[29] и реактивный триплан «Не надо мне больше фаршированных яиц»[30]. Их крылья вспарывали влажный воздух, словно лезвия.
Тео заорал от страха и отчаяния. Он понимал, что медлительная, раненая «Тень» не сможет уйти от Летучих Хорьков. Увидел, как Шрайк поворачивается к нему, решил, что Сталкер хочет его предупредить о погоне, и крикнул:
– Знаю я!
Но Шрайк сказал:
– ТАМ ОПЯТЬ ПТИЦЫ-СТАЛКЕРЫ.
– Что?
В залитом дождем окне Тео видел только темноту и собственное испуганное отражение. Мимо промчалась ракета, выпущенная кем-то из преследователей, и взорвалась далеко впереди, и вдруг оказалось, что темнота в основном состоит из крыльев. Из пустоты неба над ничейной землей навстречу им, хлопая крыльями, мчалась огромнейшая стая Воскрешенных птиц.
– Дьявол! – Тео рванул рычаги управления в бессильной попытке сменить курс.
Лучше уж принять в лоб ракеты, чем клювы и когти грозовых рапторов. Но система управления была повреждена. «Тень» откликалась неохотно, и, пока она повернулась, в окна уже бились крылья и прямо в кабину смотрели зелеными искрами глаза мертвых птиц.
Далеко за кормой промокшая насквозь и исхлестанная ветром в открытой кабине «Комбата Вомбата» Орла Дубблин увидела тучу машущих крыльев. Изощренно выругавшись, она развернула свой летательный аппарат и дала знак ведомым сделать то же самое. Она достаточно своих людей потеряла из-за птиц-Сталкеров на Облаке-9; ничто не заставило бы ее вступить в бой с такой огромной стаей. Орла проверила, что ведомые следуют за ней, и помчалась назад, к Манчестеру, а стая птиц, вытянувшись длинными рядами, словно пальцы неведомого мрачного бога, охватила «Тень бессознательного».
Тео съежился в кабине управления. Он так и ждал, что птичьи клювы и когти вот-вот пропорют тонкую обшивку. Хлопанье крыльев заглушало рокот моторов. Птицы кружили, ничуть не уступая маленькому дирижаблю в скорости.
– Они здесь не для того, чтобы нападать, – негромко произнесла Энона, встав за спинкой пилотского кресла. Ее рука легла Тео на плечо. – Я думаю, их прислали нам в сопровождение…
Тео вытянул шею, стараясь заглянуть за выпуклую оболочку. Раненый дирижабль летел в темной туче крыльев. Сотни птичьих глаз горели зелеными звездами. Птицы были все крупные – Воскрешенные коршуны, кондоры, орлы и грифы. Из разодранной оболочки дирижабля утекал газ. Сотни птиц вцепились когтями в каркас и, размеренно махая крыльями, понесли воздушный корабль на восток, через исчерченную колеями, изрытую воронками от взрывов ничейную землю.
В разбитое окно с правого борта влетела птица меньшего размера. При жизни она была вороном. Птица села на рычаг управления и повернула голову. Зеленый глаз, механически жужжа, сфокусировался на Тео. Птица раскрыла клюв. Из спрятанного за ее ребрами радиопередатчика зазвучал слабый, искаженный помехами голос далекого командира Зеленой Грозы. Он говорил шифром, которого Тео не знал, зато знала Энона. Она ответила на том же грубом по звучанию языке. Ворон расправил крылья и вылетел в окно.
Энона посмотрела на Тео:
– С наблюдательного поста Грозы увидели, что нас атакуют, и решили, что мы – их агенты. Я сказала им правду: что я леди Нага, возвращаюсь домой. Птица сообщила мне координаты посадочного поля, где нам следует приземлиться.
Тео выслушал продиктованные ею цифры, но их и не требовалось – птицы гнали «Тень» в нужном направлении. Тео рухнул в кресло и оглянулся на Шрайка. Он так обессилел от потрясения, что почти не удивился, когда в мокром, скулящем человеке, которого держал Шрайк, узнал Нимрода Пеннирояла.
