— Я не шучу, — произнес Эрик, выступая из-за спины Вигге.
— И ты заткнись! — рыкнул тот. Повысил голос: — Я сказал, заткнулись все! Стоять!
Он вздернул все еще кашляющего Хаука за локоть.
— Господин жив!
Хаук выдохнул, выпрямился.
— Одурели все?
Глянул за спины людей, туда, где замерла Ингрид с обнаженным мечом. Перевел взгляд дальше, где лежала неподвижная Адела. Совладал с лицом. Выдернул локоть из руки Вигге. Шагнул вперед.
— Стоять, я сказал, — просипел он.
Благородный едва держался на ногах, и все же что-то в выражении его лица заставило людей попятиться.
— Видит Творец, я не… намеревался выносить сор из избы. — Он тяжело перевел дух, снова закашлявшись. — Это семейное дело. Эрик…
Он мотнул головой в сторону, туда, где лежала Адела.
Эрик помедлил. Кашляющий и задыхающийся благородный — не лучшее доказательство того, что одаренные ничего дурного не затеяли. Коснулся Хаука диагностическим плетением. Мысленно выругался.
Лихорадка — вон как блестят глаза и разрумянились щеки. Но не это самое плохое, а стремительно разрастающиеся очаги омертвения. В легких настоящая каша из гноя, сукровицы, крови. И даже те участки, что пока не тронуты омертвением, стремительно заполняются жидкостью. Он видел что-то подобное — когда его позвали к человеку, две недели метавшемуся в горячке. Эрик не смог его спасти — в легких, залитых гноем, просто не осталось живого места, нечего было восстанавливать.
Но все это время Хаук был здоров. Да, ночи холодные, но простудившись ночью, он бы выглядел и вел себя днем совсем не так, как здоровый. И кашлять бы начал раньше.
— Чего замер? — прохрипел Хаук. — Шевелись.
Эрик не стал спорить, шагнул в сторону, все еще поглядывая на столпившихся людей — мало ли. Зная, что никто все равно не поймет, собрал плетение, иссушая и без того омертвевшую плоть. Хаук снова сложился в кашле, харкнул. Эрик опять потянулся к нитям, заставляя восстанавливаться легкие. Выровнял биение сердца, что уже начало лихорадочно колотиться. Снова ругнулся, поняв, что омертвение продолжает распространяться. Хуже тварей, гадость этакая! Но пока хватит, ведь неясно, что с Аделой. Отодвинув замершего за спиной Бруни, