся телефонный звонок.
— Брагин, — отвечаю я, поднося трубку к уху и выслушиваю в ответ длинную, изощрённую и убийственно недобрую тираду.
Это Злобин изрыгает все известные ему матерные слова, комбинируя их в затейливые сочетания и переплетения.
— Я так понимаю, — вставляю я, когда он на мгновенье стихает, — Вы в Лефортово побывали.
В трубке снова раздаётся мат-перемат.
— Да, — наконец, переходит на человеческий язык Де Ниро. — Побывал.
— Я слышу, что впечатления от посещения у вас весьма яркие.
— Ярче не бывает.
— Не выяснили, кто такой этот зицпредседатель Фунт?
— Нет ещё. Я создал специальную группу во главе с Ижбердеевым, будут искать Поварёнка, ну и с остальными моментами разбираться.
— Ох…
— Что такое⁈ — спрашивает он.
— Вам виднее, конечно, но ваш Ижбердеев хрен знает сколько времени потратил на работу по Кухарчуку и даже не знал, что это не он. Думаете, ему можно доверять?
— Можно, ещё как можно. Мировой мужик, между прочим. Ты мнение о нём, похоже не самое лучшее сложил. И зря, повторяю тебе. Он человек ответственный, грамотный и дотошный. А то, что он прошляпил Поварёнка… так в личном деле у него вклеена фотография того, кто в камере сидит.
— Так у вас там преступные группы орудуют, — говорю я. — Кто-то же это сделал для Кухаря.
— То-то и оно. Будем разбираться. А тебе благодарность. Ты будто шестой точкой почувствовал, ведите меня и точка.
— Чуйка, Леонид Юрьевич. Чуйка.
О том, что я видел Кухарчука выходящим из лифта в штаб-квартире КГБ, под самым носом у Злобина, я решаю не говорить. Есть какое-то смутное чувство, будто не надо этого делать. Я же говорю, чуйка…
Проходит пара дней, в течение которых ничего особенного не происходит. Никто на меня не нападает, не стреляет и не режет. Я успеваю встретиться и пообедать с Куренковым и с Ириной Новицкой.
А ещё снова навещаю Лямина в Главном управлении уголовного розыска и прошу его разыскать дело об убийстве Ксении или Оксаны Белоконь.
— Бля, ну ты даже не знаешь имени жертвы, не говоря уже когда и где это произошло. Я тебе что, внеземной разум, что ли?
— Я, Олег Дмитриевич, — говорю я вытаскивая из портфеля четыре бутылки коньяка, — буду вам очень благодарен, даже если вы ничего не найдёте. А если найдёте, то благодарен буду вдвойне и даже втройне.
— Ты хочешь, чтобы мы впали в алкогольное безумие что ли? Вон туда убери, чтобы тут не стояли.
Я убираю бутылки на пол за сейф.
— Фамилия не самая распространённая, — замечаю я. — Может, удастся что-то раскопать. Ну, а если нет… На нет, как известно, и суда нет. Хотя очень хочется это дело найти.
Вообще, если не получится найти, я могу попробовать разузнать подробности, имена и даты у майора, когда он приедет, но желательно не бередить его раны и выяснить всё до его приезда.
На третий день после обнаружения пропажи Поварёнка прилетает Белоконь. Прилетает один, без библиотекарши. Ну, ладно, его дело, в конце-то концов.
— Товарищ майор! — окликаю его я из толпы встречающих.
— О, рядовой Брагин, — улыбается он, что само по себе уже можно назвать знаменательным событием. — А ты чего в штатском? Обалдел что ли? А если патруль?
— Патруль? — смеюсь я. — Да он ко мне близко подойти не сможет. Да и мысли такой у него не возникнет, мне кажется. Ну, а если всё-таки докопается с какого-нибудь перепугу, у меня есть ксива очень серьёзная, с красными корочками. Так что всё у меня схвачено, Василий Тарасович. Комар носа не подточит. Ну что, идём? Багажа нет у вас, только ручная кладь?
— Только ручная, — подтверждает он.
Мы идём к машине.
— Ничего себе, — удивляется начальник заставы. — Это что за люди? Тебя охраняют, как короля. Или как главаря мафии.
— Да, приходится соблюдать меры безопасности. Это не всегда так. Просто тут были кое-какие неприятные моментики, так что бдим. Потом вам расскажу.
— Вообще, понимаю, — кивает он. — Видел, как ты умеешь находить приключения на пятую точку.
— Вот, — смеюсь я. — Приятно поговорить с понимающим человеком. Ну что, поедем в гостиницу, а потом завтракать, идёт? Устали в дороге?