Он знает, что должен спуститься по лестнице в эту бездну, чтобы что-то забрать, но не знает, где это «что-то» находится.
Шаг за шагом он идет вниз. Пальцы ног мерзнут – ступени, как оказалось, сделаны из стали. Стрелка его наручных часов все крутится, крутится, пока он спускается. Внизу лестницы светится тонкая, как волос, багровая полоска – щель в бесконечность. Над головой Габриэля с ревом проносятся авиалайнеры, они громыхают – или это не самолеты вовсе, а грузовики? Ему хочется улететь отсюда, но он не может. Он должен забрать книгу. Книгу, в которую кто-то записал все его сны. Те сны, что он позабыл.
У подножия лестницы Габриэль останавливается перед огромным, простирающимся до самых небес, черным занавесом, и занавес этот закреплен под потолком, потому что теперь над головой у него не небеса, а потолок комнаты. Занавес ниспадает до самых его ног, между складками светится щель. Багровая, соблазнительная, запретная. Книга должна быть где-то здесь.
Чтобы сдвинуть занавес, требуются все его силы. Он сражается с этим чудовищным пологом, поглощающим все звуки, даже его напряженное дыхание. Габриэль протискивается в щель, и ему кажется, что ткань задушит его, – то будет беззвучная и мучительная смерть, кара за то, что он осмелился переступить запретный порог. И вдруг он оказывается на другой стороне, а проем захлопывается за его спиной, как дверь камеры. Теперь этот проход запечатан на все времена, и это необратимо.
Стены тут красные, они сотканы из плоти, их испещряют вены толщиной в человеческую руку – он словно очутился в огромной утробе, в которую кто-то направил слепящий прожектор.
Габриэля охватывает паника: что, если он застрял здесь навсегда? И он понимает, что нашел книгу, но эта книга заманила его в ловушку, и потому он не может ее прочитать. Он ощупывает стены в поисках выхода, но здесь только эта багровая плоть, в которую вросли стеклянные шарики размером с голову. В шариках что-то светится – что-то, окруженное ореолом. В них проступают, подрагивая, черные контуры. Там его отец и мать, они заточены в шариках, и Габриэль видит их, но не понимает, что они говорят. Он подходит ближе, чтобы лучше разобрать слова. «У матери зеленые глаза, как у Лиз», – думает он.
И тут он понимает, что женщина рядом с отцом выглядит в точности так же, как Лиз.
«Я должен вытащить ее из этого шарика», – думает он, но стекло слишком прочное, его не разбить. Под шариком, в который заточена Лиз, виднеется какой-то вентиль, и Габриэль протягивает руку, детскую руку, и поворачивает вентиль.
Поднимается невообразимый шум, он все нарастает, стены трясутся, будто колоссальная мембрана, готовая в любой момент лопнуть, слишком уж много голосов ей приходится улавливать, она не может резонировать с ними со всеми, тут тысячи голосов. В нос Габриэлю бьет вонь жженой плоти.
Вентиль в его руке вдруг превращается в телефонную трубку, ведущий к ней спиральный провод – прозрачный, и видно, что по нему течет кровь. На трубке – курок, как у револьвера. Чтобы позвонить, нужно нажать на этот курок, но сколько бы он ни звонил, никто не отвечает, в трубке – мертвое молчание, и только слышится карканье ворон, этот крик вспарывает ему нервы… а затем к карканью примешивается какой-то рокот.
Сознание устремляется к Габриэлю хищной рептилией, он пытается удержаться за обрывки кошмара, он знает, как это важно. Но образы распадаются, их смывает мощной волной.
Голова у него раскалывается от боли. Тут царит чудовищная вонь, и этот запах вполне соответствует его самоощущению.
Вороны все каркают.
Габриэль недоуменно щурится. Вокруг громоздятся горы мусора, над ними летают вороны – точно угольно-черные пятна на фоне сизых дождевых туч, зависших так низко над землей, что эта серая пелена словно отражает рокот мотора подъехавшего грузовика.
Габриэль видит мусоровоз – в нескольких метрах над ним, у края обрыва.
Шипит гидравлика, и из кузова прямо на него летит стена мусора.
Адреналин разносится по венам, и Габриэль мгновенно приходит в себя. Он пытается подняться, но уже слишком поздно. Лавина мусора весом в целую тонну накрывает его с головой. У Габриэля перехватывает дыхание, его тело закручивает в потоки мусора. В какой-то момент лавина со скрежетом останавливается.
Вокруг темно. Руки и ноги застряли.
«Ты должен выкопаться, – думает он. – Выкопаться на поверхность».
Но гора мусора над ним слишком велика, ему не удается высвободить руки. В панике Габриэль пытается расчистить хоть какое-то пространство вокруг. Тяжеленный мусор давит ему на грудь, не дает дышать, голова, кажется, вот-вот лопнет. Липкая сиропообразная масса ползет по его груди, стекает на горло, а оттуда – на щеки.
Она течет вверх?
В этот момент Габриэль понимает, что он лежит в горе мусора ногами вверх. Кровь приливает к голове, остается совсем мало времени до того, как он потеряет сознание или, что еще хуже, приедет очередной мусоровоз.
В отчаянии он пытается шевелить ногами, ворочаться. Мусор над ступней немного поддается – очевидно, слой все же не такой плотный.
Еще!
