– Что это с небом? – спросила Эстер, выглянув с утра в окно.
Она все еще чувствовала слабость из-за раны на голове. Сперва она решила, что висящая над крышами причудливая дымка – признак ухудшения ее здоровья: что-то не в порядке у нее с глазом или с мозгом. Но, судя по испуганным лицам Эноны и Пеннирояла, они видели то же, что и она.
Солнце встало бледно-розовое и какое-то съежившееся. С неба сыпались хлопья, как будто шел снег.
– Снег? Летом? – пожаловался Пеннироял.
– ЭТО ПЕПЕЛ, – объявил Шрайк. – В НЕБЕ ПОЛНО ПЕПЛА.
Генерал Сяо, пользуясь затишьем, отдала приказ починить «Фурию».
– Мы не можем связаться с Шань-Го, – сообщила она гостям. – Это новое оружие, видимо, повредило наши радиостанции. Поэтому я отправлю вас к Наге как курьеров. Нам нужны приказы. Что делать – наступать? Вернуть отнятые городами территории? Или просто ждать, пока они сдадутся?
Энона посмотрела на столбы дыма над мертвыми движущимися городами.
– Не могу поверить, что у Наги было такое оружие и он ничего мне не сказал. Не верю, что он пустил его в ход. Столько убитых. Ужас!
Генерал Сяо поклонилась:
– Я лично согласна с вашим превосходительством. Но не будем говорить об этом слишком громко. Личный состав в восторге от нового оружия.
И точно, по пути к причалу, где стояла «Фурия», четверо спутников слышали победные крики и пение, доносящиеся с нижних ярусов Передового командования, из окопов и крепостей вокруг. Выстрелы хлопали, как пробки от шампанского, – солдаты Зеленой Грозы на радостях выпускали в небо заряды, которые хранили для боев с городами. Когда от металлической палубы в нескольких шагах впереди отскочила пуля, они сперва решили, что это стреляная гильза.
– Поскитт милосердный! – возмущенно закричал Пеннироял. – Так и глаз кому-нибудь выбить можно!
Только когда прямо перед ними возник злой, взъерошенный солдат, на ходу досылая новый патрон в патронник, они поняли, что пуля предназначалась Эноне.
– Алеутка! – крикнул солдат, показывая на нее своим товарищам, которые спешили к нему. – Вот она, друзья! Алеутская предательница! Пыталась уничтожить Цветок Ветра и посадить на ее место Нагу!
Шрайк шагнул вперед, заслоняя Энону, и выпустил перстяные клинки. Приятели солдата шарахнулись назад, но он остался на месте, продолжая кричать:
– Алеутка, твое время вышло! Она восстала вновь! Все слышали весть! Неведомый Сталкер убил тысячу городских в Брайтоне! На священной горе нашли пиявку-амфибию! Сталкер Фанг вернулась!
Эстер схватилась за ружье, но Энона поймала ее запястье, не давая застрелить разозленного солдата.
– Нет. Оставь его. Кто знает, что ему пришлось пережить?
От причала к ним уже бежали люди генерала Сяо.
Когда солдата схватили, он закричал:
– У Наги кишка тонка столько городов спалить! Это ее победа! Сталкер Фанг вернулась в Тяньцзин и убила трусливого калеку! Лети домой, алеутка, она и тебя убьет!
Буяна уволокли прочь. Энона вся дрожала. Эстер подхватила ее под руку и скорее повела к причалу.
– Не волнуйся так, он пьяный или сумасшедший.
– Я СЛЫШАЛ ТЕ ЖЕ СЛУХИ ОТ ДРУГИХ ОДНАЖДЫРОЖДЕННЫХ, – сказал Шрайк. – КОГДА ПОРАЖЕНИЕ КАЗАЛОСЬ НЕИЗБЕЖНЫМ, ОНИ УТЕШАЛИСЬ ВЕРОЙ В ТО, ЧТО ПРЕЖНЯЯ ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ВЕРНУЛАСЬ.
– Но ведь Фанг мертва, правда? – сказал Пеннироял, прячась за Сталкера. – Вы ее уничтожили!
– Она мертва, – сказала Энона. – Иначе и быть не может…
Но она все еще дрожала и полчаса спустя, когда «Фурия» уже уносила ее в замаранное пеплом небо, начиная обратный путь к Тяньцзину.
Лондон. После ночи наступил бессолнечный рассвет. Повсюду туман. Туман по окраинам развалин – там, где завалы обломков постепенно переходят в поросшую кустарником равнину. Туман в самом сердце развалин, клубится между высокими кучами ржавых кусков железа. Туман на дороге к Родильному отделению, туман на мусорных холмах. Туман вползает в домики Крауч-Энда, плотной пеленой окутывает ослепшие наблюдательные посты и замершие ветряки, виснет клочьями на оснастке «Археоптерикса» в секретном ангаре. Всю равнину укрыл такой толстый слой тумана, что птицы-Сталкеры не могут разглядеть Лондон, – только самые высокие груды обломков торчат скалистыми островками в сплошном белом море.
Рен проснулась от тревожного сна под равномерное кап-кап-кап с карнизов. Рядом – Тео (значит, он ей все-таки не приснился), а папы все еще нет. Нехотя Рен выбралась из тепла под боком у Тео и обошла стылую хибарку, заглядывая во все комнаты по очереди.
– Пап? Папа?
Письмо зашуршало под ногой, когда Рен вернулась к Тео. Спросонья ей пришлось дважды перечитать короткую записку, прежде чем она наконец поняла.
От ее крика проснулся Тео. Рен сунула ему листок.
Дорогая Рен!
