— Я же говорил, что мы три года путешествовали с купцом по восточным землям. — Вот поэтому Эрик и не любил врать. Как бы ни хороша была память, утруждать ее запоминанием придуманных историй он вовсе не хотел. И он готов был биться о заклад — сейчас дело было вовсе не в невнимательности Хаука. Да, он нанял первых встречных, и они уже спасли его жену от отравы, и, возможно, от падения с лошади, приняв удар на себя. Но все равно хотел знать, с кем связался. И спрашивал якобы забыв, о чем уже заходил разговор, именно для того, чтобы услышать еще раз и сравнить — не будет ли один рассказ противоречить другому?
— Значит, вы знаете, чего ждать друг от друга? В бою, я имею в виду?
— Конечно. Можешь ставить нас в один караул, мы давно сработались. Можешь разделить. Это не имеет значения. Даже один одаренный — хорошее подспорье в бою.
— Ингрид не будет стоять в карауле. Она будет при Аделе.
— Воля твоя.
— Но все же ты не объяснил, почему у вас нет даже куска полотна для навеса, чтобы укрыться от дождя. И почему вы путешествуете в приграничье, ничего о нем не зная.
Эрик припомнил уроки землеописания, радуясь, что всегда схватывал написанное с первого прочтения. Прикинул расстояния и время.
— Мы ушли из Белокамня в разгар лета и решили не утруждать себя лишними пожитками.
Лучше не множить сущности сверх необходимого. Про Белокамень он мог бы рассказывать часами. Ингрид тоже.
— Думали, что найдем здесь дело. Но довольно сложно искать, толком не понимая, что происходит и никого не зная.
— Белокамень — богатый город. Я слышал, купцам всегда нужна охрана. Зачем вы ушли оттуда?
Эрик поморщился.
— Это некрасивая история, о которой я бы не хотел распространяться.
— А если я буду настаивать?
— Нет.
Прямо сейчас они нужны Хауку куда больше, чем он им. Он не дурак, значит, давить не будет. А потом они с Ингрид все же перемолвятся парой слов наедине и договорятся, что врать. Не рассказывать же про чистильщиков, побег из ордена, жестокие убийства и ложные обвинения.
Про чистильщиков лучше вообще никому не рассказывать. Слава у них была дурная, и Эрику вовсе не хотелось, чтобы отголоски этой славы его коснулись.
Хаук настаивать не стал. Понимал, что ни надавить, ни угрожать по большому счету нечем. Пока нечем.
— Устраивайся, — сказал он. — Я велю оруженосцу принести тебе поесть. И отдыхай. Я со своими людьми встаю в караул под утро. Будешь с нами.
Эрик кивнул. Под утро так под утро. И тогда-то Хаук не упустит момента и постарается вытащить из него все, что не сумел. Или понадеется, что Эрик от скуки разболтает все сам. Что еще делать в долгие предутренние часы?
Эрик решил, что подумает об этом потом. Бросил плащ там, где ему указали. Сунул под голову сумку.
Может быть, оруженосец и принес еду, но Эрик этого не услышал, провалившись в сон.
Проснулся он от того, что кто-то осторожно тряс его за плечо. Сощурился от пламени свечи.
— Наша смена, — вполголоса сказал Бруни.
Эрик с хрустом потянулся. Здоров он спать. Зато отдохнул за все последние сутки. Можно и в караул.
Он выбрался из шатра, поежился под свежим ночным ветром. Завернулся покрепче в плащ. Одна луна сияла в небе серебряным диском, вторая — тонким убывающим месяцем. Можно даже и светлячок не зажигать, и так все видно. Разноголосый храп доносился из-под телег и из шатров. Чуть поодаль тенями бродили стреноженные кони. Костер не горел или был хорошо скрыт. Впрочем, и так не замерзнет, особенно если не стоять на месте.
Хаук вышел из тени шатра.
— Я уже думал, что тебя не добудятся. Бруни сказал, что когда принес обед, ты не проснулся. И ужин тоже проспал.
— Бурная ночь выдалась, — хмыкнул Эрик. — И еще более насыщенный день.
— Полагаю, спрашивать, почему именно ночь оказалась бурной, бесполезно? — поинтересовался Хаук.
— С такой-то бабой? — хохотнул появившийся рядом с ним мужчина, на вид чуть младше Хаука. — Чем еще молодым заниматься?
Эрик уставился на наглеца. Тот осекся, сглотнул.
— Прошу прощения, господин. Я не хотел ничего плохого.
Эрик кивнул. Снова повернулся к Хауку.
— Ты не представил меня своим людям.
— Ты слишком крепко спал, — усмехнулся Хаук. — Это Вигге. Копье и меч. Был правой рукой отца, почти наравне с Гарди.
— Вы мне льстите, господин. — Вигге потупился, пригладив волосы, цвета которых в полумраке было не разглядеть.
— Вовсе нет.
Эрик коротко поклонился, не улыбнувшись. Был правой рукой отца а сейчас, наверняка, правая рука сына там, где дело касается простых воинов. Значит, ссориться с ним не стоит. Если, конечно, сам не продолжит на рожон нарываться. Но и делать вид, будто подобные шуточки в порядке вещей, тоже нельзя. Пусть Хаук и ценит этого заслуженно, но Эрик не юнец, только-только получивший перстень, чтобы позволять подобное панибратство. А Ингрид — не обозная шлюха. По крайней мере, пустой не имеет права так шутить в самом начале знакомства. В устах одаренного та же самая фраза прозвучала бы совсем по-другому.
Хаук хлопнул его по плечу.
— А это Эрик. Не знаю, как он сражается, но целитель отменный.
— Узнаем в свое время, — снова поклонился Вигге. — Дар всегда пригодится.
