Эрик отпустил последнего раненого, сел на землю — двое тяжелых спали, и в палатке никого не осталось. Снаружи доносились голоса: стаскивали на край лагеря мертвых, отделяя своих от чужих, проверяли лошадей, собирали разбросанное с телег, хотя вот это уж точно могло подождать до утра, все равно, пока не вернется Фолки со своими людьми, с места не сдвинутся. Наверное, надо было идти помогать. Но не хотелось попадаться на глаза Хауку — двоим тяжелым еще придется подновлять плетения на следующий день, и тому, со сломанными ребрами, тоже, хотя этот на самый крайний случай обойдется и повязкой. Эрик не лукавил, когда говорил Вигге, что не останется там, откуда его погнали, но не любил оставлять дела незаконченными.
Еще надо бы найти Бруни и посмотреть, как он. Хаук бил, не жалея, мог и челюсть сломать. А сам парень к нему не пришел — то ли не хотел показываться на глаза свидетелю его позора, то ли еще что… Значит, все-таки придется вставать и искать оруженосца. Вот только еще немного посидит — усталость обрушилась как-то разом, словно могильной плитой придавило.
Он выругался — что за дурные сравнения в голову лезут — и едва удержался от соблазна сотворить охраняющий знак, точно купчиха, что верит в сглаз и прочую чушь. Приподнялся, услышав стук копыт, но тут же сел снова, разобрав говор. Люди Фолки. Странно, что они ночью вернулись, обычно останавливались до наступления темноты и по темноте никуда не двигались. Все равно много не пройдешь, только, не ровен час, людям да лошадям ноги переломаешь.
Откинулся полог, Эрик поднял взгляд на вошедшего.
— Совсем дурак, что ли, шатер светится, что твой королевский дворец, за лигу видно! — рявкнул Фолки, не утруждаясь приветствием. Эрик, впрочем, тоже не стал вставать и кланяться, так и сидел, глядя снизу вверх.
— Из-за тебя, дурня, пришлось срываться, как свет увидали на горизонте! И помочь не помогли, и людей переполошил!
Эрик хотел сказать, что, когда на горизонте появился свет, срываться было уже поздно, но не стал. Что толку напоминать об очевидном. Молча пожал плечами и погасил светлячок, темнота показалась непроглядной. Фолки выругался, запутавшись в пологе.
— Ноги твоей утром тут не будет, — пообещал он, уходя.
Эрик снова пожал плечами, хотя темнота скрыла его от чужих глаз. Может, хоть тогда выспится.
Глава 17
Эрик снова зажег светлячок, едва заметный, не ярче лучины. Оттащил спящих раненых подальше от входа, к самым стенкам шатра: не ровен час наступит кто или споткнется о них. Выбрался из шатра, погасив свет.
Снаружи суета уже стихала. Впрочем, почему «уже» — над горизонтом небо светлело, а значит, прошло довольно много времени. Эрик огляделся — мертвых не было видно, наверное, оттащили куда-то на край лагеря. Интересно, закопают или его попросят сжечь тела? Дров-то тут не сыщешь, а те, что везли с собой — для еды, а не для покойников. Закопают, наверное, когда рассветет…
Кухонный костер горел, Эрик хмыкнул про себя: стоило светлячок гасить, костер-то тоже за лигу видно. Вокруг огня группками по трое-пятеро собрались люди — казалось, что там сейчас все, кто остался жив. Впрочем, нет, благородных не видно.
Тянуло чем-то съестным, Эрик не принюхивался, как не стал и вслушиваться в гул разговоров. Сейчас ему не хотелось ни с кем говорить. Странно, он почти не знал погибших, но на душе было муторно. Если бы он не спал. Если бы он был быстрее. Если, если, если…
Ветер коснулся лица, шевельнул стенки шатров. Эрик перевел взгляд туда, где небо потихоньку превращалось из серого в розовое. На его фоне отчетливо вырисовывались очертания лошадей — и человеческой фигуры. Он напрягся на миг — кого там понесло к коням и зачем? Понятно, что это кто-то из своих, но ожидание очередной пакости въелось в разум намертво. Эрик подошел ближе.
Человек — Бруни, узнал Эрик — потрепал по гриве серую кобылу, ту самую, что оруженосец на время уступил Ингрид. Отошел чуть в сторону, усевшись в траву.
— Не помешаю? — спросил Эрик, останавливаясь над ним.
Парень поднял взгляд, покачал головой. Эрик вгляделся в обезображенное лицо — похоже, тому было больно и говорить. Жевать так наверняка больно, судя по тому, как распух челюстной сустав. Эрику захотелось вернуться в шатер Хаука и дать тому в морду. Ошибаются все. Тем более в первом настоящем бою — а едва ли парню до сих пор доводилось сражаться с кем-то, кроме как с наставником. Многие платят за такие ошибки жизнью. Чаще — собственной. Но иногда твоя ошибка может стоить жизни другим, и ничего с этим не поделать. Эрик не знал, как вел бы себя на месте Хаука. Зато он знал, что сделает на своем.
— Посиди тихонько пару минут, — сказал он. — Придется потерпеть.
Господин будет недоволен? Так Эрика и без того уже прогнали с глаз долой. Терять нечего.
