В таких обстоятельствах казалось вероятным, что оба движения останутся взаимодополняемыми. Там же, где был силен компонент иррациональности, не было никакой уверенности в том, что более рациональный крестовый поход будет продолжительным, а менее рациональный - преходящим. В некоторых отношениях антикатолический импульс, казалось, обладал большим психологическим напряжением, чем импульс против рабства. Число погибших и раненых в ходе антикатолических беспорядков в "Кровавый понедельник" в Луисвилле в 1855 году намного превысило потери в результате рейда Джона Брауна.55 Безусловно, оба вопроса обладали достаточной силой, чтобы сделать коалицию антирабовладельцев и нативистов весьма целесообразной, и даже Авраам Линкольн публично хранил молчание о своем неодобрении "Незнайки".56 Если нативизм не вытеснит антирабовладельческую партию совсем, то антирабовладельческой партии, как оказалось, придется, по крайней мере, принять нативистские планы в свои платформы и нативистских кандидатов в свои избирательные списки. Но чтобы заручиться поддержкой нативистов, ей придется смириться с клеймом нативистской нетерпимости.
Такова была ситуация, когда Конгресс собрался в декабре 1855 года. Однако шесть месяцев спустя, когда были названы кандидаты в президенты 1856 года, ни в одном из них не было ни одного антирабовладельческого нативиста, а северные "всезнайки" поддержали Джона К. Фремонта, человека, который никогда не состоял в ложе "всезнаек" и чей брак с дочерью сенатора Бентона был заключен католическим священником.57 История о том, как это произошло, - один из неясных и забытых аспектов американской политической истории.
Начнем с того, что в июне 1855 года нативисты узнали, что, будучи организацией, состоящей из двух сект, они обладают не большим иммунитетом от разрушительного воздействия вопроса о рабстве, чем их предшественники, виги. Они стремились возвеличить национализм в вероучении ордена, как оплот против секционных сил, и даже ввели в свой ритуал "степень Союза". По оценкам, эту степень приняли 1 500 000 членов, поклявшихся вместе противостоять сектантским силам Севера и Юга. Но как только Орден занялся национальной политикой, ему пришлось занять позицию по вопросу Канзас-Небраска, и в этом вопросе северные и южные нативисты обнаружили, что общие тайные ритуалы не помогли им прийти к согласию. Когда Национальный совет собрался в Филадельфии в июне 1855 года, южные делегаты воспользовались возможностью провести резолюцию, известную как Двенадцатый раздел, в которой говорилось, что существующие законы должны быть сохранены в качестве окончательного решения вопроса о рабстве.58 Это косвенное одобрение закона Канзаса-Небраски заставило делегации всех свободных штатов, кроме Нью-Йорка, Пенсильвании, Нью-Джерси и Калифорнии, отказаться от участия в заседании и собраться в отдельном конклаве, чтобы выразить свой протест.59
Это разделение не было окончательным, да и не должно было стать фатальным. Советы северных штатов не собирались выходить из ордена, а возобновили борьбу на очередном заседании Национального совета незадолго до национального съезда в феврале 1856 года. На этом втором заседании Совета Двенадцатый раздел был отменен, но восстановленная таким образом гармония не продержалась и недели.60 Национальная конвенция превратилась в сцену раздора, где "члены бегали по залу, как сумасшедшие, и ревели, как быки". На третий день южные делегаты, при поддержке Нью-Йорка, проголосовали за резолюцию в пользу восстановления Миссурийского компромисса (то есть отмены Канзас-Небраски). Это голосование спровоцировало действия пятидесяти делегатов Севера из восьми штатов. Они покинули съезд, собрались на отдельное заседание вечером и выступили с призывом провести отдельный съезд северных "Незнаек" в июне. Оставшиеся делегаты выдвинули Милларда Филлмора в президенты, а Эндрю Дж. Донелсона в качестве его помощника.61 С этого момента северные и южные "Незнайки" полностью разделились, а номенклатура политических партий обогатилась двумя новыми терминами - "североамериканцы" и "южноамериканцы".
