– Я – дочь Валентайна, – проговорила она.
– Что? – Том решил, что ослышался.
– Валентайн был моим отцом.
Том все еще сердился. Он подумал, что это очередная ложь.
– Твоим отцом был Дэвид Шоу!
– Нет. – Эстер покачала головой. – У мамы с Валентайном был роман – еще до того, как она вышла замуж. Мой отец – Валентайн. Я узнала об этом очень давно, на Разбойничьем Насесте, только тебе не говорила. Боялась, ты возненавидишь меня, если узнаешь. Но теперь ты все равно меня ненавидишь, так что можно и сказать правду. Валентайн был моим папой. Том, во мне его кровь, поэтому я легко могу врать, красть и убивать людей, и меня это ничуточки не смущает. Умом я понимаю, что это неправильно, только не чувствую. Вся в папу.
Ее единственный серый глаз выглянул между пальцами, словно она снова стала той застенчивой, надломленной девчонкой, которую он полюбил много лет назад. Вдруг мелькнуло воспоминание – яркое, как солнечный луч. Рен тринадцать лет, и они с Эстер стали часто ссориться. Эстер стоит внизу у лестницы в их доме на Сириус-корт и кричит вверх, обиженно надувшейся дочери: «Вся в дедушку!» Он думал тогда, что она говорит о Дэвиде Шоу, и очень удивился: Эстер всегда рассказывала, что Дэвид Шоу был тихий и добрый человек. Ну конечно, она имела в виду своего настоящего отца.
Остатки гнева схлынули, оставив Тома дрожащим и пристыженным. Каково ей было хранить такую тайну столько лет?
– И Рен тоже. – Эстер шмыгнула носом. Она плакала. – В ней тоже его кровь, иначе почему она украла ту Жестяную Книгу? Почему убежала от нас? Понимаешь, Том, я поэтому должна была уйти. Может, с тобой она выправится и Валентайн не проявится в ней…
– Рен пошла не в Таддеуса Валентайна, – мягко проговорил Том.
Он взял ее за руки, отводя их от лица.
– Видела бы ты ее сейчас, Эт! Она такая храбрая и такая красивая! Она похожа на Кэтрин.
Только что он был уверен, что не хочет ее целовать, и вдруг понял, что ничего другого и не хотел во все время разлуки. То, за что он так сердился: ее поступки, ее ложь и убийства – все это только сильнее привлекало его. В детстве он любил Валентайна, а теперь любит дочь Валентайна. Том стал целовать ее лицо, подбородок, изуродованные, мокрые от слез губы.
– Я тебя не ненавижу, – сказал он.
Высоко под куполом оболочки Шрайк стоял на вахте, высматривая, нет ли погони. До него доносились звуки из кабины управления: шорох движений и то, что они шептали друг другу. Его печалила давняя слабость Эстер к однаждырожденному, и страшила тоже. Он слышал по сбивчивому, болезненному стуку сердца, что Том не проживет долго. Что станет с Эстер без него? Как можно отдать все свои надежды такому хрупкому существу? И все же до него долетали ее тихие слова – только слух Сталкера мог их уловить:
– Люблю тебя люблю Том я только тебя всегда любила только тебя всегда всегда…
Шрайк, смущенный, старался не слушать, сосредоточиться на других звуках. И он расслышал – совсем слабый, за шумом двигателей и ветра в снастях, стук третьего сердца, дыхание еще одних легких и знакомый испуганный стук зубов.
Между стойками каркаса стояли несколько пустых ящиков, а за ними в углу подрагивал сваленный в кучу брезент. Шрайк отшвырнул брезент и уставился на скрючившегося под ним однаждырожденного.
Механическим голосом трудно выразить усталость, но Шрайку это удалось.
– ИТАК, ПРОФЕССОР, МЫ СНОВА ВСТРЕТИЛИСЬ.
– НА БОРТУ ПОСТОРОННИЙ, – объявил старый Сталкер, спускаясь по трапу вместе со своим пленником.
Том и Эстер отскочили друг от друга, торопливо поправили одежду и пригладили растрепанные волосы, неохотно обращая взоры на Нимрода Пеннирояла.
– Простите меня, пожалуйста, простите! – сыпал мольбами он и, прервавшись, добавил: – А, Нэтсуорти, добрый день!
Том неловко кивнул, но ничего не сказал. Он знал, что больше ему не представится возможности побыть с Эстер наедине. Плато сужалось, повышаясь, и до крутых склонов Эрдэнэ-Шаня осталось всего несколько миль.
– Выбрось его за борт! – сердито сказала Эстер, спешно застегивая рубашку. – Давай его сюда, я сама!
Ей казалось, что, если выбросить Пеннирояла на острые скалы с высоты пары тысяч футов, это поможет ей вернуть утраченное достоинство. Но она понимала, что Том будет против, поэтому сдержалась и спросила:
– Как, во имя всех богов, вы пролезли на борт?
– Не мог же я допустить, чтобы вы так запросто бросили меня в Батмунх-Гомпе, правда? – залепетал Пеннироял. – Поскитт упаси! Не стану я дожидаться, пока Нага мне голову оттяпает или еще что. Публика совсем не так охотно привечает авторов, если их разобрать на запчасти. Ну я и пробрался на борт, пока ребятки из Зеленой Грозы закачивали горючее, и спрятался в трюме. Если бы мистер Шрайк не начал шарить по углам, я бы и сейчас там сидел и никому не мешал. А кстати, куда мы направляемся? В Воздушную Гавань? В Перипатетиаполис? Надеюсь, в какое-нибудь приятное, безопасное место?
