Хотя и Хаук будет стеречься: кому охота связываться с сильным, богатым и мстительным орденом? Так что Эрик, пожалуй, поставил бы на чистильщиков. Жену Хаук им, конечно, не отдаст, а вот слугу или самого Эрика — может.
Засновали вокруг слуги, точно не стояла поздняя ночь — нет, уже раннее утро, вон, на востоке начало светлеть небо. Кто-то тронул Эрика за плечо. Обернувшись, он увидел слугу, который протягивал ему кусок ткани.
— Оботритесь, господин.
Эрик благодарно кивнул, кое-как оттер лицо и руки — наверняка не до конца. Когда же «гости» уберутся и можно будет наплести воды и нормально вымыться? Впрочем, уберутся ли они? То, что сейчас Колль ведет себя смирно, вовсе не означает, что он все позабыл.
Тем временем у костра появились кубки и мех с вином, из которого Хаук сам налил дорогим гостям и себе, низкий столик, где слуги разложили нарезанное холодное мясо и сыр. У Эрика заурчало в животе — за вчерашний день во рту маковой росинки не было. Но ему никто ничего не предлагал — впрочем, оно и к лучшему. Стоит пока побыть невидимкой. Пусть чистильщики успокоятся, отдохнут, вспомнят, на каком свете. Пусть их разморит от вина и еды, а он сам из подозрительного типа, невесть откуда взявшегося и посмевшего с ними пререкаться, превратится в человека, спасшего жизнь их соратнику… да, по большому счету, им всем. Они бы в самом деле не удержали прорыв втроем. Есть надежда, что здравый смысл все же возьмет верх, тем более четвертый им не нужен. Может быть, все обойдется. Эрику вовсе не хотелось развязывать бойню. Но и становиться ангцем, покорно влекомым на заклание, он тоже не собирался.
Некоторое время все молчали — только стремительно исчезало мясо. Наконец, Колль отставил в сторону кубок.
— Благодарю, еда и вино выше всяких похвал, как и ваше гостеприимство. Вы упоминали о госпоже… Что же, ваша супруга не скрасит нашу беседу?
Хаук напрягся. Одаренные вообще не церемонились с женщинами пустых, а чистильщики и вовсе удержу не знали — пусть спасибо скажет, что такой человек до нее снизошел. Но неужели Колль настолько глуп, что открыто покусится на чужую жену? Или прощупывает да намекает — дескать, не связывайся?
— Ей нездоровится. — сказал Хаук. — К тому же, женщине нечего делать там, где говорят о делах.
Колль улыбнулся уголком рта.
— И то правда. Итак, о делах. Договор предписывает платить три серебряка за каждую спасенную жизнь.
Хаук кивнул.
— Серебром или золотом?
— Мне все равно. Сколько вас?
— Получается, три дюжины и… Нет, без одного четыре дюжины. Бедняга Лассе. Теперь мне придется позаботиться о его семье. Будете пересчитывать?
Эрик представил на месте Колля Альмода. Как в глуши, куда их занесло, он выстраивает всех людей и пересчитывает по головам, от новорожденного до неходячего старика. Едва удержался от смеха. Потом подумал, сколько лет нужно крестьянской семье, чтобы скопить эти несчастные три серебряка, и смеяться сразу расхотелось. Жизнь дороже? Наверное. Странно, что Эрик вообще об этом подумал. Он-то давно не считал медяки.
— Поверю на слово.
Хаук обернулся, подзывая вернувшегося Бруни.
— Ступай к Гарди, пусть отсчитает… — Он помедлил, шевеля губами.
— Сто сорок один, — сказал чистильщик.
— Благодарю. Передай Гарди, чтобы отсчитал сто сорок один серебряный из моей казны. Принесешь.
— Еще мне понадобится телега и лошадь для раненого, — проговорил Колль. — Две с половиной лиги до деревни на руках мы его не донесем.
— А разве вы не можете сделать так же… Выйти из облака, как сейчас.
Колль скривился. Потянулся к нитям.
— Это запрещенное плетение, — сказал Эрик, разорвав его.
— До чего ж ты надоедливый, — пробормотал чистильщик.
— Мне платят за то, чтобы я охранял господина Хаука, — пожал плечами Эрик. — Я охраняю.
— Это облако — какая-то тайна? — спросил Хаук. — Я готов поклясться, что никому о нем не расскажу. Правда, не могу поручиться за слуг.
Колль помолчал, размышляя.
— Ни тебе, ни твоим слугам никто не поверит, — произнес он, наконец. — Скажут, в глазах помутилось со страху. Так мне нужна телега и лошадь.
— Хорошо, — кивнул Хаук, хотя и по лицу, и по голосу его было очевидно, что ничего хорошего он в этом не видит. — Когда рассветет, я велю людям освободить одну телегу. Надеюсь, что и лошади вернутся. Или придется посылать на поиски. Это самое малое, чем я могу вам отплатить. До тех пор будьте моими гостями. Сейчас распоряжусь.
Он огляделся, выискивая взглядом оруженосца, но тот был слишком далеко. Окликнул слугу.
— Передай Гарди, чтобы тоже перебирался ко мне в шатер, к Аделе и Фолки. И скажи там, чтобы приготовили постель для четверых и отнесли туда раненого.
Он снова обернулся к чистильщикам.
— Что с ним, к слову? И нужен ли ему особый уход?
— А вот об этом надо спросить у твоего человека… — начал было чистильщик, но тут к ним подскочил вернувшийся оруженосец с увесистым кошелем в руках.