Когда ты прочтешь это письмо, я уже буду в воздухе. Прости, что не попрощался, но, как ты мне написала когда-то, «иначе вы бы меня не отпустили». Я не хочу с тобой спорить, не хочу вспоминать тебя несчастной, плачущей или сердитой на меня. Хочу навсегда запомнить тебя такой, какой увидел сегодня, – в безопасности рядом с Тео.
Я попробую объяснить Зеленой Грозе, что Новый Лондон им ничем не угрожает. Новое оружие все изменило, но я верю, что генерал Нага – хороший человек и если он поймет, что мы, лондонцы, в сущности, такие же люди, как его народ, то отпустит нас с миром. Быть может, я даже уговорю его совсем отказаться от этого оружия. Я должен хотя бы попробовать.
Надеюсь, через несколько дней я вернусь и успею увидеть, как Новый Лондон отправится в путь, но если я и умру, это не важно. Если честно, Рен, я уже умираю. Так сказал врач в Перипатетиаполисе. Я умираю давно и скоро в любом случае умру, с помощью Зеленой Грозы или без нее.
Самое странное – я этим не слишком расстроен, потому что знаю – ты будешь жить дальше и увидишь много разных чудес, и когда-нибудь, надеюсь, у тебя тоже будут дети, они будут тебя и тревожить, и радовать, совсем как ты – меня. Я думаю, этому как раз и учит история: жизнь продолжается, даже если умирают отдельные люди и рушатся целые цивилизации. Простые вещи существуют всегда, повторяясь заново в каждом поколении. Что ж, я пожил свое, теперь твоя очередь, а я постараюсь добиться, чтобы в мире, где ты будешь жить, стало одной угрозой меньше…
Рен уже надела куртку и шагнула за порог раньше, чем Тео дочитал. Он обрадовался поводу прерваться. Письмо было слишком личное. Казалось неправильным в него заглядывать.
– Куда ты идешь? – спросил Тео.
– В ангар, конечно!
– Он уже улетел… Он сам говорит…
– Я знаю, что он говорит, но мы же не знаем, когда он все это написал! Он болен. Может, дорога заняла у него больше времени, чем он рассчитывал.
Рен не плакала, просто злилась на Тома, что держал такое в секрете от нее. И как он собирается без ее помощи долететь до Шань-Го?
Они с Тео побежали вместе – остановились только прихватить фляжку с водой на общественной кухне. Англи помогала готовить завтрак. Рен сунула ей в руки письмо и сказала:
– Разбуди мистера Помроя, пусть прочтет!
И побежала дальше, не дав Англи времени закидать ее вопросами.
День был хмурый, пасмурный. Рен почудился запах дыма – как будто огромная туча пепла от убитых городов за ночь приползла и навалилась на Лондон. Дальше по тропе хмарь становилась гуще, и груды обломков справа и слева от дороги казались призраками.
– А это правда, что твой папа говорит? – спросил Тео на бегу. – У него все так серьезно со здоровьем?
– Нет, конечно! – ответила Рен. – Это он нарочно, думает – я тогда не буду так расстраиваться, что он уехал в Шань-Го. У него иногда сердце покалывает, но от этого он пилюли пьет. Зелененькие такие.
Туман все сгущался. Ближе к восточному концу Холлоуэй-роуд уже на три метра впереди ничего было не разглядеть, а когда вышли из трубы, они оказались в мире сплошной белизны, даже лиц друг друга не видели, стоя рядом и держась за руки.
Сперва им показалось, что обоих дирижаблей нет на месте, но когда Тео врезался в стабилизатор «Археоптерикса» – стало ясно, что не хватает только «Дженни Ганивер».
– Кто идет? – раздался испуганный голос.
– Это я! Рен!
В тумане возникло сероватое пятно и, постепенно уплотняясь, превратилось в людей – Уилла Холсворта и Джейка Хенсона.
– Точно, это ты, – сказал Джейк.
– Проходи, друг, – прибавил Уилл.
– Где мой папа? – спросила Рен.
Ей было не до игры в солдатики.
– Он тут был рано утром, – сказал Джейк.
– Очень рано, – подтвердил Уилл. – Сказал, что мистер Помрой поручил ему взять «Дженни Ганивер» и слетать на разведку и что он ненадолго. Сейчас небось кружит над нами. Задержался из-за тумана.
– Фирменный лондонский туманчик! – сказал Джейк.
– Что ж вы, два дурака, его не остановили! – закричала Рен.
– Эй, полегче!
– Он же сказал – приказ начальства. С приказом не поспоришь.
– Он был при оружии? – спросил Тео.
Уилл и Джейк смутились.
– Пришел-то он без оружия…
– Но потом забрал у нас одно электроружье. Сказал, мало ли, вдруг там, над этим гороховым супом птицы-Сталкеры налетят.
Рен, чуть не плача, прижалась к Тео – почти упала на него. Она выбилась из сил, пока бежала сюда, и была уверена, что больше не увидит отца.
– Он улетел! Совсем улетел!
Из темной глотки Холлоуэй-роуд раздались какие-то гулкие звуки. Голоса и топот ног. Эхо разносилось далеко впереди тех, кто шел по трубе. Тео обнимал Рен, стараясь ее утешить. Лучи фонариков зашарили в тумане, высвечивая каждую капельку, хотя ничего толком и не освещая.
– Загванец? – послышался из-за светящегося пятна раздраженный голос.
– Я? – откликнулся Тео.
– Руки вверх! Отойти от дирижабля!
– Да я не рядом с ним стою, – возразил Тео.
– Это я тут, – сказал Уилл Холсворт.
– Да? – Из тумана проступил расплывчатый силуэт.
Это был Гарамонд, и в руке он держал револьвер, конфискованный у Вольфа Кобольда.