– Не осталось безопасных мест, – ответил Том. – Мы летим в Эрдэнэ-Тэж.
– Куда?! А главное, зачем?!
– Мы думаем, что там Сталкер Фанг.
Пеннироял выпучил глаза и забился в хватке Шрайка.
– Она нас всех убьет! У нее дирижабли, солдаты, Сталкеры!..
– Вряд ли, – сказал Том. – Я думаю, она совсем одна. Иначе как бы она смогла вернуться, чтобы разведка Наги ничего не заподозрила?
Он охнул и схватился за грудь. В разреженном воздухе сердце билось с перебоями. На миг Том ощутил чистейшую ненависть к Пеннироялу. Почему этот старик их преследует? Может быть, нужно рассказать Эстер, что сердце его подводит? Когда она узнает, что старая рана скоро убьет Тома, то не сходя с места прикончит Пеннирояла…
И все-таки Том не хотел ей рассказывать, насколько болен. Хотелось как можно дольше притворяться, что он выживет и сегодня вечером уснет в ее объятиях, а утром они вместе полетят навстречу новым приключениям в неизведанных небесах.
– Свяжем его и запрем в каюте на корме, – сказал Том.
– Но, Том, будь же разумным! – заныл Пеннироял.
– Свяжи его покрепче! Нельзя, чтобы он шнырял по кораблю.
Шрайк уволок брызжущего слюной профессора. Эстер тронула лицо Тома кончиками пальцев и ушла за ними, пообещав, что сама затянет узлы и оставит Шрайка на страже.
Том направил «Дженни» между снежными пиками Эрдэнэ-Шаня. Выше, выше, и вот уже самые высокие вершины скользят мимо иллюминаторов огромными слепыми кораблями, и в пепельном свете мерцающие снежные поля похожи на привидения.
Когда Эстер вернулась, Том сказал:
– Через полчаса будем над долиной, если старые карты Анны не врут.
– Не должны, – сказала Эстер и обняла его со спины. – В Эрдэнэ-Тэж был ее дом, правильно?
Том кивнул. Хотелось еще раз ее поцеловать, но он не мог даже взглянуть – требовалось все его внимание, чтобы обходить каменные гребни и шпили.
– Анна как-то говорила, что мечтает здесь обосноваться, когда уйдет на покой.
Эстер обняла его крепче:
– Том, если она правда там, то мы позволим Шрайку убить ее, и все, ладно? Ты не станешь с ней разговаривать, спорить и взывать к ее лучшим чувствам, да?
Том смутился. Эстер слишком хорошо его знала. Она угадала полуоформившиеся планы, которые весь день крутились у него в голове.
Он сказал:
– В тот раз, на Разбойничьем Насесте, мне показалось – она меня узнала. Она отпустила нас.
– Она – не Анна, – предупредила Эстер. – Не забывай об этом.
Эстер поцеловала его в ямку за ухом, где бился частый пульс.
– Когда я тебе сказала тогда, на Облаке-девять, что ты скучный, я просто говорила назло. Ты совсем не скучный. А если и да, то в самом чудесном смысле. Мне с тобой никогда не бывало скучно.
Они прошли над перевалом высоко в горах. С восточной стороны местность начала круто понижаться. Вниз, вниз – и перед ними открылась долина, белая, а дальше – зеленая. По дну долины вилась река, в дальнем конце разлилось озеро, и там, на островке, стоял дом, где собиралась жить Цветок Ветра. В старенький полевой бинокль Том разглядел антенну-тарелку на крыше. А потом все небо наполнилось взмахами крыльев.
Эстер едва успела сбить Тома с ног, когда первая волна птиц-Сталкеров выбила стекла в лобовых окнах «Дженни». Две птицы ворвались в кабину, хлопая крыльями и по-дурацки мотая зеленоглазыми головами. Эстер, схватив электрическое ружье, застрелила первую раньше, чем та ее увидела. Вторая с визгом кинулась на Эстер, целясь в глаза острым как нож клювом. Эстер снова нажала на спуск, и птица разлетелась ошметками слизи и перьев. Эстер посмотрела вниз, на Тома:
– Ты как, нормально?
– Да…
Он был бледен и напуган. Эстер неловко выпрямилась, шипя от боли, – от движения заныли перенапряженные мышцы. Эстер выглянула в окно. Вокруг «Дженни» снова кружили птицы, и парочка вовсю трепала гондолу правого двигателя. Эстер просунула электрическое ружье в боковое окно, прицелилась и убила обеих, потом бросила ружье Тому и схватила свое из шкафчика под потолком. В кабине на корме отчаянно вопил Пеннироял. Через приоткрытую дверь Эстер увидела мелькающие крылья и отблеск брони Шрайка, отбивающего птичьи атаки.
– ЭСТЕР! – закричал Сталкер.
– Я в норме, – успокоила его Эстер.
Крылья хлопали и в маленьком медотсеке, где когда-то Анна Фанг лечила ее арбалетную рану. Эстер с ноги распахнула дверь и сразу начала стрелять по птицам – они прорвались через крышу. Ружье было хорошее, паровой «Вельтшмерц-60»[41] с подствольным гранатометом, куплено за гроши в Эль-Хоуле, но в тесном отсеке оно произвело больше разрушений, чем птицы. Наружная стенка стала похожа на решето. Через дыры было видно, как еще несколько птиц набросились на двигатель, он закашлял и умолк. Вращение пропеллера замедлилось.
– Чтоб вас! – сказала Эстер и метко пущенной гранатой разнесла двигатель на куски вместе с птицами.
Снова выглянула в коридор и заорала: