От этой мысли Лариса чуть вслух не рассмеялась – надо же, уже рассматривает его, как деталь интерьера. Правильно она выходной взяла, так и до нехороших последствий для психики недолго.
- Было бы личное, если бы решали все тихо и мирно, - Чернышов несогласно мотнул головой, чуть хмурясь. – Но она увезла дочку к твоим родителям.
- У Марты каникулы, пусть хоть на свежем воздухе побудет, - подумав, Лариса поставила чайник на плиту. – Кофе, чай?
Намекать, мол, пора бы и честь знать, она не стала – все равно была уверена, что пока не выспросит все интересующие моменты, не уйдет.
Да и вообще, пора перерастать все свои подростковые комплексы, а то закопалась в себе, хватит уже. Ну, пришел поговорить о сестре, так это даже плюс, значит, заботится об Ирине. Пусть и вот так, почти эпизодически, только зачастую в нынешних родственниках и этого нет. А может, это у неё сегодня такой миролюбивый настрой, что хочется во всех видеть только положительное. В том смысле, что хочется положить на все проблемы, только бы дали отдохнуть и не трогали.
- Лучше что-нибудь холодное, - Сашка не стал высказываться на тему временного переезда племянницы. То ли был согласен, то ли просто не видел смысла говорить об этом именно сейчас, кто его знает. – Ладно, Марту к речке поближе вывезли, а почему Ира у тебя живет?
Ага, значит, не настолько был Валерка откровенен, если Чернышов не знает причин. А ведь Ириска клялась и божилась, что мужу объяснила все предельно честно, хотя и в мягких формулировках. Когда Лариса уточнила, что именно имеется в виду под «мягкостью», получила ответ – без упоминания таких эпитетов, как «кобель» и «шалавы». Можно сказать, Ира проявила недюжинную дипломатичность и обтекаемость формулировок. А все потому, что звонок от любовницы повторился.
И Лариса была даже благодарна недалекой дурочке, искренне уверенной, что Валерку держит в семье исключительно ответственность по отношению к ребенку и жена-пиявка. Иначе эта самая пиявка, которая уже начала остывать, точно струсила бы, так и спустив на тормозах очередной загул супруга. Конечно, радоваться Наумова тоже не спешила, Ира хоть и относилась к происходящему пусть и с черным, но юмором, только нервы не железные, да и слезы подруги, которая совершенно неожиданно, в первую очередь, для самой себя, разрыдалась, стоило переступить порог Ларисиной квартиры, напугали.
Так они и провели первый вечер после «переселения народов» - хлюпая носами и размазывая слезы-сопли. Ира в полной уверенности, что семейной жизни пришел необратимый конец, а Ларка – от жалости к подруге, к себе, да и просто за компанию.
- Отдыхает от райских кущ семейного блаженства, - получилось неожиданно озлобленно, что саму Ларису удивило даже больше, чем Сашку. Хотя и он недоуменно вскинул брови, услышав в её тоне сарказм. Но поставленный с громким стуком стакан с соком взял. Возможно, чтобы тот не оказался вылитым на его голову.
- Всё так серьезно?
Если бы он сейчас попытался как-то осадить или пошутить, Лариса бы тоже нашлась, что ответить. Но вопрос был задан без издевки и какого-то скрытого подтекста, что заметно остудило взметнувшуюся в Ларе ярость.
- Не знаю, - она села напротив него, даже не задумываясь, что впервые за очень долгое время оказалась настолько близко, и не испытывая по этому поводу никаких эмоций. – Мне кажется, что она вот-вот дойдет до ручки и сорвется.
Чернышов побарабанил пальцами по столешнице, о чем-то раздумывая.
- Баба на стороне?
От грубоватой прямоты его формулировки Лариса только хмыкнула, но согласно кинула. Хотя и могла бы пройтись по тему множественности этого понятия.
- Только прошу тебя - не лезь. Пусть она хоть раз сама разберется.
- Она мне не чужая, - по тому, как Саша несогласно передернул плечами, обтянутыми белым хлопком, сразу становилось понятно, что так просто он это не оставит.
- Она и мне не чужая. Но если вмешаешься, потом всю жизнь будет думать – правильно сделала или нет. Надо, чтобы Ира сама решила, не тяни ты её и не подталкивай. Если поймет, что сможет дальше так жить, не лезь. А нет - сама попросит, если будет нужна помощь.
Лариса поднялась вслед за своим гостем, чувствуя какую-то крайнюю моральную усталость от этого разговора. Вроде, всего минут двадцать, как он пришел, а она чувствует себя так, как будто пару суток без сна и отдыха проработала.
И, сама того не заметив, протянула руку, хватаясь за его запястье. Как будто так Сашку можно было удержать от принятого решения…
Наверное, и для него её готовность пойти на физический контакт сильно удивила. Во всяком случае, взгляд, который он опустил на её пальцы, касавшиеся края манжета его рубашки и только самыми кончиками лежащие на коже, был явно озадаченным.
