Как только Северо-Западный ордонанс был принят в рамках Конфедерации, он остался основной политикой для Старого Северо-Запада в рамках Конституции. Конгресс подтвердил ее 2 августа 1789 года, а затем еще раз при создании следующих территорий региона - Индианы (1800), Мичигана (1805), Иллинойса (1809) и Висконсина (1836).6 Таким образом, президенты Вашингтон, Джон Адамс, Джефферсон, Монро и Джексон поддержали принцип, согласно которому Конгресс обладал конституционными полномочиями запрещать рабство на территориях.
Но не все, кто верил в существование этой власти, считали, что ее следует использовать. Некоторые политические лидеры придерживались мнения, что власть Конгресса должна быть использована таким образом, чтобы признать претензии обеих частей. В соответствии с этим Конгресс принял уступки западных земель от Северной Каролины в 1790 году и от Джорджии в 1802 году с условием, что "любое постановление, принятое или которое будет принято Конгрессом, будет направлено на освобождение рабов". В 1791 году была организована Юго-Западная территория (из уступки Северной Каролины), а в 1798 году - Территория Миссисипи (первоначально северная зона Западной Флориды, к которой позже была присоединена уступка Джорджии), обе без ограничений на рабство. В то же время Кентукки (отделившийся от Вирджинии) был принят в качестве рабовладельческого штата в 1792 году.7 Таким образом, федеральное правительство не проводило единой политики в отношении рабства на территориях, а вместо этого практиковало своего рода раздел, в результате которого река Огайо стала границей между свободной территорией на севере и рабовладельческой территорией на юге.
Поначалу эта практика была скорее уловкой или рефлексом, чем продуманной политикой, но она приобрела официальный характер во время Миссурийского кризиса, который больше всего напоминал кризис конца 1840-х годов. В каждом случае конгрессмен от свободных штатов вносил в палату предложение об исключении рабства из какой-то части транссисиппийского Запада. Оба предложения вызвали разногласия по строго секционным линиям; оба прошли в Палате представителей и не прошли в Сенате. Каждое из них вызвало кризис, который не был разрешен до более поздней сессии Конгресса. Каждое из них вдохновило на разработку альтернативного плана, предусматривающего некое территориальное урегулирование между прорабовладельческими и антирабовладельческими интересами. В 1820 году Конгресс принял компромисс, предложенный сенатором Джесси Томасом из Иллинойса, который признал Миссури рабовладельческим штатом и разделил остальную часть Луизианской покупки (кроме уже принятого штата Луизиана) вдоль 36° 30' широты, при этом рабство было запрещено к северу от этой линии. К 1846 году эта компромиссная формула стала привычной и традиционной, и уже через несколько минут после того, как Уилмот представил свою оговорку, представитель Уильям У. Вик из Индианы предложил резолюцию о расширении 36° 30' широты.
30 футов до предполагаемой мексиканской концессии.
Таким образом, этот принцип территориального деления стал второй базовой формулой, и впоследствии на него претендовала санкция торжественного соглашения между противоборствующими сторонами. На самом деле он был принят только потому, что Генри Клей и другие компромиссщики умело использовали два отдельных большинства, чтобы добиться его принятия: один - сплоченный блок южан при поддержке северян, чтобы отменить ограничения на рабство в Миссури; другой - сплоченный блок северян вместе с чуть более чем половиной южных членов, чтобы исключить рабство к северу от 36° 30' на остальной территории Луизианской покупки. Но, несмотря на отсутствие четкого мандата, который был бы необходим для настоящего соглашения, и несмотря на то, что ограничивал это соглашение Луизианской покупкой, Компромисс принес мир, и, следовательно, линия 36° 30' позже приобрела определенный ореол святости. Возможно, именно по этой причине Вик так быстро выдвинул ее в ночь принятия Уилмотского провизория.8
В течение четырех лет между 1846 и 1850 годами предложение о продлении Миссурийского компромисса получило широкую поддержку со стороны влиятельных лиц. Администрация поддержала его: Полк, как лидер партии, призвал демократов в Конгрессе поддержать его; а государственный секретарь Джеймс Бьюкенен сделал его своим главным вопросом в борьбе за демократическую номинацию в 1848 году. В Конгрессе южные демократы, хотя и сомневались в его конституционности, неоднократно голосовали за его применение в качестве основы для урегулирования, а Стивен А. Дуглас, впоследствии поборник народного суверенитета, стал его спонсором в Сенате. В июле 1848 года линия 36° 30' почти стала основой компромисса, предложенного Джоном М. Клейтоном из Делавэра, который поддержали все силы примирения. Многим представителям обеих партий и обеих секций Миссурийский компромисс казался лучшей надеждой на мирное урегулирование.9
В удивительной степени историки упустили из виду силу движения за расширение линии Миссурийского компромисса, и оно стало, в некотором смысле, забытой альтернативой междоусобных споров. История сделала героями таких вольнодумцев, как Линкольн. У Дугласа есть свои поклонники, которые утверждают, что народный суверенитет был наиболее реальным способом ограничения рабства с...
