ях.13
Слабость этой культурной интерпретации заключается в том, что она преувеличивает различия между Севером и Югом, преуменьшает сходства и оставляет без внимания все общие черты и общие ценности двух секций, которые обсуждались в предыдущей главе. Эти черты доказали свою реальность и важность, подпитывая сильный национализм, который был в полном расцвете сил к 1840-м годам. Кроме того, любое объяснение, подчеркивающее традиционализм Юга, скорее всего, упустит из виду интенсивные коммерческие и приобретательские особенности хлопковой экономики.
Экономическое объяснение секционализма позволяет избежать этой трудности, поскольку оно не подчеркивает различия, а вместо того, чтобы объяснять конфликт несхожестью, объясняет его столкновением интересов. Вытекающий из экономического детерминизма, он утверждает, что два региона с несхожей экономикой будут развивать различные экономические цели, что, в свою очередь, приведет к конфликту по поводу политики. Когда такой конфликт повторяется по географическим линиям, речь идет о секционализме.
Если говорить конкретно, то южная экономика, основанная на хлопке и табаке, доставляла свою продукцию по рекам и океанам для продажи на мировом рынке, и для ее функционирования требовались щедрые кредитные условия. Северная и западная экономика, основанная на производстве, диверсифицированном сельском хозяйстве и производстве зерна, отправляла свою продукцию по железным дорогам или каналам на внутренние рынки, а ее меркантильные интересы накопили достаточно капитала, чтобы опасаться инфляционных дешевых кредитов. В результате этих различий Юг, не имевший внутренних продаж, которые нужно было защищать, выступал против защитных тарифов, в то время как Север и Запад поддерживали их. Юг выступал против государственных ассигнований на улучшение транспортных средств, в то время как не имеющий выхода к морю Северо-Запад неизменно поддерживал их. Юг выступал против контроля над банковской деятельностью со стороны центральных властей, в то время как центры капитала выступали за такой контроль. Эти и подобные им точки соперничества привели к хроническим трениям, которые разделили противоборствующие стороны по линиям, повторявшимся с достаточной регулярностью, чтобы превратиться в барьеры секционного разделения.14
Утверждается, что до тех пор, пока противоборствующие стороны были равномерно сбалансированы и их темпы роста стабилизировались, они могли бы мирно существовать в равновесии союза, где ни одна из сторон не должна опасаться доминирования другой. Действительно, Север и Юг были довольно равномерно сбалансированы, когда штаты обоих регионов ратифицировали "более совершенный союз" 1787 года. Но не прошло и поколения, как экономические преобразования индустриальной эпохи привели к тому, что Север стал развиваться быстрее, чем Юг, в результате чего Север стал неуклонно опережать Юг по численности населения, богатству и производительности труда. Это нашло отражение в растущем перевесе северян в Конгрессе. Вскоре Юг начал проявлять психологические признаки страха, что его могут переиграть. Осознание своего статуса меньшинства стимулировало южное чувство солидарности, обособленности и оборонительности, а также привело к разработке многолетней южной политической доктрины прав штатов.15 В то же время непредвиденная экспансия Америки на запад, сначала в Скалистые горы, а затем в Тихий океан, открыла перспективу гонки между секциями за доминирование в новых регионах и за создание штатов, которые либо увековечат, либо нарушат баланс, который все еще сохранялся в Сенате между двумя секциями. Когда это произошло, Юг начал возмущаться успехами Севера в гонке за физический рост, а Север - решимостью Юга сохранить политический паритет, хотя он потерял численную основу для претензий на равенство. Согласно этому анализу, межнациональный конфликт на самом деле был борьбой за власть.
Недостаток экономического объяснения, когда оно жестко применяется, заключается в том, что история может показать множество случаев, когда экономические различия и конфликты существовали, не порождая сепаратистских тенденций, свойственных острому секционализму. Экономические различия могут, как и
наоборот, способствуют гармонии между двумя регионами, если каждый из них дополняет другой и если их объединенные ресурсы могут обеспечить им самодостаточность.16 Например, в Соединенных Штатах Средний Запад и Восток имели очень несхожие экономики, и их интересы часто жестоко сталкивались, но поскольку различные экономики могли дополнять друг друга в важных аспектах, на Среднем Западе никогда не развивался сепаратистский секционализм. Не могла ли экономика Юга быть втянута в подобную взаимозависимость? В Соединенных Штатах в сороковых годах экспорт хлопка Юга оплачивал импорт всей страны, и это произвольная теория, которая отрицает, что Север и Юг могли бы найти роль, в какой-то степени дополняющую друг друга, в экономике национальной самодостаточности.
Можно объединить культурные и экономические объяснения в один общий анализ, который начинается с демонстрации существования социальных различий, которые сами по себе не обязательно вызывают трения, а затем переходит к показу того, как эти различия выливаются в конкретные конфликты интересов. Но хотя эти два подхода можно рассматривать как взаимодополняющие, они в основном различаются по акцентам. Культурное объяснение предполагает, что люди ссорятся, когда они не похожи друг на друга; экономическое объяснение предполагает, что независимо от того, насколько они похожи, они будут ссориться, если преимущество одного будет недостатком другого. Один утверждает, что важные культурные различия вызывают раздоры; другой - что раздоры заставляют враждующие группы рационализировать свою враждебность друг к другу, преувеличивая несущественные различия. Один объясняет секционализм как конфликт ценностей, другой - как конфликт интересов. Один видит в нем борьбу за идентичность, другой - борьбу за власть.
