Кирсанов слегка побледнел, потом кивнул.
– Это не так. Я командовал флотом планеты Элио. Но пространственная война не предполагает одного фронта. Сражения происходили одновременно в десятках звездных систем. Общее руководство Флотом Свободных Колоний осуществлял адмирал Воронцов. Вверенные мне силы базировались на Элио и контролировали ситуацию в восьми близлежащих звездных системах. Зачастую мы принимали участие в совместных масштабных операциях, но и в этом случае каждое подразделение отвечало за свой участок пространства, за конкретный клочок планетной тверди, вы понимаете, о чем я говорю?
– Вполне.
– Теперь несколько слов о послевоенном периоде. После капитуляции Альянса возникла сложная, я бы сказал кризисная, ситуация. Формально Флот Свободных Колоний является формированием союза Центральных Миров, но фактически большинство эскадр базируется на космодромах луны Стеллар и находится в прямом подчинении Воронцова. Он не пытался узурпировать власть, но на любом совете его голос является решающим. Во время войны единоначалие было необходимо, но сейчас каждая планета независима и способна проводить собственную политику. Воронцову это категорически не нравится. Он прилагает все возможные усилия для сохранения доминирующей позиции в решении любых вопросов. За ним – девяносто процентов флота, и нам приходится считаться с реальной угрозой.
– В период войны диктат Воронцова был абсолютен?
– К сожалению, да. Примерно с 2020 года на должности в генеральном штабе назначались лишь его ставленники, большинство глобальных решений принималось им лично, вся полнота верховной власти сосредоточилась в Форте Стеллар. После войны между нами начались конфликты и трения. Например, большинство в совете проголосовало против эвакуации периферии и коллапса пространства, которое мы называем «Обитаемой Галактикой», до границ скопления Центральных Миров. Кризис ситуации нарастает, и вскоре союз Свободных Колоний сохранится лишь на бумаге. Большинство планет сейчас формирует собственные космические флоты, – только так мы можем сохранить полученную независимость и не допустить диктатуры, исходящей из системы Рори.
– Грядет гражданская война?
– Надеюсь, что мы ее не допустим, – произнес Новак.
– Вернемся к нашим вопросам, – предложил Вербицкий. – Но сначала предлагаю переместиться в более удобное для разговора место. – Он жестом пригласил Андрея к ожидающему их флайкару.
– Итак, адмирал, если позволите, я изложу свою версию событий.
– Антон Эдуардович, – мягко поправил его Вербицкий.
– Да, простите, – Андрей все еще немного терялся в обществе двух легендарных личностей. – Постараюсь объяснять сжато. Я специализируюсь на чтении информации с искусственных нейронных носителей. Пропуская через свой рассудок память десятков модулей «Одиночка», различных годов выпуска и модификаций, я стал невольным участником сотен боев. Впервые мне доверили сбор данных еще в период войны. Мне тогда было пятнадцать лет. Как вы понимаете, воспитание, полученное мной в подземных убежищах Форта, предполагало слепую ненависть к противнику. Информация, которую мне удавалось извлечь из нейросетевых модулей вражеских «ИИ», имела в ту пору актуальный, оперативный характер, – в первую очередь в лаборатории попадали кристалломодули, доставленные с мест последних сражений. Среди адских картин техногенных битв мне и другим подросткам, работавшим на Управление разведки, удавалось локализовывать данные, касающиеся дислокации, численности, качественного состава подразделений противника, базирующихся в различных секторах пространства…
Андрей отпил из высокого бокала.
Место для продолжения разговора, выбранное Вербицким, находилось почти у самого обрыва, на краю мыса. Среди зелени недавних лесопосадок пряталось несколько одноэтажных строений, здесь же на небольшой поляне сервы накрыли стол.
– В ту пору эмоциональные впечатления не играли решающей роли. Жестокие картины боев воспринимались рассудком, но не анализировались им, – продолжил Кирсанов. – Молодость, максимализм, ненависть к противнику не позволяли глубоко сопереживать и объективно оценивать прожитое в виртуальном пространстве, и это, наверное, уберегло мой разум от безумия. Многие сверстники не выдерживали и сходили с ума, но я выстоял, повзрослел и много лет спустя, уже возглавляя лаборатории искусственного интеллекта, однажды начал задавать себе неудобные, спорные, с точки зрения официальной пропаганды и признанной истории, вопросы. Это произошло после знакомства со статьями доктора Эреста Норга Логвила.
– «Новейшие исследования»? – уточнил Новак.
– Да. Они публиковались в популярном ежемесячном обозрении «Все Миры». Некоторые мысли, высказанные в его работах, заставили меня задуматься, а повзрослевшее сознание, приученное спецификой работы к логическому мышлению, нашло сделанные Логвилом предположения небезосновательными. Тогда я стал искать подтверждение им.
