Заржали кони, кто-то крикнул. Эрик оглянулся, перенес светлячок туда, куда хотел пробиться с самого начала. Увидел, как кто-то, взгромоздившись на лошадь, вцепился в гриву и пытается гнать ее, отчаянно пиная пятками в бока.
Тренькнула за спиной тетива, Эрик отшатнулся — болт просвистел совсем рядом. Разбойник, что пытался ускакать, выгнулся, завалился на спину. Конь, сделав еще несколько шагов, остановился. Эрик обернулся. Бруни отбросил самострел. Заполошно огляделся и замер, поняв, что сражаться больше не кем. Не слышно было криков и звона стали. Только хрипел кто-то, прощаясь с жизнью, кто-то стонал. Да рыдала в голос Адела, скрючившись на земле.
Ингрид зажгла светлячок, и стало видно, что белая рубаха благородной покрыта багровым на плече у шеи, вдоль рукава и, кажется, на груди — за прижатыми к лицу руками было не разглядеть.
А рядом с ней лежал, глядя на луну мертвыми глазами, Гарди. И корчился, пытаясь заправить кишки в распоротый живот, Стиг.
Хаук присел рядом с женой, та, всхлипывая и дрожа, обвила руками его шею, продолжая рыдать. Он поднялся, подхватив Аделу на руки.
— Бруни, вели…
Осекся, глядя на мертвое лицо дяди.
— Снимите амулет, и я ее усыплю, — сказала Ингрид.
Хаук ожег ее взглядом.
— Если бы я сам не отпустил тебя на эту ночь, вышвырнул бы прямо сейчас.
— Нет, — всхлипнула Адела. — Она… Со мной…
Ингрид не отвела взгляд.
— Как тебе будет угодно. Но сперва дай успокоить Аделу.
Хаук дернул подбородком, призывая за собой, скрылся в шатре, даром что тот был весь испещрен прорехами. Бруни присел рядом со Стигом, зачем-то отвел ему волосы со лба.
— Добей, — выдохнул Стиг.
— С ума сошел?
— Мой… дядя. На охоте, кабан. — Он застонал. — Так же, кишки… Неделю… Не… хочу.
Эрик отодвинул Бруни, присел рядом с раненым.
— Молоко на губах не обсохло, а туда же, «добей». — Он поднял взгляд на Бруни. — Чего топчешься? Найди, кто командует после Гарди, скажи, чтобы раненых отправлял ко мне, а уцелевшие пусть позаботятся о мертвых. И Вигге, — кажется, так звали человека, которого Хаук когда-то — третьего дня? — представил как «правую руку отца», — найди и позови, пусть распоряжается, пока Хаук занят.
— Мной командует только господин, — вскинулся оруженосец. — Не вы.
— Ты здесь гонор выказывать или дело делать? — рыкнул Эрик.
На лице парня появилось упрямое выражение. Эрик, мысленно плюнув, перестал обращать на него внимание. Есть дела поважнее, чем воспитывать чужих оруженосцев. Он осторожно отвел от живота руки Стига — тот напрягся сперва, потом позволил осмотреть рану. Облизнул пересохшие губы.
— Вы… сможете?
— Смогу. — Он улыбнулся. — Рановато тебе умирать. Поди еще ни одной девчонки не завалил.
Стиг смущенно улыбнулся, хотел что-то сказать, но дернулся, вскрикнув, когда Эрик начал сращивать поврежденный кишечник. Вцепился зубами в рукав, попытался завалиться на бок и скорчиться, но Эрик придержал его за руки.
— Все, — сказал он, наконец.
Поднял взгляд на Бруни, так и топтавшегося рядом.
— Его унести сможешь, или и это ниже твоего достоинства?
Тот явно хотел огрызнуться, но из шатра вышел Хаук. Оруженосец рухнул на колени.
— Простите, господин.
Тот шагнул, нависая сверху.
— Как. Это. Случилось?
— Простите, господин, — повторил тот, не поднимая глаз. — Я… Я отпрыгнул. Уклонился, не подумав…
— Не подумав… — обманчиво спокойно проговорил Хаук.
Ударил парня в лицо, коротко, без замаха. Тот пошатнулся. Хаук вздернул его за грудки, и еще раз. Эрик вскочил.
— Не лезь! — рыкнул Хаук. Снова двинул кулаком — Бруни дернулся, никак не попытавшись защититься. — Не подумав, что у тебя за спиной стоит женщина, которую ты должен защищать!
Еще один удар, на этот раз в живот, оруженосец сложился, задыхаясь.
— Хватит! — крикнул Эрик, шагая к нему.
— Не подумав, что удар, который предназначался тебе, достанется ей!
Очередной замах — парень снова рухнул на колени. Глаз заплыл, нос был свернут на сторону, скула рассечена — перстнем?
Эрик перехватил руку Хаука.
— Хватит!
— Не лезь не в свое дело! — Хаук попытался ударить его свободной рукой, но Эрик успел поймать и ее.
— Хватит! Мало тебе раненых, надо добавить?
Хаук застыл на миг. С видимым усилием совладал с собой. Эрик выпустил его руки, отступил, услышав шаги. Из-за шатра вышел Вигге.
— Господин?
Оглядел происходящее, словно бы не заметив корчащегося на коленях оруженосца, тяжелое дыхание Хаука, лицо которого все еще было искажено яростью, нарочито безразлично стоящего Эрика.
— Какие будут приказания, господин?
Хаук разжал кулаки.
— Собери живых. Позаботься о раненых. Сосчитай мертвых. Этого, — он указал на оруженосца, — выпороть.