Оба объяснения сходятся в том, что минимизируют рабство как причину разделения на части, но опять же расходятся в причинах, по которым они это делают. Культурное объяснение отрицает, что разницы между системами наемного и надельного труда было достаточно для того, чтобы вызвать огромное неравенство, которое развилось между Севером и Югом, и вместо этого утверждает, что широкое культурное различие между двумя обществами - одним, подчеркивающим статус и фиксированность, другим - равенство и изменчивость - отразилось в различиях их систем труда. Короче говоря, глубокое культурное разделение между двумя принципиально несхожими системами выходило за рамки рабства. Экономический подход, с другой стороны, ставит под сомнение первичность фактора рабства на совершенно иных основаниях. Он подходит к проблеме с детерминистскими предположениями о том, что людьми движут интересы, а не идеалы, что они борются за власть, а не за принципы, и что моральные аргументы обычно являются простыми рационализациями или вторичными "проекциями", используемыми противоборствующими группами интересов, чтобы убедить себя или общественность в том, что право на их стороне. Исходя из таких предпосылок, сторонники экономического объяснения скептически оценивают точные различия между отношением северян и южан к рабству и неграм и ставят под сомнение интенсивность разногласий между секциями по этим вопросам. Такие термины, как "свободный" и "раб", "антирабовладельческий" и "прорабовладельческий", предполагают полную противоположность, но на уровне конкретной политики и поведения жители Севера не предлагали эмансипировать рабов и сами не предоставляли неграм равноправия.
Свободный негр северных штатов, конечно, избежал подневольного состояния, но он не избежал сегрегации или дискриминации и не имел практически никаких гражданских прав. К северу от Мэриленда свободные негры были лишены избирательных прав во всех свободных штатах, кроме четырех верхних районов Новой Англии; ни в одном штате до 1860 года им не разрешалось работать в суде присяжных; везде они были либо помещены в отдельные государственные школы, либо вообще исключены из государственных школ, за исключением некоторых районов Массачусетса после 1845 года; Они были разделены по месту жительства и работы и занимали самые низкие уровни доходов; и по крайней мере четыре штата - Огайо, Индиана, Иллинойс и Орегон - приняли законы, запрещающие или препятствующие приезду негров в их пределы.17
По иронии судьбы, даже движение против рабства не было в явном смысле пронегритянским движением, но на самом деле имело антинегритянский аспект и было призвано отчасти избавиться от негров. В течение нескольких десятилетий главное агентство, выступавшее за эмансипацию, также выступало за "колонизацию", или, как это можно назвать сейчас, депортацию. Когда в 1830-х годах на сцену вышли воинствующие аболиционисты, они начали ожесточенную борьбу с колонизаторами, но широкой публике это казалось лишь внутрипартийным, доктринальным спором. Большинство антирабочих были сторонниками колонизации, как, например, Томас Джефферсон и Авраам Линкольн. Линкольн выступал за колонизацию на протяжении всей своей карьеры и фактически ввел ее в действие на экспериментальной основе, отправив в 1863 году корабль с неграми на остров у побережья Гаити. В 1862 году Линкольн сказал делегации негров, что "для нас лучше быть разделенными" и что им следует эмигрировать.18 Распространенность подобных взглядов даже среди людей, выступавших против рабства, позволяет сделать вывод о том, что если рабство носило секционный характер, то негрофобия - национальный.
Историки, ставящие под сомнение реальную первостепенную роль вопроса о рабстве в межнациональном конфликте, находят свой весомый аргумент в особой направленности и целях движения за освобождение земель, которое политически затмило движение за отмену рабства на Севере. Вместо того чтобы бороться с рабами там, где они находились в рабстве - в южных штатах, - движение за свободные земли боролось с ними там, где их не было - на территориях; вместо того чтобы предлагать освободить их, оно предлагало не пускать их (и свободных негров тоже) в новые районы, где они могли бы конкурировать с белыми поселенцами. Лишь горстка воинствующих аболиционистов предлагала освободить несколько миллионов негров, находившихся в рабстве, и эти немногие подвергались гонениям и преследованиям за свое бескомпромиссное рвение или экстремизм; им не удалось создать народное движение, подобное большой политической партии, и в итоге они остались ничтожным меньшинством. Подавляющее большинство "антирабовладельческих" вигов, демократов или, позднее, республиканцев, включая даже таких людей, как Линкольн, сосредоточили все свои усилия на том, чтобы не допустить рабства на новых территориях, заявляя при этом, что они никогда не будут вмешиваться в рабство в штатах. Их позиция позволила утверждать, что мотивом северян была скорее враждебность к рабовладельцам, чем гуманная забота о рабах, и что рабство было предосудительным - перефразируя Маколея - не потому, что оно причиняло боль рабам, а потому, что доставляло удовольствие рабовладельцам. Оно позволяло плантаторам поддерживать аристократи