Габриэль продолжает барахтаться, уже почти задыхаясь. Жадно втягивает воздух, проникающий в мелкие щели в толще мусора. От вони прокисшего молока и тухлых яиц на глазах выступают слезы. В рот ему забивается обрывок пластикового пакета, и к горлу подступает тошнота. Габриэль понимает, что скоро задохнется: подавится рвотными массами, умрет от нехватки кислорода или будет погребен под очередной порцией мусора. Каким-то образом ему удается выплюнуть обрывок пакета и сжать губы так, чтобы при этом еще можно было дышать.
Нужно продержаться.
Нужно делать вдох за вдохом.
И барахтаться дальше. Другого шанса у него не будет.
Сантиметр за сантиметром Габриэлю удается расшевелить мусор и освободить немного пространства вокруг себя. Постепенно давление на грудную клетку уменьшается. Затем последнее чудовищное усилие – и ему удается пробиться наверх. Мусор под ним подается, заполняя образовавшуюся пустоту. Теперь Габриэль лежит на спине, в горизонтальном положении, и может повернуть голову. Над ним остался тонкий слой мусора, в щели проникает солнечный свет. Свет и воздух!
И вдруг он слышит голоса. Вернее, два голоса. Габриэль хочет позвать на помощь, когда что-то тяжелое наваливается ему на грудь. В первый момент он думает, что это очередная порция мусора, но потом понимает, что не слышит мусоровоза и рева гидравлики. Голоса звучат прямо над ним.
– Ну и дерьмовая у нас работенка, чувак, – ворчит кто-то.
Давление на грудь ослабевает, и Габриэль переводит дыхание.
– У нашего Саркова, видать, мозги на старости лет поплавились, – соглашается второй.
«У Саркова?» – удивленно думает Габриэль. Он вспоминает о том, что случилось в кабинете Юрия, как он потерял сознание.
– Ты за языком-то следи. А то смотри, тоже на свалке очутишься.
– Та не, я ж чо… Просто сперва нам, значится, нужно его тут вышвырнуть, а потом Саркову думается, что надо его вернуть?
Габриэль едва осознает смысл доносящихся до него слов.
– Ну, у него на то свои причины. То, что ты у нас дебил и не понимаешь ни хрена, не значит, что у Саркова нет причин для такого.
– И что ж это за причины такие, чувак?
– Короче, он его еще раз допросить хочет. Иначе не поднимал бы такую бучу. Коган сказал, что Сарков выбежал из кабинета, да как заорет, мол, приведите ко мне этого сукина сына.
– Что, так и сказал? Сукина сына? – Мужчина заходится блеющим смехом.
– Без понятия. Это Коган так рассказывает.
– Ну что за… Говнюка-то этого тут нет. По крайней мере, нет там, где мы его оставили. Смылся, зараза.
– А что, если тут мусор вывалили? Ну, на него?
На мгновение воцаряется тишина, и только мусор рядом с Габриэлем шуршит – видимо, один из мужиков переминается с ноги на ногу.
– Не знаю. Мусоровоза-то тут нет.
– Погоди-ка…
Вдруг прямо рядом с Габриэлем раздается громкий звук, будто кто-то разрубил тыкву.
Чвак!
И еще раз, в паре сантиметров дальше – чвак!
Габриэль замирает.
– Эй, ты чего вытворяешь? Решил из мусора шашлычок поджарить?
Чвак!
Длинный металлический шест проходит у Габриэля под мышкой, едва не задев грудь.
– Да я просто смотрю, чо там.
Чвак!
На этот раз шест впивается в мусор рядом с левым глазом Габриэля – так близко, что он чувствует прикосновение металла к коже.
– Ты всю кучу продырявить хочешь или как?
– Ох, да пошло оно все…
Штырь опять пробивает мусор, на этот раз над черепом Габриэля. Он задерживает дыхание, лихорадочно размышляя, что же делать дальше. Лишь вопрос времени, когда этот штырь вопьется в его тело. Может, лучше сдаться?
– Наверное, не надо было его сюда бросать. Ну, из-за мусоровозов. Что, если его засыпало? Мы же должны были его только проучить, а не убить.
– Не вижу я тут никаких мусоровозов, – ворчит второй.
– Думаешь, смылся?
– Откуда я на хрен знаю? И какая разница? Если он под мусором, мы его все равно не откопаем, так что, считай, и нет его. Нет – значит нет.
Молчание.
– А Сарков?
– Дак мы ему так и скажем. Смылся, значится. Габриэль всегда был живучим гаденышем.
И опять тишина, только вороний грай разносится над свалкой.
– Ладно, валим отсюда. Пусть сам его ищет, если хочет этого говнюка еще раз допросить.
Слышен звук удаляющихся шагов. Сердце Габриэля бешено колотится, и все, что он может сделать сейчас, это затаиться.
Через какое-то время остаются только крики ворон, и Габриэль решается выбраться на поверхность. При виде серого, затянутого тучами неба на душе становится легче. Габриэль смотрит в сторону обрыва, но мусоровозов там нет. Людей Саркова уже тоже нет.
Габриэль уныло смотрит на пустырь, заваленный мусором. «Меня выбросили на свалку», – думает он. Едва ли Юрий мог выразить свое отношение к случившемуся более прозрачно. Вопрос только в том, зачем Сарков прислал этих двоих типов забрать его отсюда.