– А он что здесь делает? – спросил Тео.
– Это был несчастный случай! – испуганно выпалил Пеннироял, как будто боялся, что его обвинят в преднамеренном проникновении на борт дирижабля. – Я упал. Мы со Спайни… упали с Воздушной Гавани и приземлились к вам на стабилизатор. То есть я приземлился. Спайни, бедняга, дальше полетел. Хотя… так ему и надо!
Мысль о том, что враг мертв, слегка его приободрила, но ненадолго. Взгляд Пеннирояла обратился к окну, за которым кружили птицы.
– Нгони, я пленник?
– Я думаю, мы здесь все пленники, профессор.
– Тебя не тронут, ты же из Зеленой Грозы! А я был мэром Брайтона. Ты ведь скажешь, что я всегда в глубине души был противником Движения? Скажешь, правда? Я согласился на эту должность ради того, чтобы расшатывать систему изнутри. И с пленными моховиками я ведь хорошо обращался? Ты можешь подтвердить, на Облаке-девять тебе не слишком плохо жилось! Трехразовое питание, и тебе никогда не приходилось носить ничего тяжелее опахала.
Энона пообещала:
– Я скажу, чтобы с вами хорошо обращались.
– Скажете? Спасибо!
– Не знаю только, послушают ли меня. Все зависит от того, какой отряд контролирует этих птиц – верные люди или те, кто желает мне смерти.
– О Поскитт!
Энона сжала плечо Тео и сказала:
– Мне нужно пойти взглянуть, как там ваша подруга.
– Как она себя чувствует? – спросил Тео.
Ему стало стыдно, что он совсем забыл про Эстер.
Энона серьезно смотрела на него.
– Она поправится?
– Надеюсь. У нее серьезная травма головы. Я сделаю, что смогу. Кто такой Том? Она все время о нем спрашивает.
– Это ее муж, Том Нэтсуорти. Папа Рен.
Энона задумчиво кивнула и снова ушла на корму. Шрайк ушел за ней, поставив Пеннирояла на палубу. Оставшись наедине со стариком, Тео подумал, не надо ли его связать или, может, запереть в туалете. Но Пеннироял, промокший и дрожащий, выглядел слишком несчастным, чтобы устроить какую-нибудь пакость, и, уж конечно, войско птиц-Сталкеров за окном не даст ему разгуляться. Тео откинулся на спинку пилотского кресла, чувствуя на языке вкус крови: тонкая струйка стекала ему в уголок рта из небольшого пореза на лбу. Он вспомнил Загву. Увидит ли он еще когда-нибудь свою семью? Где бы он ни оказался, нужно будет постараться отправить им весточку.
– Тебе письмо, – робко проговорил Пеннироял.
Тео оглянулся. Пеннироял протягивал ему грязный, мятый конверт.
– Она просила тебе передать, а я, признаться, запамятовал. Нашел сегодня в кармане пальто, когда искал бумажку, чтобы записать номер причала, где стоял «Леденец». Вот, решил вручить. Лучше поздно, чем никогда, верно?
Тео повертел конверт в руках и узнал почерк Рен. Он разорвал конверт, вытащил письмо и зашипел от досады – мокрая бумага расползалась у него в руках. Рен улыбалась ему с фотографии, той самой, что была в газете, – умное узкое лицо, не такое красивое, как ему запомнилось, зато настоящее и совершенно очаровательное. Тео положил письмо на панель управления, расправил, как мог, и попробовал прочесть. От воды чернила расплылись. Тео смог разобрать лишь несколько обрывочных фраз: «…отправляюсь в путешествие…», «загружаем провиант…», «даже не знала, что от Лондона остались какие-то развалины…» Что-то похожее на слово «спаслись». И в самом низу: «ищи меня в Лондоне».
– В Лондоне? – Тео старался не заплакать, но не справился с собой. – Она поехала в Лондон?