— Прошу прощения, господа. — Он с поклоном протянул Хауку кошель. — Вот деньги.
Хаук кивнул, жестом отпуская его.
Парень отступил на пару шагов.
— Еще господин Гарди просил, чтобы вы, как освободитесь, прислали к нему господина Эрика. У него кончилась вода.
— Эрика? — переспросил чистильщик. — Сколько же одаренных у вас в отряде?
Эрик мысленно застонал.
— Двое, — с готовностью ответил оруженосец. — Госпожа Ингрид охраняет госпожу Аделу. И господин Эрик при господине Хауке.
— Эрик, — процедил Колль, точно пробуя имя на вкус. — Мне ты назвал другое имя. И твой господин спорить не стал. Так кто ты такой? И почему этот пустой тебя покрывает?
Глава 10
— К слову, — продолжал чистильщик. — Позовите сюда вторую. Не люблю, когда враг прячется у меня за спиной.
— Пока я тебе не враг, — сказала Ингрид, — выходя из тени шатра.
«Пока» прозвучало отчетливым предупреждением. Колль вскинул на нее взгляд, молча повел рукой, приглашая устраиваться у костра, и на лице его читалось, что он считает обоих редкими наглецами и размышляет над тем, как бы за эту наглость отплатить — только не уверен пока, станут ли люди пустого защищать одаренных.
Хаук тоже посмотрел на нее неодобрительно.
— Ты должна быть в другом месте.
— С ней Гарди и Фолки. Твой дядя велел присматривать за тобой.
— Я жду ответа, — напомнил о себе командир. — Кто ты такой. Кто вы такие?
Ингрид потянулась к нитям — чистильщик напрягся, но она лишь накрыла шестерых, сидевших у костра, плетением, делающим их разговор неслышимым для остальных. Уселась, скрестив ноги.
— Столичный университет. Продвинутый боевой курс, магистерская по боевым плетениям, «хорошо». Год в приграничье…
— Отряд? — вскинулся Хаук.
— «Степные волки».
Хаук хлопнул себя по лбу.
— А я-то гадаю… Только ты стриженая ходила. Такой одуванчик рыжий. У Ямы. Это река такая, — пояснил он чистильщикам. — Полгода там стояли, мы по одну сторону, те, из Тенелесья, по другую, и ни туда ни сюда. Так и разошлись.
Ингрид улыбнулась.
— Поспорили с одним, кто кого перепьет. Оба уже хороши были…
Эрик бы сказал, что не просто «хороши», а «никакие». Потому что пустые стригли косы гулящим девкам. Впрочем, Ингрид тогда могла этого не знать. Если оказалась в приграничье сразу после магистерской, а дар в ней проснулся раньше, чем у него.
— Хотел бы я на это посмотреть, — заметил он.
Представить Ингрид юной и наивной не получалось, хоть тресни.
Она улыбнулась, но развивать тему не стала.
— Что ж ты молчала, что ходила с «волками»? — не унимался Хаук.
— Ты не спрашивал.
— Довольно! — встрял Колль. — Воспоминаниям предадитесь потом. Дальше.
— Потом шесть лет болталась то там, то здесь…
Спроси кто Эрика, он бы подтвердил, что она не врет. Год в гвардии, трибунал — история была громкая, некрасивая, и вспоминать ее Ингрид не любила — откуда ее забрали чистильщики, с которыми она провела пять лет, исходив всю страну. Болтаясь то там, то здесь — точнее и не скажешь.
— А конкретнее? — не отставал чистильщик.
— Да как это обычно бывает: сперва на один конец страны занесет, вернуться не успеешь — что-то новое подвернется, не отказываться же.
— Купцы? — уточнил Хаук.
Ингрид кивнула.
— Там мы с ним, — она мотнула головой в сторону Эрика, — и сошлись. Потом три года в восточных землях с Колльбейном Дюжим, можете спросить в Белокамне, про тот поход до сих пор сплетни ходят. Озолотились все, кто вернулся… вернулись, правда, не все.
— Не похожи вы на тех, кто озолотился, — фыркнул Колль.
— Так заработать мало, надо удержать. — Она развела руками. — Словом, еще через два года стало ясно, что добропорядочных горожан из нас обоих не выйдет, в Белокамне больше делать нечего…
— Купцы перевелись?
— Нет, скучно стало. И платят здесь куда лучше, купцы скуповаты, как им и положено. Здесь нас господин Хаук и нанял. Меня — приглядывать за женой, его, — еще один кивок в сторону Эрика, — сражаться.
— А при юбке благородной сидеть не скучно?
— Я бы сказала, более чем нескучно, — усмехнулась Ингрид. — Но это наши, женские игры, вам не понять.
Хаук глянул на нее испытующе, но ничего не сказал. Колль тоже не торопился раскрывать рот. Повисло молчание. Чистильщик то ли искал противоречия в рассказе, то ли тянул время. Известно же, большинство людей не выносит, когда разговор останавливается. Начинают нервничать, нести чепуху, лишь бы избавиться от возникшей неловкости, и могут наговорить лишнего. Только не на тех напал. Ингрид могла молчать часами, Хаук, кажется, тоже из тех, кто предпочитал молча присматриваться к возможному противнику, а Эрик, хоть и считал себя болтуном, сейчас был слишком занят собственными мыслями.
— А ты что помалкиваешь? — обернулся к нему чистильщик. — Думаешь за юбкой спрятаться?
— Она их отродясь не носила, — отмахнулся от него Эрик. — Думаю, с чего бы начать.