Даз Башли, старшина кочегаров, выглянул из своего логова в темном углу – посмотреть, из-за чего шум. Сталкеров Даз не боялся – он был любимым внуком Бабули Башли, и на его толстой шее болталось с десяток амулетов, которые она ему надавала для защиты от пуль и от дурного глаза. У него была одна забота – следить, чтобы городские моторы работали исправно. Он схватил Тео за железный рабский ошейник и поволок к позабытой тачке.
– Он наш! Мы его нашли, все по-честному. Выковыряли его из разбитого моховицкого дирижабля. Бабуля говорит, мы можем все, что захотим, с ним сде…
Одним плавным движением Эстер сорвала с плеча ружье, сняла с предохранителя и выстрелила, убив Даза наповал.
Он шмякнулся на палубу, звеня амулетами. Остальных надзирателей Эстер перестреляла так быстро, что выстрелы и их эхо слились в одну барабанную дробь. Сбежав по лесенке, Эстер протянула руку Тео, но он так трясся, что не мог встать. Сталкеру пришлось нести его на руках, как ребенка. Эстер шла за ними, держа ружье наготове. В наступившей после выстрелов тишине слышно было только шарканье и тихое бормотание, когда встречные отодвигались с дороги.
Они подбежали к пескоходу. Шрайк, выдвинув когти-лезвия, оборвал причальные канаты, а Эстер почему-то вспомнила Стейнс – как они с Томом удирали от работорговцев и Анна Фанг их спасла.
Эстер сделала предупредительный выстрел в сторону гаражных дверей и забралась на палубу пескохода, мысленно ругая себя за сентиментальные настроения. Здесь не Стейнс, и Тео – не Том, и вообще – нечего об этом думать.
Напстер Варли, готовя дирижабль к полету, услышал крики и выстрелы и тихонько выругался. Он надеялся, что ему не помешают как можно скорее отчалить. Несколько минут назад Бабулины ребятки забросили ему в трюм леди Нагу. Напстера била дрожь от мыслей о том, какую цену можно будет за нее запросить на передовой. Если слишком долго копаться, Бабуля, того и гляди, еще передумает. Поэтому Напстер не побежал смотреть, как пескоход рванул через пустыню, а велел жене положить пока ребенка и запускать двигатели и подбил ей глаз за то, что недостаточно шустро побежала исполнять приказание.
– Шевелись, кобыла ленивая! – орал он, заглушая вопли младенца. – Пусть эти пескоструйщики сами разбираются со своими дрязгами, а нам надо дело делать!
Глава 11Вольф Кобольд
Том сомневался, принимать или нет приглашение Вольфа Кобольда; его с детства воспитывали в том духе, что нужно знать свое место, и он точно знал, что это место – не на Оберранге, высившемся над Мурнау, словно затейливая корона. Рен потратила несколько часов на уговоры.
– Ну тебе правда нужно поговорить с этим Вольфом! – убеждала она. – Он так заинтересовался, когда ты рассказывал о Клитии Поттс! Наверняка он что-то знает.
Том покачал головой:
– Да я и сам себе не очень-то верю. Просто мысль мелькнула, а доказательств нет. Пеннироял не поверил, а он – человек, который утверждает, что мусорные свалки Древних на самом деле служили для проведения ритуалов и будто бы у Древних имелись машины под названием «ай-яй-поды», которые могли записать тысячи песен на крохотных граммофонных пластинках. Если уж он считает, что моя теория о Лондоне маловероятна, то, наверное, это и правда одни только праздные выдумки.
Тогда Рен попробовала зайти с другой стороны:
– А ты не думаешь, что это будет для меня полезно и познавательно? Завести знакомства в высшем обществе… Орла говорит – один ее друг может тебе одолжить парадную мантию…
Пришлось попотеть, но в конце концов она его дожала.
На следующий день они поднялись на Мурнау и сели в лифт, идущий на верхний ярус. Тому явно было не по себе в чужой одежде. Рен оделась, как всегда, в летный комбинезон, зная, что он ей к лицу, а все, что она могла бы купить на базарах Воздушной Гавани, будет выглядеть убого рядом с нарядами богатых дам. Глядя на других пассажиров лифта, она задумалась, правильно ли поступила. Щеголеватые офицеры в синих парадных мундирах и дамы в изысканных платьях и шляпах как-то странно на нее косились.
Один-два человека шепотом спрашивали, она слышала:
– Кто эта необычная девушка?
Рен вздохнула с облегчением, когда лифт остановился. Она взяла Тома под руку, и они вместе вышли из здания лифтовокзала на яркий солнечный свет. Оберранг, как и весь Мурнау, был накрыт бронированным куполом, но кое-где целые секции держали открытыми, чтобы впустить свет и воздух. Приглашенные направлялись к массивному зданию со шпилями – ратуше, расположенной на бульваре Убер-ден-Линден[14]. Сквозь стеклянную мостовую бульвара виднелись деревья в парке ярусом ниже. Наверное, до войны это было очень красиво, но сейчас деревья засохли. Голые корявые ветки тянулись к Рен, вызывая жутковатое чувство.