Да и сама Лариса с не меньшим изумлением смотрела на их руки. Наверное, потому что именно сейчас очень четко и ясно вспомнила, когда последний раз сама тянулась к нему, спеша прижаться, почувствовать тепло. Да и просто банально понять, что Сашка жив и здоров. Что он рядом с ней…
14 лет назад
Время тянулось, как резиновое, и Лариса уже начала пританцовывать на месте. И от нетерпения, и пытаясь спастись от окончательно распоясавшихся комаров, беспардонно глодающих её ноги. Подлые насекомые летели в атаку стройными рядами, что только усиливало Ларкино негодование. И заставляло покрываться ноги крупными красными пятнами.
Эх, и почему у нас не принято встречать мужчину с цветами? Сейчас хоть было бы чем отмахиваться…
Но и зверство кровососущих, и соседство прикорнувшего на соседней лавочке довольно ароматного дяденьки подозрительной наружности не отвлекали от главного – высматривания поезда.
Понятно, что о прибытии сообщат за несколько минут.
Если диспетчер не отвлечется на что-то другое.
Да и пропустить его Лариса точно не сможет, и все равно разве что не подпрыгивала на месте, пытаясь рассмотреть – не катится ли вожделенный «голубой вагон»?
О том, что Сашка приезжает, Лара узнала буквально несколько дней назад и до сих пор жила в какой-то странной смеси эйфории и иррационального страха.
Ведь ему служить ещё год, почему сейчас?
Девушка успокаивала себя мыслью, что это увольнительная, но как-то слабо это помогало.
Потому что не слышала, чтобы кто-то из их ребят, попавших на Кавказ, приезжали в такие вот отпуска.
О его ранении она знала, и до сих пор, когда вспоминала, как зареванная Ириска прибежала к ней, захлебываясь словами, одновременно плача и пытаясь успокоить, в груди начинало противно покалывать. И коленки становились какими-то пустыми. Вроде, и есть у неё ноги, но держать они отказываются.
Даже сейчас, стоило об этом подумать, в висках больно заломило, а в груди почему-то стало не хватать воздуха.
Наверное, потому что именно тогда Лариса четко поняла, что он на войне.
Не на той, которую показывают по телевизору, а на настоящей.
На той, где людей убивают, и они уже никогда не возвращаются. Живыми.
Потому что «груз двести», может, и привезут. Если будет что привозить.
Слухи по городу и так ползли самые страшные. Про изуродованные тела, которые и опознать-то почти невозможно. Про тех, кто просто бесследно пропал, и когда родители этих ребят пытались узнать, что с их сыновьями, комиссары отводили глаза и преувеличенно бодро убеждали, что ребята найдутся. Не могут не найтись. Но время шло, а…
Той ночью, слушая сонное дыхание оставшейся на ночь подруги, Лара странно и резко повзрослела. Ведь он там, где убивают и умирают. И, получается, ему тоже, скорее всего, приходится…
Нет, особым идеализмом или наивностью она не страдала, но только теперь окончательно дошло, где именно находится Саша, и что там происходит. Как и то, что он, наверное, тоже изменился. Не в смысле их любви – в ней Лара была уверена просто железобетонно, да и как можно в этом сомневаться?! – а в том, что это меняет людей. Она сама за сотни километров от тех мест, и то её эта война уже поменяла. Ежедневный страх, который был в первые дни, а потом немного притупился, всколыхнулся с новой силой.
Даже её собственная жизнь, такая спокойная и чуточку скучная, стала казаться ненастоящей. Университет, одногруппники, преподаватели, наступающая сессия… Это казалось немного картонным, как будто настоящая жизнь где-то далеко, а тут так, её подобие. Хотя эти мысли быстро проходили, все равно что-то стало не так, но что именно, Лара и сама не смогла бы объяснить.
И той ночью она, поначалу воровато оглядываясь – не видит ли кто? – тайком встала на колени возле повешенной в гостиной «для порядка» иконой Казанской Богородицы, и, сжимая в потной ладони нательный крестик, начала молиться. Неумело, не зная правильных слов.
Но ведь, наверное, Он и так поймет, правда?
И хотя Лариса и до этого, и после относилась к религии с некоторым скепсисом, уже два месяца каждый вечер, ложась спать, про себя просила за Сашу.
Только бы вернулся. Пусть раненым, она его любого дождется, но лишь бы живой…
Рассказать об этом кому-то, даже той же Ирке, было стыдно. Скажет ещё, что клуша какая-то, только ерундой страдает, тогда уж лучше сразу шла бы в монастырь. Поэтому эту свою тайну Лариса хранила. И Сашке она ни о чем не скажет, слишком личное.
В конце концов, у неё ведь столько всего, что ему рассказать!
И об учебе, и про поступление, когда её чуть не завалили на обществознании, и много-много всего. Но это все потом, сейчас больше всего хотелось кинуться ему на шею, обхватить крепко-крепко и прижаться носом к шее. Так, чтобы самой стало немного больно, зато тогда она точно поверит, что её Сашка рядом. И плевать, что вокруг много людей, какое им дело. Хотя, были тут и те, с чьим мнением придется считаться, так что со страстными поцелуями придется подождать.
Сашины родители стояли чуть поодаль, стараясь не смотреть в сторону Ларисы. Но уже одно их присутствие мешало предаться греху расчесывания следов от комариных укусов, хотя настроения испортить и не могло.