Бруни дернулся, когда его коснулись исцеляющие плетения. Эрик с сожалением подумал, что уже почти обессилел. Ничего, на парня еще хватит. Поспать бы, хотя сколько можно спать, только и делает, что дрыхнет. И где бы расположиться, чтобы не подняли пинком? После того, что увидел сегодня, он уже не знал, чего ждать от благородных. И кто бы сказал, что Хаук способен на подобные вспышки. Чистильщикам, вон, морды бить не полез, хотя они вели себя вовсе из рук вон. Правильно, те ведь и ответить могут, а оруженосец — нет.
Бруни зашипел сквозь зубы, расслабился, когда плетения перестали его касаться.
— Спасибо.
— Ерунда. Когда господин заметит и начнет ругаться, вали все на меня.
— Связали и исцелили насильно? — хмыкнул оруженосец.
— Примерно так. Обездвижил и исцелил. И велел передать… Впрочем, нет, это я сам ему скажу, если увижу. Или когда увижу. Я бы не хотел попадаться Хауку на глаза, хотя и прятаться не буду.
— Он вас прогнал, — напомнил оруженосец. — Вы ослушаетесь? Или уйдете вместе со своей… своей женщиной?
— Ее-то никто не прогонял. Захочет — уйдет. Захочет — останется, тогда мы договоримся, как посылать друг другу весточку и где встречаться. Я уйду, как только перестану быть нужен раненым.
— А разве вы не всех исцелили?
— Надо подновлять плетения. Впрочем, с этим и Ингрид справится. Если решит остаться.
Да, пожалуй, надо с ней поговорить, и больше тут, наверное, делать нечего. Ах да, стрясти с Хаука плату за… три дня? Или четыре? Сосчитать не получалось хоть тресни, в потоке событий дни путались с ночами. Как бы половчее у кого-нибудь спросить, не оставив впечатления, что из ума выжил?
— Я думал, вы велите ей уйти тоже, чтобы отплатить за оскорбление, — сказал Бруни.
— Во-первых, меня не оскорбили… нет, не так. Во-первых, я не собираюсь ей приказывать. Мог бы попросить, и она послушается. Но не стану. Похоже, она нужна Аделе.
Оруженосец уткнулся лицом в колени.
— Я виноват.
Эрик не спрашивал, что там было — услышал достаточно. Когда в тебя летит клинок или плетение — новичку некогда думать, тело все делает само. Это Хаук, или он сам, или еще кто-нибудь, навидавшийся сражений за свою жизнь, помнил бы, что сдвинуться с места — значит открыть того, кто у тебя за спиной. А пацан…
— Первый твой настоящий бой?
Бруни угукнул, не поднимая головы.
— А стреляешь здорово.
— Случайно вышло, — смутился оруженосец.
— Неправда. Ты бы не стал стрелять без уверенности, что попадешь. Ладо, если бы просто промазал, но мог бы и лошадь ранить.
— Ну… почти случайно. Вообще я и правда хорошо стреляю. Только из рогатки. В приюте голодно было, так мы голубей сбивали, пока преподобные матери не видят.
— Монастырь был небогатый, или кухари воровали еду, что вам не хватало?
— Кто же проверит? — пожал плечами Бруни. — Преподобная мать-настоятельница говорила, что мальчикам следует умерщвлять плоть, заботясь о душе. Чтобы не возникали грешные мысли.
— И как, помогало? — усмехнулся Эрик.
— А вы как думаете? — Оруженосец стер улыбку с лица и с досадой добавил. — Чтоб мне этот самострел пораньше разглядеть да подобрать. Может, и госпожу тогда бы… — Он махнул рукой, осекшись.
— Как ее ранили?
Оруженосец рубанул ладонью сверху вниз у основания шеи. Снова опустил голову. Да уж, повезло, что не умерла на месте. И все равно умерла бы, если бы Ингрид не подоспела. Нет, ее увозить с собой нельзя, некоторое время Аделе понадобится присмотр одаренного. Впрочем, Эрик в самом деле не собирался просить и ее уйти. Убийца-то никуда не делся…
Или погиб сегодняшней ночью? Или вернулся под утро? Эрик мысленно выругался. Что ему за дело, в конце концов, до чужих забот? В верности он не клялся, его прогнали за то, что влез не в свое дело, так какая ему разница, если кто-то отправит к творцу Аделу, или Хаука, или обоих?
Хотя отплатить за дыру в боку и змею хотелось, чего уж там. Очень хотелось.
Нет, нельзя просто сказать, что это не его дело, и забыть. Если убийца пережил нападение разбойников, то он после того, как Эрик покинет лагерь, всерьез возьмется за Ингрид. Выходило, что надо или уходить обоим, или оставаться обоим. И как тогда быть? Повиниться за то, в чем совершенно не чувствовал себя виноватым? Еще чего! Демонстративно отказаться повиноваться — что он, по сути, уже сделал? Хаук этого так не оставит — просто потому, что люди не простят ему слабости. Прикажет выставить его вон, и, если Эрик не хочет лишних жертв, придется уйти.
Или вспомнить что он, по сути, никому здесь ничем не обязан — и пусть последствия решений Хаука остаются на его совести.
Вечно он лезет, куда не просили…
— Странно, что господин не велел меня связать, чтобы не сбежал до наказания, — проговорил меж тем Бруни, снова ткнувшись лицом в колени. — Или не велел присматривать кому-нибудь…
Он поднял голову, подозрительно глядя на Эрика. Эрик рассмеялся.
— Нет, мне он не велел. Просто захотелось побыть подальше от людей.
Оруженосец хмыкнул. И правда, прозвучало так, будто Бруни — не человек.
— В смысле, я не то хотел сказать… — Эрик снова засмеялся, махнув рукой. — Словом, ты понял.