попрощаться, а враги — убедиться, что он действительно мертв.
Когда подошла очередь Сано, вдова встретила его с тем же безмолвным почтением, что и остальных гостей, но Тамура досадливо поморщился:
— Сёсакан-сама. Я вас ждал. — Тамура явно слышал, что Сано объявил Макино жертвой покушения и продолжил расследование по приказу сёгуна. — Но надеялся, что вы выберете более подходящий момент для поисков убийцы.
Хирата, Ибэ и Отани коротко помолились над гробом и зажгли ароматические палочки. Тамура поклонился Ибэ, представителю канцлера Янагисавы, который был господином его господина. Человека Мацудайры, Отани, проигнорировал.
— Прошу прощения, что нарушаю похоронный обряд, но его превосходительство велел мне продолжать немедля, — объяснил Сано. — Мне надо поговорить с женой главного старейшины Макино.
Тамура нахмурил скошенные брови:
— Вы же не хотите оторвать вдову от исполнения долга перед друзьями ее покойного мужа?
Вдова пробормотала:
— Все в порядке… я должна повиноваться сёсакану-сама.
Ее нерешительный голос был тих, словно доносился издалека. Она поднялась так грациозно, будто ее тело состояло из одной гибкой плоти без костей. Вдова подплыла к Сано — казалось, ее ноги под летящими одеждами семенили по воздуху над полом.
Сано обратился к Тамуре:
— С вами я тоже хотел бы поговорить, но позже. А пока — где гость дома и наложница главного старейшины Макино?
— Не знаю, — ответил Тамура со сдержанным спокойствием. — Где-то здесь, в поместье.
Соблюдая достоинство, он повернулся к другим гостям.
— Найди гостя дома с наложницей и допроси их, — приказал Сано Хирате. Потом спросил вдову: — Где мы можем побеседовать с глазу на глаз?
Она скромно потупилась:
— Я провожу вас, если позволите.
Хирата направился к двери. Ибэ и Отани упрямо преградили ему путь.
— Ваше «разделяй и властвуй» зашло слишком далеко, — заявил Отани.
— Вы пытаетесь избежать наблюдения, проводя слишком много допросов одновременно, — возмутился Ибэ.
Подозрения объединили врагов против Сано.
— Вы должны вести по одному допросу за раз, — поддержал Отани. — Чтобы мы могли на них присутствовать.
Ибэ кивнул. Хирата взглянул на Сано, который понял, что, сделай он, как говорят сторожевые псы, те продолжат диктовать ему каждый шаг. Хватит уже того, что канцлер Янагисава и властитель Мацудайра пытаются контролировать расследование, Сано не собирался бить поклоны их лакеям.
— Мы будем проводить допросы одновременно! — отрубил Сано. — Это окончательное решение!
Отани и Ибэ зыркнули со злобой. Ибэ пригрозил:
— Я доложу досточтимому канцлеру, что вы сопротивляетесь его надзору.
— Давайте! — подбодрил Сано. — Я скажу ему — и властителю Мацудайре, — что вы не даете мне продвигаться дальше.
Нерешительность и страх перед господином мелькнули в глазах у обоих наблюдателей.
— Я пойду с вами, — сообщил Отани Сано.
— Я буду сопровождать Хирату-сана, — уведомил Ибэ.
— К вечеру мне нужен полный отчет обо всем, что вы обнаружите без меня, — сказал Отани.
— Мне тоже, — присоединился Ибэ. — И смотрите ни о чем не позабудьте.
Хирата с Ибэ вышли вместе. Идя с Отани вслед за вдовой по коридору, Сано радовался, что закрепил власть над своими сторожами, но голова у него гудела. Вдова провела их с Отани в свободную приемную поменьше. Жестом пригласила сесть в почетном месте перед альковом, где помещались свиток со стихами и голые ветви в черной вазе. Сама опустилась на колени и застыла в кротком ожидании.
Сано и Отани уселись.
— Примите мои извинения за то, что оторвали вас от похоронной церемонии и навязали свое общество, госпожа Агэмаки, — начал Сано. Он припомнил, что такое же имя носила принцесса в «Сказке Гэндзи», знаменитом романе императорского двора, написанном около шести веков назад. Вдова Макино держалась величественно и благородно, оправдывая свое имя. — Но обстоятельства не оставили мне иного выбора. С прискорбием вынужден сообщить, что вашего мужа убили. — Сано рассказал о письме Макино. — Сёгун приказал мне почтить желание вашего мужа, предать убийцу правосудию и отомстить за смерть главного старейшины. Теперь мне нужна ваша помощь.
Агэмаки кивнула, глядя на Сано из-под опущенных ресниц.
— Ради моего возлюбленного мужа… я с радостью помогу вам.
— Тогда я должен задать вам несколько вопросов, — продолжил Сано.
— Хорошо.
— Я так понимаю, вы живете в личных покоях Макино-сана. Правильно?
— Да, — прошептала Агэмаки. Ее речь отдавала чопорной официальностью.
— Вы были там в ночь смерти вашего мужа?
— Да… была.
— Когда вы в последний раз видели мужа живым? — спросил Сано.
Агэмаки замешкалась. У Сано возникло чувство, основанное исключительно на интуиции, что она решает, сказать ли правду и насколько быть откровенной.
— Кажется, вскоре после того, как храмовые колокола пробили час собаки, — ответила она. — В это время он обычно ложился спать.