Готическое здание ратуши окружала широкая полоса парка. Там, на поросших клочковатым мхом газонах, и происходил прием. Пестрели разноцветные навесы и палатки, между сухими деревьями и колоннами, сплошь в выщербинах от снарядов, развесили гирлянды ярких флажков и китайских фонариков – их зажгут, когда стемнеет. На газонах толпилось огромное множество народа. Кригсмаршал Мурнау пригласил мэров и советников всех городов, что собрались здесь. На украшенной флагами платформе играл оркестр, гости танцевали сложные торжественные танцы, скорее напоминавшие прикладную математику, чем развеселую джигу, которую Рен учила в Винляндии. Надо было послушать отца, зря они сюда явились. Рен всего однажды была на таком роскошном приеме – на Облаке-9, в качестве рабыни, разносящей на подносе напитки и закуски…
Она уже собралась удрать к лифту, и тут от небольшой группы офицеров у самой сцены с оркестром отделился Вольф и пошел к ней навстречу. Он слегка принарядился и почистился, но даже в парадной форме с алым кушаком выглядел чуточку потрепанным и небрежным. Сабля у него на боку была тяжелее и дешевле, чем вычурное церемониальное оружие других мужчин. Это был клинок, который постоянно используют для дела.
Улыбка Вольфа открывала острые зубы.
– Друзья мои! – крикнул он еще издали, поклонился Тому, а у Рен поцеловал руку. – Как я рад, что вы пришли!
Рен не привыкла, чтобы ей целовали руки. Вспыхнув, она присела в реверансе. Вольф погладил большим пальцем выпуклый шрам на тыльной стороне ее ладони – клеймо корпорации «Шкин», чьей собственностью она была в Брайтоне. Рен вырвала руку, застыдившись, но Вольф смотрел на нее со спокойным любопытством, как будто его совсем не смущало, что она была рабыней.
– Интересная у вас была жизнь, фройляйн Нэтсуорти, – сказал он, взял ее под руку и повел их с Томом через оживленную толпу.
– Не особенно, господин фон Кобольд. Хотя за последние полгода много всякого произошло…
– Прошу вас, называйте меня Вольфом. Или, в крайнем случае, господином Кобольдом. «Фон» – устаревшее обозначение титула. Мои родители им дорожат, а я не придаю значения этой чепухе.
Он ближе склонился к Рен:
– Вам незачем смущаться среди этих глупых женщин в дурацких платьях. Они по большей части всю войну прожили в более безопасных городах, а в Мурнау примчались только теперь, когда замолчали пушки. Посмотрите на них – они же как дети-переростки. Настоящей жизни не знают…
Рен нравилось его общество, и было приятно ловить завистливые взгляды светских дам, но немного тревожило, что он так легко угадывает ее мысли.
– Простите, что притащил вас сюда, – продолжал Вольф, обращаясь к Тому. – Я думал, что это хорошая возможность поговорить. Не знал, с каким размахом мои родичи принимают гостей с тех пор, как объявили это нелепое перемирие. Пойдемте в дом…
Он повел их мимо оркестра к бронированной громаде ратуши, но на полпути их перехватила внушительного вида дама в сером шелковом платье, таком жестком и несгибаемом, словно и сама она была в броне.
– Вольф, золотце мое! – сладким голосом проговорила она. – Все меня спрашивают, кто такие твои друзья…
Вольф сдержанно поклонился:
– Матушка, позволь тебе представить: Том Нэтсуорти, авиатор, и его дочь, Рен. Том, Рен, это моя матушка, Анья фон Кобольд.
– Я в восхищении, – промолвила матушка, хотя взгляд, которым она смерила Тома и Рен, был скорее страдальческим, словно знакомство с простолюдинами причиняло ей физическую боль. – У Вольфа появились такие своеобразные демократические пристрастия с тех пор, как мой муж доверил ему управлять Хэрроубэрроу! Просто не знаешь, кого он еще домой притащит. Авиаторы, как интересно…
– Не обращайте на нее внимания, – сказал Вольф, как только его матушка отошла поздороваться с группой олдерменов и их жен. – Она ничего не знает о том, как живут на передовой. На время боевых действий она дезертирует с Мурнау, улетает в какой-нибудь отель на верхних ярусах Парижа. Ее интересуют только наряды и пирожные.
Он говорил достаточно громко, чтобы матушка могла услышать. Многие гости оборачивались, глядя на него с неодобрением.
Том, испытывая неловкость, задал невинный вопрос:
– Хэрроубэрроу? Так называется ваш пригород? Кажется, я о нем ничего не слышал…
Вольф перестал сверлить спину матери мрачным взглядом и улыбнулся:
– Он совсем маленький. По сути, даже не пригород, а специализированный поселок. Мурнау захватил его во время войны. Но сейчас он мой, и у меня на него большие надежды. Очень большие.
Входя за ним в ратушу, Рен старалась представить себе этот Хэрроубэрроу. По дороге на восток она видела несколько боевых пригородов. Они выглядели ужасно: приземистые, хищные и покрытые броней, как мокрицы. Но Вольф говорил о своем с нежностью. Наверное, это похоже на гордость авиаторов – те никогда плохого слова не скажут о своем дирижабле, даже если это просто старый протекающий небесный буксир.
Как только дверь ратуши закрылась за ними, шум разговоров и музыки сразу смолк. Вольф провел гостей в просторную тихую комнату. Стройные колонны поддерживали потолок, и Рен показалось, что она очутилась в железном лесу. Были в комнате и стулья. Все сели, Вольф звонком вызвал слугу и распорядился принести напитки. Затем с минуту помолчал, рассматривая Тома и Рен, словно сомневался, правильно ли сделал, что привел их сюда.