– Ну что, к тебе вернулся дар речи?
– Хм…
– Ладно. Раз проголодался, налетай. – Она ставит поцарапанный оранжевый поднос на стол и садится напротив Дэвида.
– Прости. Все это довольно…
– Странно? – заканчивает фразу Шона, наклоняя голову к плечу.
Дэвид пытается улыбнуться, но у него не очень получается.
– Не хочу лезть не в свое дело… – Шона сует в рот огромный салатный лист. – Но ходят слухи, что если выговориться, то станет легче.
– Ты предлагаешь мне услуги психолога?
– Ну конечно. Я, знаешь ли, на досуге подрабатываю психотерапевтом. – Пожав плечами, Шона с аппетитом жует салат.
Дэвид улыбается.
– И как, помогли твои познания в психологии в общении с Бугом?
– О господи, нет! – Шона презрительно фыркает. – Ему не психотерапия нужна, а терапия широкого спектра действия.
– Это еще что такое?
– Ну, знаешь, как бывают антибиотики широкого спектра действия. От всего.
Дэвид устало улыбается.
– Как вообще получилось, что ты знаком с Лиз Андерс?
– Она делала обо мне репортаж, давно это было. Речь шла в первую очередь о «Treasure Castle». Но, учитывая ее манеру задавать вопросы, очень быстро всплыли сугубо личные темы. С тех пор мы почти не пересекались.
– Я правильно поняла, что ты не знал о ее отношениях с твоим братом?
Дэвид кивает, глядя на бутерброд – из булочки выглядывают края вареной колбасы и лист салата.
– Собственно говоря, я даже не знал, есть ли у меня вообще брат. И вот три часа назад он мне позвонил.
Шона приподнимает брови.
– На студии, когда ты сбил меня с ног?
Дэвид кивает, отворачиваясь.
– Когда вы виделись в последний раз?
– Зимой 1987 года.
– Двадцать лет назад?!
– Тогда Габриэль лежал в психиатрической больнице, в закрытом отделении. Проблемы с наркотиками, и не только. Он не мог сам избавиться от наркозависимости, это продолжалось слишком долго. Он полностью утратил контроль. Либо на кого-то набрасывался, либо спал, забившись в угол. – Дэвид вздыхает. – Мой брат – психопат, его поведение было непредсказуемо и становилось только хуже. Все его боялись, даже я. Правда, я не думаю, что он причинил бы мне вред. Для него я всегда оставался младшим братиком, малышом Дэвидом, которого нужно защищать. Но на самом деле кто-то должен был защитить его – в первую очередь, от самого себя.
– А я думала, что ты из благополучной семьи.
– Ну да, более-менее. Но мне довелось наслаждаться семейной идиллией только до семи лет. Тогда… погибли наши родители.
– О господи… Что произошло? Несчастный случай?
– Ну… На самом деле так и не удалось выяснить, что же случилось.
Шона хмурится. Она чувствует, что Дэвид чего-то не договаривает, но не расспрашивает его.
– Как бы то ни было, после этого нас поместили в приют имени принцессы Елизаветы Прусской, на севере Берлина, район Хермсдорф. Все случившееся полностью выбило Габриэля из колеи. И неудивительно. Мне тоже пришлось нелегко, но с ним все происходило несколько иначе…
– Из-за наркотиков?
– Нет, проблемы с наркотиками начались позже. Он был агрессивным, избивал других детей в приюте. Раз пять-шесть побои были настолько тяжелыми, что детей приходилось отправлять в больницу. А потом он напал на директора приюта, сломал ему нос и пару ребер. После этого его отправили на юг Берлина, в Фалькенхорст. Там находится приют для трудновоспитуемых детей, в одной из бывших нацистских вилл на берегу Хафеля. Но и там с ним не справились, чуть что – и он нападал на всех и вся.
– А потом?
– Угодил в психиатрическую больницу, в закрытое отделение клиники «Конрадсхее». Визиты туда были сущим кошмаром. Я чувствовал себя так, будто очутился в тюрьме штази[7]. Зарешеченные окна, двери без ручек, телевизор за небьющимся стеклом. В последний раз я туда приходил в декабре 1987-го, незадолго до Рождества. У Габриэля была ломка, в очередной раз.
– Ломка? Я думала, он был в закрытом отделении. Там могут быть антипсихотические препараты, но наркотики…
Дэвид пожимает плечами.
– Ну да, в теории их там быть не должно. Но всегда есть способ чем-то разжиться. По крайней мере, санитары нашли в его комнате увесистый пакет с таблетками. Кроме того, им постоянно приходилось вкалывать ему седативные средства – галоперидол и другие препараты. Что там было наркотиком, а что – лекарством, я никогда и не понимал. – Дэвид молчит, разглядывая бутерброд. – Когда я вошел в его комнату, он лежал на кровати, связанный ремнями. Но едва санитар вышел, как Габриэль вдруг высвободил руки. Понятия не имею, как ему это удалось. Но это же Габриэль, с ним постоянно что-то такое случается… Он страдал манией преследования, пребывал в каком-то взбудораженном состоянии и хотел выбраться оттуда, из больницы. Сбежать. И у него был безумный план, по которому я должен был помочь ему.
– Как же он хотел сбежать?
