себя меня привело пролетевшее над головой кресло, грохот ломаемых столов и азартные вопли посетителей. Я говорил, что Рахов – тихий и спокойный город? Врал, бессовестно врал! Смеялся над сравнением его с городами Дикого Запада? Дурак был, исправлюсь. Эх, то-то было бы радости Рогову, если бы он увидел происходящее сейчас у старого Мазо.
Во всеобщую драку, накрывшую кафе, меня втянули быстро и непринужденно. Хватило пары скользящих ударов по корпусу, прилетевших откуда-то из кучи дерущихся наемников, пока я пробирался к выходу. Потом кто-то попытался схватить меня за шиворот, за что тут же схлопотал шлемом по зубам, и… меня закружило в людском водовороте. Все в лучших традициях кабацких драк, народ лупил друг друга самозабвенно, с радостью, не разбирая, кого и за что. Все против всех! И, каюсь, я тоже поддался этому азарту, отвешивая люлей любому, кто подворачивался под руку. И ведь даже мысли открыть окно и смыться не возникло. Все здравомыслие потонуло в угаре этого сумасшедшего месилова и злом, веселом кураже.
В себя я пришел, когда обнаружил, что стою спиной к спине с каким-то здоровяком, а вокруг валяются злые вороги – поверженные, само собой. В отдалении видно еще несколько «компаний», продолжающих вялую драку, больше похожую на «медляк» боксеров-тяжеловесов в двенадцатом раунде. Иначе говоря, висят друг на друге и изредка дергаются в попытке заехать противнику в бочину. Кое-кто из валяющихся на полу стонет, кто-то баюкает пострадавшие конечности и тихо матерится, а мой нежданный напарник, держащий на вытянутой руке какого-то бедолагу, с методичным хеканьем выбивает из него душу. Бедняга, впрочем, на это только щербато улыбается и держит кинетический щит.
– Да чтоб тебя, мурло белобрысое! – не выдержал здоровяк, и его рука, засветившись алым светом, врезалась в лицо противника. Щит пропал с легким щелчком, и улыбка щербатого буквально смялась о кулак моего «напарника». Нокаут.
– Ты его не убил? – спросил я. Здоровяк похлопал свою «грушу» по щекам и довольно хмыкнул.
– Не. Живой… Да и что ему сделается? – ответил он. – Не в первый раз, поди. И не в последний…
– Тогда клади его аккуратненько на пол – и пойдем отсюда, пока не повязали.
– Верно мыслишь, паренек. Машинки уже едут, пора линять, – прислушавшись к чему-то, согласился напарник. А через секунду и я услышал раздавшийся где-то в отдалении вой сирен. Переглянувшись со здоровяком, мы кивнули друг другу и ломанулись с веранды в зал, тоже, кажется, носящий на себе следы побоища. Мой напарник с хищной грацией проскользнул под стойкой в открытую дверь кухни, и я, не теряя времени, последовал за ним. Ушли.
Глава 5Новый день – новое дело
– Чертов круг, чертов Григош! И мой сын… мой сын – идиот! – в который уже раз взвыл старший Стенич. Илона вздохнула. Ну, хоть перестал у нее спрашивать, как они могли зачать… такое. А ведь еще немного, и она сама прибила бы обоих олухов. На секунду же оставила! Буквально на минуточку! И мужчины тут же наломали дров.
Нет, права была матушка. Дома мужчин нужно крепко за шиворот держать, иначе обязательно что-нибудь учудят. И хорошо если просто налево побегут, там с последствиями все понятно. Мужа огреть скалкой по хребту, помурыжить и простить. Дуре, что на него позарилась, космы повыдергать… в крайнем случае ребенка признать да приличным человеком вырастить. Сына, коли девчонку какую спортит, выдрать розгами, чтобы неделю сидеть не мог, да и женить на той стерве, что порушила уже построенные планы на брак кровиночки с приличной девушкой.
А вот если в домашних делах мужика хоть на миг из виду упустить, тут только держись. Такого наворотит – всей семьей не разгребешь. Вот как сейчас, например. На минуту вышла, понадеявшись на мужа, и сын тут же гостя оскорбил, чуть не взашей со двора вытолкал, а супруг драгоценный ничего не заметил. Отвлекся он, видите ли… Не мог попозже с Гришкой-собутыльником поговорить? Так ведь нет, как же! Глава круга, не хухры-мухры! Зато теперь сколько вою… «Мы зачали»… «Мы родили»… Да еж твою медь! Мы пахали, я и трактор! Зачал он, велик труд, можно подумать. Все-то ноченьки пыхтел-старался, так что к утру от усталости уже не стоял даже на ногах, да… А уж это его «мы родили»… Ты, что ли, этого охламона рожал-мучился?! У-у, балбесы великовозрастные.
Илона тяжело вздохнула, собралась с мыслями и, поднявшись из-за стола, резко хлопнула по нему ладонью. Муж, в этот момент заливавший в глотку уже четвертый стакан домашнего вина, аж поперхнулся от неожиданности. Горе он заливает… клоун. Артист погорелого театра!
– Так. – В голосе женщины звякнула сталь, и Любомир тут же подобрался. Короткий, выверенный жест ладонью у лица – и пьяная муть, успевшая поселиться в его глазах, исчезла, будто ее и не было. Вот умеет же, когда хочет. Илона смерила мужа долгим взглядом. – Закончил спектакль?
– Спектакль? – И взгляд такой знакомый, наивно-наглый. Убойное сочетание. Именно на него когда-то и повелась девчонка из старого, но изрядно обедневшего боярского рода. Да только с тех пор прошел не один десяток лет, иммунитет выработался будь здоров.