не спровоцировать гражданскую войну. А Кэлхуна очень уважают за интеллектуальную проницательность, с которой он разглядел поверхностность компромисса. Но поборники 36°30' забыты, и даже биографы Джеймса Бьюкенена едва ли признают его роль как защитника принципа Миссурийского компромисса.10
Несомненно, такое пренебрежение вызвано прежде всего тем, что предложение разделить новую территорию, как и старую, по географической линии было первым из четырех альтернативных вариантов, от которых отказались в конце 1840-х годов. Возможно, историки также посчитали, что как простая, без прикрас сделка, в результате которой обе стороны отказались бы от части того, во что верили, она не имела идеологического обоснования, чтобы сделать ее интересной. Но в ситуации, когда, очевидно, не существовало рациональных решений, приемлемых для обеих сторон, она уже доказала, что является удивительно эффективным иррациональным решением. Если в итоге она не смогла обеспечить ни ненасильственного решения вопроса о рабстве, ни прочного мира, то никакая другая альтернатива не преуспела лучше. С ее помощью страна более тридцати лет избегала двойной опасности - беспорядков и войны.
Какими бы ни были ее философские недостатки, формула Миссури обладала одним мнимым достоинством, которое оказалось более невыгодным, чем все ее недостатки. Она была лишена двусмысленности; в ней было четко прописано, что получит и что потеряет каждая из сторон. Таким образом, она не давала ни одной из сторон надежды получить преимущества за счет благоприятного толкования двусмысленных формулировок.
Пока президент Полк поддерживал план "Миссурийский компромисс", главный претендент на президентский престол выступил с предложением, обладающим всеми прелестями двусмысленности. Этим претендентом был Льюис Касс из Мичигана, и в его "письме Николсона" от декабря 1847 года была сформулирована доктрина того, что позже было названо народным суверенитетом, в качестве третьей основной позиции по территориальному вопросу. Не занимая решительной позиции по вопросу о том, обладает ли Конгресс полномочиями регулировать рабство на территориях, Касс утверждал, что если такие полномочия существуют, то их не следует применять, а рабство должно быть оставлено под контролем - на неопределенном этапе - территориального правительства. Его доктрина основывалась на правдоподобной и вполне демократической предпосылке, что граждане территорий обладают такой же способностью к самоуправлению, как и граждане штатов. Если демократия позволяет гражданам каждого штата самостоятельно решать вопрос о рабстве, то она в равной степени соответствует демократии и в том, чтобы позволить гражданам территории "регулировать свои внутренние проблемы своим собственным способом". Для пущей убедительности можно сказать, что это было не только вопросом разумной политики, но и конституционным обязательством: Касс "не видел в Конституции никакого предоставления Конгрессу необходимых полномочий [для регулирования рабства]" и считал, что такое регулирование было бы "деспотичным" и имело бы "сомнительную и недобросовестную власть".
На первый взгляд, эта позиция казалась простой и заманчивой: ссылаясь на принцип местного самоуправления, против которого никто не стал бы спорить, она обещала снять с повестки дня Конгресса очень хлопотный вопрос и сделать возможным достижение консенсуса в сильно расколотой Демократической партии. Она казалась беспристрастной, поскольку призывала как северных, так и южных партизан принять вердикт местного большинства.
Но то ли по недомыслию, то ли по случайности формула народного суверенитета содержала глубоко скрытую и фундаментальную двусмысленность: она не указывала, на каком этапе своей политической эволюции жители той или иной территории имеют право регулировать рабство. Если они могли регулировать, находясь на территориальной стадии, тогда могли существовать "свободные" территории, как и "свободные" штаты; но если они могли регулировать только при разработке конституции, чтобы подать заявку на статус штата, тогда рабство было бы законным на протяжении всего территориального периода, и эффект был бы таким же, как и от юридического открытия территории для рабства. Из письма Касса можно сделать вывод, что законодательные органы территорий могут исключить рабство на территориальном этапе. Но его заявление о том, что он выступает за то, чтобы оставить за жителями территории "право самим регулировать его [рабство] в соответствии с общими принципами Конституции", говорило гораздо меньше, чем казалось, поскольку все, к чему оно в конечном итоге сводилось, - это предложение дать территориальным правительствам столько власти, сколько позволит Конституция, не уточняя, каков может быть объем этой власти. Касс, правда, заявил, что не видит в Конституции ничего, что давало бы Конгрессу право исключать рабство, и это заявление неявно поднимало вопрос о том, может ли Конгресс наделять территориальные законодательные органы полномочиями, которыми он сам не обладает. Однако