– У него был кухонный нож. – Дэвид смотрит на бутерброд с колбасой, на поцарапанный поднос, на мелкие трещинки в пластмассе, разбегающиеся во все стороны. – Он приставил нож мне к горлу и хотел выйти, используя меня как заложника.
Шона, лишившись дара речи, смотрит на него.
– Он поклялся мне, что все будет хорошо. Самое безумное то, что я ему поверил. Он скорее убил бы себя, чем допустил, чтобы со мной что-то случилось. В общем, ситуация полностью вышла из-под контроля. Чистое сумасшествие. Я просто испугался. Сама мысль о том, что он натворит, выйдя наружу… – Дэвид вздыхает. Его глаза остекленели, взгляд обращен внутрь. – На первом же пункте охраны я вырвался и позвал на помощь. Габриэль такого не ожидал. Потребовалось пять санитаров, чтобы запихнуть его в смирительную рубашку. Он не проронил ни слова, только отчаянно сопротивлялся. Если бы он хоть кричал… А когда они его скрутили, пришлось делать ему укол…
– О господи… – бормочет Шона.
Дэвид проводит кончиком пальца по трещинке в подносе и умолкает. Взгляд Габриэля навсегда запечатлелся в его памяти. Голубые глаза – как у отца. Бездонное озеро – и неведомо, что скрывается в его глубинах. В тех глазах не было упрека, не было злости, не было даже печали. Этим взглядом Габриэль прощался с братом. Укол подействовал через пару секунд, и озеро затянули водоросли, глаза потускнели.
– Твой брат, похоже, настоящий псих, – тихо говорит Шона.
Дэвид, кивнув, кривит губы, пытаясь улыбнуться.
– Он всегда считал себя Люком.
– Кем?
– Люком. Скайуокером.
– Из «Звездных войн»?
Дэвид кивает.
– Мы очень любили эти фильмы, особенно первый. Вся комната была обклеена постерами.
– У него шизофрения? Поэтому он лечился?
– Психиатр в «Конрадсхее» говорил о более или менее сильно выраженных шизоидных эпизодах и мании преследования. Когда начинался приступ, его накачивали галоперидолом, это сильный нейролептик. Тогда Габриэль становился похожим на робота и некоторое время вел себя спокойно. – Он пожимает плечами. – Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что он притворяется, просто чтобы его не трогали.
Шона перехватила печальный взгляд Дэвида.
– Ну что тут скажешь… Твой брат был в хорошей компании, ведь миллионы детей хотели быть Люком.
– Но проблема в том, что ведет он себя не как Люк, а как Энакин Скайуокер.
Шона чувствует, как мурашки побежали по коже. Встряхнувшись, она отводит взгляд.
– А что сейчас? Эти приступы продолжаются?
Дэвид шумно вздыхает.
– Понимаешь, у меня складывается впечатление, что у него прямо сейчас обострение. – Он опускает взгляд на столешницу.
Где-то неподалеку слышится приглушенный звон телефона.
– Это твой? – спрашивает Дэвид.
Шона качает головой, оглядываясь.
– По-моему, – тихо говорит она, – телефон звонит в конверте.
Дэвид удивленно смотрит на коричневый пакет с красными каракулями, вибрирующий в такт звонку.
Глава 19
В начале Лиз слышит какой-то звук, доносящийся точно издалека, с той стороны этих затянутых ватой небес. Кто-то поворачивает ключ в замке. И стены – стены, которые она не видит, не может увидеть, – вдруг начинают двигаться, приближаются, пытаются поймать этот звук в ловушку, запереть в этой крошечной комнатке, ее комнатке в больнице. «Я сплю, – думает она. – Никто не станет запирать комнату в больнице». Слышится шуршание, потом кто-то входит в палату. Лиз хочет открыть глаза, но это так же сложно, как и в прошлый раз. «Ну, еще минуточку, – думает Лиз. – Еще немножечко отдохну».
Она чувствует, как кто-то подходит к кровати. «Пусть это будет Габриэль, ну пожалуйста!» Кто-то приподнимает покрывало, прохладный влажный воздух касается ее тела.
«Врач», – разочарованно думает Лиз.
Ей не хочется открывать глаза. И все же она знает, что нужно это сделать. Только если она будет в сознании, когда врач осматривает ее, ей удастся избавиться от трубки в горле. Только если у врача сложится впечатление, что она пошла на поправку, он выпишет ее из больницы.
Лиз открывает глаза, и вновь все кажется ей невероятно ярким. Медсестра отошла к стене, она почему-то очень напряжена. Справа у кровати стоит высокий худощавый мужчина в белом халате.
Лиз смотрит на его лицо – и ее охватывает ужас.
На мгновение она думает, что очутилась в пространстве кошмара – или ее сознание затуманивают какие-то препараты. Врач улыбается. Ему лет пятьдесят, но его лицо выглядит безукоризненно, лицо ангела, почти нет морщин, и даже они не портят его красоту, не мешают ему выглядеть моложаво. Перед ней стоит мужчина с ликом греческого полубога – если бы не вторая половина его лица.
Эта вторая, правая половина лица выглядит так, будто с нее содрали кожу, потом приложили обратно и заштопали на скорую руку, оставив уродливые шрамы. Глаз немного опущен вниз, на нем нет ресниц, нет одной брови, и от этого взгляд кажется холодным и жестоким. Врач смотрит на ее живот.