– Любый… – Тут главное, голоском поласковей, чтобы был как бархатная перчатка… на стальном кулаке.
– Все-все, – махнул рукой супруг и, покосившись на недопитую бутыль, вздохнул. – Эх, чутка недодавил.
– Любомир!
– Да все уже, говорю, – скривился тот и в один момент сбросил маску придури.
Глава семьи поднялся из-за стола, повел плечами, словно разминаясь перед боем, и повернулся к недоумевающему от происходящего Олегу. По лицу старшего Стенича скользнула ухмылка. Недобрая такая, многообещающая. – Ну что, сынку, вспомним былое?
– Ты о чем, бать? – хмуро, с явным ожиданием подлянки спросил Олежек. Надо же, а чуйка на неприятности работает. Сильная кровь у Стеничей, хоть и не бояре. Вот даже этому охламону чуток способностей перепало. Хотя… лучше бы он мозгов от материного рода получил. Хоть сколько-то.
– Как о чем? – делано удивился Любомир. – О детстве твоем, голоштанном да безоблачном. О лавке вот этой вот самой да о прутиках ивовых, хлестких, в соленой водичке вымоченных. А что это ты побледнел так, кровинушка моя?
– Ба-ать… – Изменившись в лице, Олег зашарил взглядом по комнате в поисках возможности для побега.
– Портки скидай, говорю, дуб неструганый! – неожиданно рявкнул Любомир, от души придавив первенца «яростью». – Учить буду. Вежливости и уважению!
– Да ты ополоумел, что ли, старый? – опешил Олег, явно не ожидавший ТАКОГО поворота.
– Ополоумел? Я?! Старый?!! Ах ты ж, тля заштанная! – еще пуще взъярился муж, и от его рева задрожали стекла в окнах. – Зовсим з глузду зъихав?! А ну снимай штаны, кур-рва! Я тебе сейчас вобью ума в задние ворота! Ты у меня не неделю – месяц за задницу схватиться не сможешь. Гадить стоя научишься! Стоять, ушлепок! Куды побег?!
Понаблюдав за происходящим, Илона покачала головой и, дождавшись, пока муж поймает улепетывающего отпрыска, тихо покинула комнату, чтобы не видеть того, что будет дальше.
Уже закрывая дверь, она услышала мычание сына:
– Ба-ать, мне ж уже не пять лет! Ну, ба-ать! Дитя ж бьют, только пока оно поперек лавки помещается! А я… это ж не учение уже получается, а извращение!
На миг в комнате воцарилась мертвая тишина, а потом…
– Как-как ты меня сейчас обозвал?! – прошипел Любомир. – Ну все, молись, сынку. За это втрое больше отхватишь.
Свист, удар… сдавленное «ой»!
– А ну, скинул щит! – Вновь рык мужа и… свист, удар… вопль! Илона кивнула и, плотнее прикрыв дверь, наложила на комнату заглушающий полог. Учебный процесс – он не только вдумчивости, но и тишины требует.
– Надо признать, дорогая, старший сын не оправдал наших надежд. Провалился с треском при первой же проверке на самостоятельность, – вздохнул Любомир, обнимая только что забравшуюся под одеяло жену.
– Скажи честно, почему ты не остановил его, как только он начал хамить гостю? – сонно спросила Илона.
Муж поморщился. Естественно, в темноте спальни она не могла этого видеть, просто… почувствовала.
– Не успел, представляешь, – выдохнул Любомир. – Общение с Григошем действует на меня как-то…
– Отупляюще? – усмехнулась Илона.
Муж крякнул.
– Черт его знает. Споры с ним затягивают так, что обо всем на свете, кажется, забываю, – нехотя проговорил Стенич и, помолчав, посетовал: – И дернуло же меня ему позвонить на самом деле. Ну что стоило сымитировать звонок, а? Проверил сына, называется.
– Да уж. Наломали вы с Олежеком дров. Как теперь с Кириллом объясняться будешь?
– Понятия не имею, – признался Любомир. – Глупо все получилось. По-идиотски.
– Думай. Парень-то перспективный, не зря твоя чуйка на него сработала, – тихо проговорила Илона и почувствовала, как муж напрягся. – Что?
– Ты еще не все знаешь, – вздохнул Любомир. – Тут, видишь ли, большой вопрос, чье чутье на кого сработало. Знаешь, что наш идиот сотворил сразу после «вразумления»?
– Ну? – пришла очередь насторожиться Илоне.
– Выставил разбитые ТК на продажу. Со злости, и чтоб не было повода для общения с мальчишкой, по его собственным словам. И лоты были выкуплены спустя полчаса… неким Георгием Роговым.
– Это не ватажником ли нашего юного атамана?
– Им самым, – удрученно подтвердил Любомир.
– Дела-а. Прямо хевдингова воля какая-то, – завороженно проговорила Илона. Муж неопределенно хмыкнул, и женщина сразу его поняла. – Ну да, ты же не знаешь. У бояр есть… поверье? Нет, не так. И не верование… не знаю, как точно объяснить. В общем, все более или менее древние боярские и дворянские роды верят в особый вид удачи, присущей некоторым людям. Называют ее везде по-разному. В новгородских пятинах, в восточных германских марках, в Норвегии, Швеции и Дании зовут волей хевдинга. В низовских землях и от Дуная до Урала кличут княжьей или боярской удачей. В Европе раньше звали карловым венцом, сейчас называют фельдмаршальской славой. И это не просто вера, не смейся. Мы знаем, что это свойство действительно существует. Более того, раньше к нему относились как к определенному качеству человека. Те же викинги, например, или дружинники. Для них хевдингова воля, то есть военная удача предводителя, была таким же человеческим качеством, как смелость или хитрость, великодушие или слабоволие. Понимаешь?