— Именно. — Хаук мотнул головой, зовя за собой. — Пойдем, познакомишься с остальными.
Отряд Хаука ничем не отличался от отрядов других благородных. Трое конных — сам Хаук, Вигге и еще один. Оруженосец, хоть и ехал верхом вместе с господином, полноценным воином не считался. Три меча, четверо с самострелами. Хаук обошел всех по периметру лагеря, и для каждого у него нашлось доброе слово. Похоже, этих людей он в самом деле знал не первый год. Эрик кланялся, шутил в ответ на шутки и думал, мог ли кто-то из этих людей желать зла своему господину, и если мог, то зачем. Ответа не было.
— Ну вот, — сказал Хаук, наконец. — Моих людей ты знаешь. С людьми Гарди и Фолки — они спят пока — познакомишься завтра, да и на слуг посмотришь.
Эрик кивнул. К остальным тоже стоило присмотреться. Хотя вряд ли эту игру затеял простолюдин. Гарди или Фолки?
— А теперь давай присядем и поговорим… — начал было Хаук. Эрик не дослушал, замер, уставившись в ночь — туда, где в темноте вдруг перестал просматриваться силуэт коня. Шагнул вперед — Хаук осекся на полуслове — зажег светлячок, послав его прочь от себя, в темноту. Которую светлячок рассеять не смог. Прямо над землей висело облако черней самой ночи.
— Быстро буди всех, пусть хватают, что успеют, и отходят! — Он махнул рукой. — Куда угодно, лишь бы в одном направлении.
— То есть? — не понял Хаук.
— От силы через пять минут тут будут тусветные твари. Уводи людей. Или нам всем конец.
Глава 7
Эрик был готов к тому, что Хаук начнет расспрашивать, спорить, протестовать — и уже успел пожалеть, что не может подчинить ему разум: на долгие объяснения просто не было времени. Но тот лишь на мгновение вгляделся ему в лицо и крикнул:
— Тревога!
Вскинулись, заржав, лошади, что-то зазвенело, когда полезли из-под телеги слуги. Рядом вырос оруженосец, замер, ожидая приказаний. Во взгляде мелькало недоумение, но никаких вопросов парень не задавал.
Хаук медлить и объяснять не стал.
— Мигом к Гарди и Фолки, пусть поднимают своих людей и отводят… — Ткнул пальцем в направлении, куда указывал Эрик. — Туда ярдов на двести. Брать только то, что успеют унести на себе. Быстро!
— Понял. — Парень исчез.
— Если ты ошибся, я выставлю себя редкостным дурнем перед своими людьми, — едва слышно буркнул Хаук.
— Не ошибся, — сказал Эрик, глядя, как у края облака сквозь непроглядную черноту под огнем светлячка начинают вырисовываться серые очертания человека и светлое пятно лица. — Чистильщики уже здесь.
И если среди них окажется кто-то, помнящий его или Ингрид, им обоим конец.
Впрочем, сперва люди. Потом тварь. А потом можно подумать и об остальном. Если к тому времени это еще будет важным.
Вокруг Хаука уже собрался его отряд — не было видно лишь оруженосца и Ингрид. Впрочем, за нее Эрик не беспокоился — она там, в центре лагеря, наверняка уже вытащила свою подопечную из постели и волочет прочь из шатра. Когда нужно, Ингрид умела быть очень убедительной.
— Лошади, — спохватился Хаук. — Лошадей тоже нужно забрать.
Кругом суетились и бегали куда меньше, чем Эрик ожидал. Слуги, взвалив на себя узлы с пожитками, деловитыми муравьями двигались мимо шатров туда, куда велел палец Хаука. Двое, не обремененные вещами, напротив, подошли к господину, ожидая приказаний. Из большого шатра, где, насколько понимал Эрик, располагались простые воины, выбирались вооруженные и одоспешенные, благо натянуть поддоспешник и кольчугу недолго. С расспросами никто не лез. Эрик успел заметить, как дернулся было в сторону Хаука Фолки, и как Гарди ухватил его под локоть, что-то сказал на ухо. Белобрысый вырвал локоть, но пошел рядом с Гарди, а его люди — за ними.
Хаук кивнул сам себе, проводив их взглядом.
— Лассе, Ульв. Позаботьтесь о конях. Остальные — прочь. Я сейчас догоню. Только прослежу.
Люди двинулись было туда, где бродили лошади, опасливо глядя на черное облако. Но когда оттуда вышагнул человек, а следом еще один — шарахнулись, осеняя себя священным знамением.
Чистильщик прищурился на светлячок — Эрик выдохнул: этого парня он не знал, зажег еще один. Оглядел место будущего прорыва. Выругался длинно и грязно.
— Куда прете, дурни! Прочь отсюда! — заорал чистильщик. — И уводите этот бордель на марше!
— Пусть делают, как они говорят, — еле слышно посоветовал Эрик Хауку.
Тот кивнул, хотя на скулах его играли желваки. Его люди, оглянувшись на хозяина, попятились к нему, все еще опасливо глядя то на чистильщиков, то на облако, откуда выступил еще один. И еще.
Эрик выдохнул. Ни одного знакомого лица. Повезло. Впрочем, пять лет — большой срок, учитывая, что половина новобранцев-чистильщиков не переживают и двух. А в следующий миг ему стало не до размышлений о том, помнят ли его еще в ордене. Он сам не мог бы толком сказать, что изменилось. Словно трещала, разрываясь, сама ткань мира. Предупреждать и объяснять было некогда. Все-то что он успел — рявкнуть «прочь все!» и сигануть, дернув за плечо Хаука. Тот действительно был человеком тертым: не стал ни сопротивляться, ни спрашивать, рванулся следом. То ли нутром чуя опасность, как это иногда бывает, то ли поняв: Эрик знает, что делает.