— Но, господин… — начал было Вигге.
— Выполнять! Ты, — он развернулся и уставился на Эрика. — Вон. И чтобы я больше тебя не видел.
Эрик медленно вдохнул. Выдохнул.
— Позволь мне позаботиться о раненых.
— Я сказал, пошел вон!
Эрик коротко поклонился, разворачиваясь. Поймал взгляд Ингрид, высунувшей голову из-за полога шатра, качнул головой. Та помедлила, но все же снова скрылась за полотном. Хаук шагнул к телу дяди, упал, словно его ударили под колени, закрыл глаза покойнику, ссутулился, спрятав лицо в ладони. Эрик отвернулся, вспоминая заупокойную молитву. Хотелось бы еще пожить…
Он мотнул головой, отгоняя сожаления. Может быть, если бы Хаук не отпустил Ингрид, Гарди был бы жив, и Аделу бы не ранили. Может быть, если бы он пошел с Ингрид, ни с одним, ни с другой ничего бы не случилось. И оруженосцу бы не досталось. Может быть — но кто, кроме самого Творца, скажет точно. По крайней мере, Гарди погиб в бою, а не от удара в спину от кого-то, кто мог бы быть его непризнанным сыном или внучатым племянником. Хотя спроси кто Эрика, он сказал бы, что смерть — есть смерть, и какая, собственно, разница, если итог один…
Гарди уже ничем не поможешь, но были другие. И если он уйдет, как велел Хаук, теми смертями, что уже произошли, не ограничится. Плевать, что ему не заплатят. Золото всегда можно заработать. Людей не вернуть.
Он подошел к Вигге.
— Мне велели уйти. Но раненые…
Тот помолчал, мотнул головой в сторону. Эрик последовал за ним.
— Господин гневлив, но отходчив, — едва слышно произнес Вигге, когда они отошли на десяток шагов. — Как и его батюшка, да примет Творец его душу. Дайте ему время опомниться, и он позволит вам остаться.
— Я не намерен оставаться там, откуда меня прогнали, разве что если услышу извинения, — так же тихо сказал Эрик. — Но мне жаль раненых. Наверняка есть те, кого, как Стига, спасет только дар.
— Понимаю. Я велю раненым собраться в шатре, где они ночевали. И снести туда тех, кто сам не в силах идти. Не смогу отплатить как полагается, но постараюсь быть благодарным не только на словах.
— А Бруни?
— Господин отходчив, — повторил Вигге. — А госпожа жалостлива. Не знаю, в чем провинился оруженосец, но вижу, что он уже свое получил.
Эрик кивнул. Значит, Вигге потянет с наказанием, через служанку или как-то еще рассказав о нем Аделе, та попросит мужа о снисхождении, всех простят, явив милость, достойную благородного.
Если Адела захочет простить того, по чьей вине, пусть и невольной, едва не погибла. Если Бруни не затаит злобу. Но ни с ним, ни с ней Эрик уже ничего не поделает.
Он глянул на звезды. Где-то в это же время его подняли в караул в прошлый раз. Предутренние часы, когда сильнее всего хочется спать. Если эту ночь делили на две смены, почему его не подняли с людьми Хаука? Или тот решил смешать людей, своих и дяди, и разделить на три караула? За Ингрид ведь тоже не послал, а жену он не оставил бы без присмотра. И сам Хаук тоже был без доспеха, значит, его подняли среди ночи.
Изменилось бы что-то, если бы людей в карауле было больше, пусть стража и оказалась бы длиннее? Эрик надеялся, что ему никогда не придется решать за других, а потом думать, что было бы, если… Ему и своих забот хватало, а командовать людьми он не согласился бы ни за какие коврижки.
Шатру, предназначенному для простых воинов, тоже досталось — покосился, после того как перерубили несколько растяжек, в нем чернели прорехи. Но лунный свет сквозь плотное полотно почти не проникал, и Эрик, не колеблясь зажег светлячок. Будет шатер светиться в чистом поле. Плевать. И без того уже вся округа знает, что они здесь.
Стига в шатер не принесли — видимо, решили, что помощь целителя ему уже не нужна, и отправили туда, где ночевали Гарди и Фолки со своими оруженосцами. Принесли того русого парня, что жаловался на унесенный Фолки самострел, с дырой между ребер. Воздух со свистом входил в рану и не выходил обратно, грудь и шея парня раздулись и скрипели при каждом прикосновении, точно утоптанный снег, губы посинели, и сердце еле билось. Еще один раненый лежал без сознания с пробитой головой, но разум не погиб, и, значит, все обойдется. С полдюжины легкораненых — сломанные ребра, содранный кусок скальпа, несколько порезов, пара шишек. Над одним потешались все, кому не лень — слуга слишком проворно ринулся под телегу, удирая от чужака с ножом. Эрик мог бы поспорить, что в другое время эти люди и к обычному-то лекарю не стали бы обращаться, перевязали бы друг друга да ждали, пока заживет. Но зачем терпеть неудобства, когда можно обойтись без них?
Он не стал никому отказывать. И без того эта ночная стычка обошлась им в пятерых убитых — и двоим, насколько Эрик понял из разговоров тех, кто приходил к нему лечиться, перерезали горло, подобравшись из-за спины. Когда поднялась тревога и успели собраться, дали отпор… Нападавших положили почти втрое больше — Эрик попытался припомнить, скольких он мог бы записать на свой счет, но числа не сходились хоть тресни. В итоге плюнул — что толку, своих-то это все равно не вернет. Удержал троих до того, как они отправились к Творцу, и ладно.