Этот раскол по секциям означал неудачу "Незнайки" в попытках создать национальную партию, но он оставил североамериканцев в сильной конкуренции с республиканцами за роль главной оппозиционной партии в свободных штатах. Конкуренция осложнялась тем, что нативистские и антинебраскские настроения так часто объединялись в одном и том же человеке. Кроме того, в рядах антинебраскистов еще не было единства на национальном уровне; рождение Республиканской партии все еще находилось в процессе. Неразбериха в партийной политике стала очевидной, когда в декабре 1855 года собрался Тридцать четвертый Конгресс. Глядя на этот орган, состоящий из разных и зачастую многочисленных приверженцев, редактор "Глобуса Конгресса" отменил практику обозначения партийной принадлежности членов. Демократы в результате реакции против закона Канзаса-Небраски потеряли контроль над Палатой представителей, но оппозиция не могла объединиться в большинство под лозунгом "Незнайка", "Против Небраски" или любым другим. Результатом стало ожесточенное двухмесячное соревнование за пост спикера, закончившееся
избрание Натаниэля П. Бэнкса из Массачусетса.62
Бэнкс, в прошлом демократ, в недавнем прошлом "Незнайка", а теперь явный республиканец, лишь постепенно накапливал достаточную поддержку противников Небраски, чтобы одержать победу. Это была секционная, антирабовладельческая победа, причем значительная в нескольких отношениях. Бэнкс олицетворял связь между нативизмом и антирабовладельческим движением, а также большую привлекательность антирабовладельческого движения. Его избрание означало, что большой блок конгрессменов с нативистскими и антинебрасскими взглядами, за редким исключением, отдал свою основную верность антирабовладельческой партии, а значит, и формирующейся Республиканской партии.63 По словам одного из редакторов, "некоторые, кто приехал сюда более "американцем", чем республиканцем, теперь больше республиканцы, чем американцы".64 Альянс нативистов и антирабовладельцев был создан для того, чтобы работать с минимумом нативизма и максимумом антирабовладельчества. В то же время конкурс на пост спикера заставил рыхлую антинебрасскую коалицию в Конгрессе сделать долгий шаг к единству и постоянной организации.65
Четыре месяца спустя республиканцы завершили процесс нейтрализации нативизма и захвата контроля над движением "Незнайки" на Севере. На этот раз они заставили североамериканцев согласиться с кандидатом в президенты, который даже не был нативистом. Это было сделано с большой ловкостью и в сложнейших обстоятельствах, поскольку североамериканцы во время своего разрыва с южными нативистами в феврале проявили большую изобретательность, созвав съезд для выдвижения кандидата в президенты и назначив его на пять дней раньше республиканского съезда по выдвижению кандидатов.66 Проведение съезда в такое время поставило республиканцев перед дилеммой: если североамериканцы выдвинут иного кандидата, чем республиканцы, это расколет голоса противников рабства; если они выдвинут того же кандидата, то тот факт, что их кандидатура будет выдвинута первой, создаст впечатление, что кандидат - это прежде всего североамериканец, которого республиканцы поддерживают во вторую очередь.67 Единственным выходом из этой дилеммы было убедить североамериканцев отложить выдвижение своей кандидатуры, что было невозможно, или маневрировать, чтобы они выдвинули "лошадку для преследования", которая в стратегический момент откажется в пользу республиканского кандидата. Они уговорили Натаниэля П. Бэнкса согласиться на эту сомнительную роль,68 и после этого дела пошли как по маслу. 16 июня "Незнайки" выдвинули Бэнкса в президенты, а Уильяма П. Джонстона - в вице-президенты; 18 июня республиканцы выдвинули Джона К. Фремонта, не запятнанного предварительным одобрением "Незнаек". Незнайки предпринимали отчаянные попытки убедить республиканцев принять совместный билет Фремонта и Джонстона, чтобы нативисты могли сохранить лицо. Но республиканцы, поняв, что они наконец-то в седле, отказались от всех уговоров;69 19 июня североамериканцы вновь собрались и, зная, что Бэнкс не примет их кандидатуру, полностью капитулировали, хотя и с горькими протестами. Бэнкса сняли, выдвинули Фремонта и позволили себе лишь жест - выдвинуть Джонстона в вице-президенты.70 Эта шарада закончилась в августе, когда Джонстон имел беседу с Фримонтом, который, возможно, пообещал ему покровительство, после чего тоже снял свою кандидатуру.71
В 1855 году казалось, что "Незнайки" могут выиграть президентское кресло в следующем году. Но когда в 1856 году нативисты пришли на избирательные участки, их выбор остановился на Филлморе, которого выдвинули южноамериканцы, но чья принадлежность к ордену "Незнайки" была сомнительной,72 и Фремонте, выдвинутом республиканцами, поддержанном североамериканцами, которого многие, хотя и ошибочно, считали католиком и уж точно не "Незнайкой". Таков был антиклимакс великого волнения "Незнайки".
Теперь антирабовладельческая партия явно и несколько неожиданно стала доминирующей на Севере. Таким образом, как представляется в ретроспективе, фаза "Незнайки" в американской политике послужила своего рода промежуточным этапом в переходе от вигизма к республиканизму. Историкам ушедшего поколения с их телеологическим взглядом на историю все это казалось предопределенным: как писал один из них, партия "Незнайки" "выполнила свою историческую миссию", "подготовив путь для республиканцев", и "единственная задача партии теперь - умереть".73 Сегодня более скептически настроенный критик может согласиться с тем, что нативизм по своей сути был преходящим явлением и что проблема рабства была более долгосрочной. Но он поставит под сомнение провидческую роль "Незнайки" и будет с тревогой размышлять о том, какими могли бы быть отношения нативизма и антирабовладельческой партии, если бы "Незнайки" были более умны, а республиканцы менее хитры в своей политической тактике, и если бы Натаниэль П. Бэнкс, "мальчик-шпулька" из Массачусетса, не