— Расскажите подробнее, — велел Сано.
— Мы пожелали друг другу спокойной ночи, — сказала Агэмаки. — Я удалилась в свою комнату.
— Вы спали не с ним?
В глазах женщины что-то промелькнуло.
— Нет.
Если вдова не лгала, значит, той ночью Макино занимался любовью не с ней, подумал Сано. По ткани и покрою оторванный рукав кимоно не соответствовал возрасту и семейному положению Агэмаки. У Сано не было причин сомневаться в ее словах, кроме необоснованного предчувствия.
— Вы говорили с мужем перед уходом? — спросил Сано Агэмаки.
— Нет… не говорила.
— Что вы делали потом?
— Легла спать.
— Вы слышали какие-нибудь звуки из спальни мужа?
Агэмаки медленно вдохнула, выдохнула и только потом ответила:
— Я ничего не слышала.
— Не могли бы вы показать свою комнату? — попросил Сано.
— Конечно.
Она повела Сано из особняка через сад к зданию, где располагались личные покои Макино. Отани следовал за ними тенью, хмурясь в попытке разгадать намерения Сано. В покоях они прошли по коридору мимо комнаты Макино и свернули за угол. Как Сано заметил еще вчера, здание было квадратным, с внутренним двором в центре. Агэмаки открыла дверь в комнату, прилегающую к спальне Макино. Войдя, Сано увидел настоящее обиталище аристократки — туалетный столик с зеркалом и флакончиками с косметикой, дорогое парчовое кимоно на стойке, ширма, украшенная позолоченными птицами, лакированные сундуки и шелковые подушки на полу. Взгляд Сано остановился на обтянутой бумагой решетке, которая отделяла комнату от спальни Макино.
— Вы уверены, что ничего не слышали той ночью? — спросил Сано Агэмаки.
Она стояла у двери, спрятав руки в рукавах.
— Совершенно уверена.
Сано удивился, как она могла не слышать, что за тонкой перегородкой Макино занимается любовью или стонет под ударами. Агэмаки пробормотала:
— Я приняла снотворное. Я спала очень крепко.
Разумное объяснение, подумал Сано, но тем не менее представил, как она сдвигает в сторону перегородку и проскальзывает в комнату Макино во мраке ночи.
Ее лицо внезапно исказилось, глаза заволокло слезами. Вдова промокнула их рукавом.
— Хотела бы я услышать хоть что-то, — всхлипнула Агэмаки. — Тогда я, может быть, спасла бы мужа.
В Сано помимо воли проснулась жалость.
— Вы можете предположить, кто его убил?
Она покачала головой:
— Если бы я только знала.
— Могу я осмотреть комнату? — спросил Сано.
Агэмаки взмахнула рукой, разрешая. Он открывал ящики и сундуки, скользя взглядом по аккуратно сложенным одеждам и обуви, разобранной по парам. Отани не отставал, заглядывая ему через плечо. Пока Сано искал орудие убийства и кровь на одежде, Агэмаки тихо и безразлично наблюдала. Он ничего не нашел. Возможно, она и вправду невинная скорбящая вдова, какой кажется.
— Сколько времени вы замужем за главным старейшиной Макино? — поинтересовался Сано.
— Шесть лет, — печально молвила Агэмаки.
Сано знал, что она не первая жена Макино, сыновьям которого было лет по сорок. Слишком молода, чтобы быть их матерью, по крайней мере на три десятка младше Макино.
— У вас с мужем были какие-то разногласия? — спросил Сано.
— Серьезных — нет.
— Вы ссорились в последнее время? — подтолкнул Сано.
— Мы вообще никогда не ссорились, — гордо ответила Агэмаки. Ее глаза снова налились слезами. — Мы преданно любили друг друга.
Но спали в разных кроватях. И у Макино была молодая красивая наложница, как у многих богатых мужей. В таких ситуациях часто возникают семейные проблемы. Сано гадал, знала ли Агэмаки, что он ищет мотив. Если так, она будет отрицать любой повод для убийства мужа и защищаться, притворяясь, что содействует Сано в расследовании.
— Из какой вы семьи? — полюбопытствовал Сано.
— Сэнгэ. Они вассалы властителя Тори.
Сано помнил этот большой уважаемый клан и властителя Тори, даймё провинции Иваки на севере Японии.
— У вас есть дети от главного старейшины Макино?
Агэмаки вздохнула:
— К сожалению, нет.
— Что вы будете делать теперь, когда ваш муж умер? — Сано сомневался, что клан Макино, печально известный своей корыстью и недоступностью, станет содержать вдову от короткого неполитического брака. — Вернетесь к своей семье?
— Нет. Мои родители умерли, и у меня нет близких родственников. Я останусь здесь до конца официального траура. Потом буду жить на вилле, которой владел муж, в горах за пределами Эдо. Он оставил ее мне вместе с содержанием.
У Сано взыграли инстинкты сыщика.
— Большое содержание?
— Пятьсот коку в год.
Агэмаки произнесла это так, словно речь шла о пустяке. Возможно, она не сознавала, что говорит о сумме, на которую можно купить годовой запас риса для пятисот человек, о состоянии, достаточном, чтобы жить припеваючи до конца своих дней. Но Сано видел виллу Макино — роскошный особняк с прекрасными лесами и видом, от которого захватывает дух. Даже аристократка, не разбирающаяся в деньгах, поняла бы ценность такого наследства.