— Я не о том, охальник! — возмутилась она.
Он расхохотался. Вот уж правда, покажи дурачку пальчик… Ингрид встревоженно на него посмотрела, встряхнула за плечи. Эрик не унимался. Ингрид нахмурилась, а в следующий миг на него обрушилась вода. Эрик оборвал смех, выдохнул длинно и неровно. Стер ладонями капли с лица.
— Прости. Не знаю, что на меня нашло.
Ингрид молча его обняла. Эрик закрыл глаза, позволив себе расслабиться, совсем ненадолго. Подавил соблазн остаться так и заснуть, и пропади оно все пропадом. Выпрямился, высвобождаясь. Улыбнулся.
— Все хорошо, спасибо… А в обморок упала бы Адела, — продолжал он.
Ингрид не любит болтать о пустяках, зато он всегда нес чушь за двоих. Ничего, сейчас схлынет возбуждение боя, и силы говорить кончатся, он заткнется надолго.
— Плевать мне на ее обмороки, — сказала Ингрид, толкая его в плечо. Эрик послушно растянулся, позволяя разглядеть раны на ногах.
— Есть кому поймать, если что, — продолжала она. — Но я могла бы не выдержать и вмешаться. И убить. А убивать его пока нельзя. Особенно теперь, когда Гарди мертв. Хоть какая-то, но все помощь.
— Не вмешалась бы. — Эрик зашипел сквозь зубы. — У тебя для этого слишком много ума. И выдержки…
Она невесело усмехнулась.
— Не знаю насчет ума, но выдержка скоро закончится.
Эрик хотел было притянуть ее к себе, но вспомнил, что мокр до нитки. Коснулся ладонью щеки Ингрид.
— Все будет хорошо.
Она снова усмехнулась. Помолчала.
— Мне пора. Хаук просил позаботиться о мертвых, и двинемся дальше, сколько можно тут стоять.
— А Фолки? — спросил Эрик, садясь. — Он не удержится в седле.
— Хаук велел положить его в телегу.
Эрик не выдержал — расхохотался так, что едва снова не свалился.
— Он взбесится, когда очнется.
Ингрид тоже улыбнулась.
— Адела поедет верхом, а не с обозом. А то я бы посмотрела на это. Расскажешь?
Эрик снова хихикнул. Поднявшись, помедлил, прислушиваясь к себе.
— Не хочу в телегу. На такой дороге все нутро вытрясет. Лучше верхом.
— А то верхом не вытрясет, — хмыкнула Ингрид. — Уверен?
— Если лошадь не взбрыкнет — усижу.
— А если взбрыкнет?
— Тогда не усижу, — Эрик пожал плечами. — Фолки ничего не грозит пока, а оставлять вас без присмотра я не хочу.
Ингрид покачала головой. «За тобой бы кто присмотрел» — явственно читалось в ее взгляде. Но спорить не стала — знала, что бесполезно.
Хаук решил, что незачем дальше оставаться на этом месте, как и незачем тратить время и силы людей, копая могилу. Велел отдать на погребальный костер все оставшиеся дрова — лес маячил на горизонте, и ночевать планировалось если не среди деревьев, так на опушке, а там нарубят и для кухни, и про запас.
Но оставшихся в обозе дров не хватило бы, чтобы сжечь тела. Потому Ингрид сбросила с рук пламя — яркое, почти белое, словно не хрупкую человеческую плоть собралась жечь, а тварей.
Затрещало дерево, горячий воздух устремился в стороны, заставив людей отступить. Кто-то выругался, кто-то прикрыл глаза рукавом от жара. Адела ткнулась лицом в грудь мужу. Хаук обнял ее, глядя в огонь поверх головы жены. Замер так.
Когда огонь начал опадать — силы поддерживать его не бесконечны — Эрик сменил Ингрид: не так-то быстро сгорают тела. Хаук жестом отослал людей собираться. Ингрид увела Аделу. Хаук остался смотреть, как шевелятся в пламени тела, когда огонь возвращает им подобие жизни, сгибаются, словно пытаясь сесть, выбраться из пламени. Как сжимается, исчезает плоть, обнажая кости. Как лопаются, раскрываясь, черепа и отваливаются от туловища конечности.
— Шел бы ты, — негромко заметил Эрик. — Немного осталось.
Тот упрямо мотнул головой.
— Гарди приглядывал за мной, когда отец уезжал. Покрывал шалости, заботился, берег… А я его уберечь не смог.
— Ему не нужно, чтобы ты оставался до конца.
— Ему — нет. Мне нужно.
Эрик не стал спорить. Дождался, пока от тел не останется даже угольев. Развернулся от выжженной проплешины навстречу подбегающему оруженосцу.
— Вигге просил передать, что все готово, господин. Люди собрались, кони оседланы.
Хаук кивнул. Обернулся к Эрику.
— Чем бы это все ни кончилось… спасибо. — Помолчав, он добавил: — Глядя на тебя, я жалею, что у меня нет сыновей. Может, еще успею…
Эрик поклонился, не зная, что ответить.
— Пойдем, — сменил тон Хаук.
Эрик шагнул следом. Обернулся, почувствовав спиной пристальный взгляд.
— А ты чего застыл? — окликнул Хаук оруженосца. — Шевелись, путь предстоит долгий.
Первая половина дня прошла тихо — если не считать того, что Эрик норовил уснуть прямо в седле, а один раз даже начал заваливаться, задремав. И свалился бы, если бы Хаук не подхватил его под локоть. Эрик заполошно вскинулся, конь, почуяв нервозность седока, загарцевал, так что он едва успел выровняться в седле, перехватывая контроль над животным.