– Что? – встрепенулся Пеннироял. – Нет-нет, ты что-то не так понял. Они взялись выполнить какую-то работу для Вольфа Кобольда, это сын кригсмаршала. Лондон? Туда никто не заглядывает, в развалинах живут одни призраки…
Тео сумел прочитать еще одну только строчку в конце: «С любовью, Рен».
В кабине воняло кровью и антисептическими маслами. Эстер лежала, запрокинув голову, и лицо у нее было белее, чем наволочка на подушке. Шрайк смотрел на нее и надеялся, что она умрет, не приходя в сознание. Когда она станет Сталкером, как он, ему не придется постоянно за нее беспокоиться. Однаждырожденные так хрупки, так легко ломаются. Любить их – сплошное мучение.
Энона, встав на колени, проверила пульс пациентки, а затем посмотрела на Шрайка снизу вверх. В суматохе драки на Тринадцатом причале и бегства из Воздушной Гавани не было времени на реплики вроде: «Мистер Шрайк, что вы здесь делаете?» или «Мистер Шрайк, я так рада вас видеть!» А сейчас для этого было уже поздно.
Энона сказала:
– Это Эстер Шоу, да?
– ТЫ ЕЕ ЗНАЕШЬ?
– Конечно. Я изучила ваше прошлое, прежде чем заново пробудить вас.
Шрайк почувствовал, что дирижабль снижается, и подошел к боковому окну. За гущей машущих крыльев мерцали далекие цепочки огней – фонари и факелы на границе Зеленой Грозы. Из земли могильными камнями торчали противогородские надолбы и бетонные звукоотражатели. Шрайк понимал, что, когда они приземлятся, времени на разговоры, скорее всего, не будет, поэтому быстро спросил, обращаясь к отражению Эноны в оконном стекле:
– ПОЧЕМУ ТЫ ТАК СО МНОЙ ПОСТУПИЛА?
– Как поступила? – виновато откликнулась Энона. – Разве к вам не все воспоминания вернулись? Я ничего не стирала; как только вы уничтожили Сталкера Фанг, должны были снова стать собой…
– Я НЕ МОГУ СРАЖАТЬСЯ.
Шрайк повернулся к ней, чувствуя, как дергаются в стальных руках когти-лезвия, не показываясь наружу. Глубоко внутри вспыхнула былая сталкерская ярость, словно угли под слоем пепла. Хотелось убить ее за то, что она с ним сотворила, но убить-то он и не мог.
– ТЫ СДЕЛАЛА МЕНЯ СЛАБЫМ. ПРИЗРАКИ ОДНАЖДЫРОЖДЕННЫХ, УБИТЫХ МНОЮ, БОЛТАЮТСЯ У МЕНЯ В ГОЛОВЕ, КАК БУДТО МОКРЫЕ ПРОСТЫНИ. Я НЕНАВИЖУ ТО, ЧТО ДЕЛАЛ РАНЬШЕ. ЗАЧЕМ ТЫ ВЛОЖИЛА В МЕНЯ ЭТИ ЧУВСТВА?
Энона подошла ближе. Коснулась рукой его брони:
– Я этого не делала. Просто не сумела бы. Эти чувства рождаются внутри вас.
– КОГДА ОДНАЖДЫРОЖДЕННЫЙ НЭТСУОРТИ УБИЛ МЕНЯ НА ЧЕРНОМ ОСТРОВЕ, Я МНОГОЕ ВСПОМНИЛ. КОГДА ТЫ МЕНЯ ПОЧИНИЛА, ВОСПОМИНАНИЯ УШЛИ. Я ДУМАЮ, ЭТО БЫЛИ ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ ВРЕМЕНИ, КОГДА Я ЕЩЕ НЕ БЫЛ СТАЛКЕРОМ. КОГДА Я БЫЛ ЖИВЫМ, КАК ТЫ. ЭТА СЛАБОСТЬ ОТТУДА?
– Возможно… У доктора Попджоя была теория о происхождении Сталкеров…
Энона улыбнулась. Шрайк увидел ее белые, чуть-чуть кривые зубы – первое, что он в ней заметил, когда она выкопала его из могилы.