– Что именно вас заинтересовало? – Вербицкий внимательно слушал молодого ученого, стараясь понять ход рассуждений Андрея, дать ему высказаться, ведь свежий взгляд на известные адмиралу проблемы мог стать настоящим откровением.
– Вопрос о сроках войны, ее целях, гипотеза о трансформации конфликта людей в противостояние созданных для войны искусственных интеллектов живо задели мое воображение, – ответил Кирсанов. – Я перепроверил данные, приводимые в статьях, и пришел к тем же результатам. Тогда, на основе известных цифр, я начал создавать математические модели вероятностей, пока не убедился, что Логвил не просто прав – он преуменьшил масштаб проблемы. Я брал данные статистики, вводил их в специальные программы, производящие расчет вероятностей для произвольно выбранного события, и в итоге получалось, что Свободные Колонии вообще не имели ни малейшего шанса победить.
– Однако мы победили, – вставил реплику Новак.
– Верно. Я ни на секунду не забывал об истинном развитии истории. Оставалось предположить, что не верны или намеренно искажены общедоступные исходные данные. Тогда я и начал искать ту загадочную, неизвестную мне силу, сражавшуюся на стороне Свободных Колоний, уравновесившую баланс, давшую отпор миллионной армии механизмов Альянса, руководимых модулями искусственного интеллекта.
– И как? Удалось отыскать? – Вербицкий откинулся в кресле, внимательно глядя на Андрея.
Тот кивнул:
– Нашел, но не сразу. Скажем так – я начал построение собственной гипотезы произошедшего, опираясь на косвенные свидетельства. Мне помогли воспоминания, относящиеся к сотням «прочитанных» сознаний боевых «ИИ». Глядя на происходящее их глазами, я совершенно иначе оценил поведение отчаянных бойцов колониальной пехоты, которые совершали чудеса героизма. Они без страха жертвовали собой, побеждали в практически безвыходных ситуациях, часто брали верх над противником, несмотря на его численное превосходство в технике. Приведу лишь один пример. В состав штатной бригады космической пехоты Флота Свободных Колоний входило двадцать пять серв-машин класса «Беркут», в то время как у аналогичных подразделений Альянса количество боевых планетарных механизмов исчислялось сотнями. При таком неравенстве сил не хватило бы никакого профессионализма, чтобы добиться победы. Но мы побеждали. Это факт, не находящий объяснения в рамках человеческих возможностей.
– Сорок три бригады колониальной пехоты сражались на шестидесяти семи планетах, – произнес Вербицкий. – Среди формирований Элио подобные подразделения не создавались. Мне всегда претила ставка Воронцова на фанатизм и самопожертвование, которые в определенный момент, с учетом прогресса развития планетарной техники противника, стали, как ни кощунственно это прозвучит, бессмысленными массовыми самоубийствами.
– Я заметил два очень важных факта, – Андрей посмотрел в сторону океана, где багряный диск звезды медленно клонился к горизонту. – Все планеты, где воевали бригады колониальной пехоты, сформированные в Форте Стеллар, сейчас находятся на строжайшем карантине. Из сорока трех соединений я выделил десять, среди личного состава которых есть ветераны, дожившие до наших дней. Тридцать три бригады не имеют ни одного выжившего, хотя к моменту капитуляции Альянса они являлись полнокровными формированиями и принимали участие в штурме Линии Хаммера.
– Эта операция вообще выглядит бессмысленной, – мрачно произнес Новак. – Линия Хаммера потеряла свое стратегическое значение после того, как наши ученые усовершенствовали гиперпривод боевых кораблей.
– Создается впечатление, что командование Флота намеренно «похоронило» там силы сводных штурмовых соединений, равных по численности шести ударным флотам, – заметил Андрей. – По крайней мере, они исчезли из списков объединенной космической группировки и официально списаны в процент невосполнимых потерь. Линия Хаммера сейчас находится на бессрочном карантине.
– Я хорошо помню подготовку к штурму Солнечной системы, – нахмурился Вербицкий. – Мы с адмиралом Дороховым и командующим наземными силами вторжения генералом Рокотовым настаивали на обходном маневре через пространство гиперсферы, но Воронцов назвал штурм Линии Хаммера «неизбежным тактическим ходом». В тот момент с доводами Верховного Главнокомандующего было трудно спорить. Разведка докладывала, что на планетах Линии Хаммера Альянс сосредоточил крупные резервы, которые нанесли бы удар в тыл Флоту Колоний, как только мы покинули бы пространство аномалии и начали преодолевать рубежи противокосмической обороны в границах пояса астероидов Солнечной системы. Кроме того, на многих мирах внешнего оборонительного рубежа функционировали автоматические заводы, существовали крупные ресурсные базы. Мы настаивали на избирательном применении аннигиляционной установки «Свет» против планет Линии Хаммера, где, по данным разведки, давно и безраздельно властвовали машины. Вселенная от подобного удара стала бы только чище, но Воронцов отказался обсуждать наше предложение, приказав сосредоточить все внимание на подготовке к штурму Земли.