— Хорош охранничек, спит на ходу, — пробурчал Хаук.
— Прошу прощения.
— Да мне-то что, ты с седла едва не улетел, не я… Объявлю привал — перебирайся на телегу. Вон, хоть рядом с возницей. Да и дремли себе сколько влезет. Проснешься же, случись что?
Эрик обернулся на телегу, переваливающуюся по ухабам, в которые превратилась подсохшая после давних дождей дорога.
— Не думаю, что там вообще можно задремать, тем более «сколько влезет».
— Экий ты балованный. — Хаук тоже обернулся. — Фолки, вон, спит себе.
Опровергая его слова, до них донеслась яростная ругань. Хаук рассмеялся, Адела зарделась. Закашлялась, заткнула уши, выпустив поводья. Ингрид мгновенно подхватила их, неодобрительно покачала головой.
— Фолки, заткнись! — гаркнул Хаук, и Эрик едва удержал снова загарцевавшего коня. — Я не намерен из-за тебя торчать еще…
— Сутки, не меньше, — подсказал Эрик.
— Не меньше суток в том проклятом месте. Сам нарвался.
Эрик покачал головой. Сдает выдержка благородного, лучше бы ему помолчать. Оно, с одной стороны, понятно, несчастья валятся одно за другим, да и выходка Фолки кого угодно взбесит. Но не стоило Хауку орать это прилюдно, публичного унижения шурин ему точно не простит. Как бы яда какого не подсыпал… Хотя Фолки не походил на человека, который держит под камнем перстня мышьяк, всякое может быть. Если бы отравители походили на отравителей, они не были бы опасны.
Эрик оглядел окрестные луга. Чего тут можно опасаться? Вон здорово смахивающие на коноплю листья клещевины, покрасневшие по осени. Особенно ядовиты ее семена, наверняка созрели уже. Человеку хватит восьми зерен, измельченных и подсыпанных в еду. Через сутки-трое начнется кровавый понос, заболит голова, появится жар. Потом кровь перестанет держаться в сосудах и станет пропитывать внутренности, а еще через два дня, от силы неделю, придет смерть. Только тому, кто решится растирать семена, нужно быть осторожней — вдохнув пыль, тоже можно отравиться, и яд подействует куда быстрее.
Вон на краю дороги что-то, очень похожее на белену… Цветов уже нет, а без них из седла точно не сказать. Надо будет во время привала приглядеться получше, едва ли тут один такой кустик. С ней отравителю придется сложнее — воняет. Зато, если удастся ею накормить, легко списать внезапную смерть на белую горячку. Жертва точно так же начнет гоняться за демонами, видными только ей, бросаться на людей, пока не потеряет сознание. А то и прибьют до того, тут все с оружием, стоять и ждать, пока зарубят, не станут.
Дурман? Почти то же, что и белена. Красное лицо, хриплый голос, головная боль, устрашающие видения. Потеря сознания и смерть. Болиголов? Пока Эрик его у дороги не видел, но, кроме дорог, он растет на лесных опушках, а лес — вон он, все ближе. Сперва откажут руки и ноги, потом не останется сил дышать, и задыхаться жертва будет в ясном сознании.
Красавка? Нет, эта здесь не растет, ей нужны нежаркие лета и снежные зимы. Вёх… тоже нет. Точнее, пока его не видно. Он любит низины, где много ручьев, или сырые берега рек.
Да и без того достаточно для знающего человека. Еще грибов, поди, полный лес, тоже есть где разгуляться. Твою ж…
Надо будет на привале поговорить с Ингрид. И Хауком, потому что одна Ингрид за всем не уследит. Необязательно же травить еду, можно ведь и в жаровню кое-что сыпануть, а ночи уже прохладные, жаровни в шатрах жгли… До чего же паршиво, когда не знаешь, с какой стороны ждать удара! С Фолки хотя бы все понятно, но единственный ли он враг?
— Заткнись! — снова рыкнул Хаук на Фолки, обрывая мысли Эрика. — И благодари Творца за великодушие парня. Я бы на его месте тебя с того света вытаскивать не стал.
Эрик выслушал взрыв «благодарностей», покосился на Аделу, все еще зажимающую уши, разъяренного Хаука — и накрыл Фолки усыпляющим плетением. Тот затих на полуслове, обмякнув.
— Ты его не убил часом? — в который раз обернулся Хаук.
Адела вытаращилась на Эрика с откровенным ужасом.
— Нет, просто усыпил. Сон пойдет ему на пользу.
Хаук кивнул. Снова посмотрел на шурина. Покосился на жену. Перевел взгляд на Эрика. Тот понял, накинул плетение.
— Можешь говорить, нас не слышат.
Хаук задумчиво пожевал губами.
— Если ты можешь заставить уснуть… или сделать то, что тебе нужно… можешь ли ты заставить человека сказать правду?
— Могу. Но сможешь ли ты поверить в эту правду?
— Объясни.
— Я буду знать, что заставил человека сказать именно то, что у него на уме. Возможно, чуть меньше, но уж точно не больше. Но не смогу доказать, что не заставил его произнести те слова, которые нужны мне. Что не заставил оговорить себя или оклеветать другого. Поверишь ли ты мне, если то, что узнаешь, тебе не понравится? Правда бывает очень неудобной.
— Настолько неудобной, что легче объявить ее ложью, — медленно произнес Хаук. — Но почему ты уверен в том, что правда, рассказанная Фолки, будет настолько неудобной? Ты же сам говорил, что, возможно, тот болт предназначался не мне, а тебе.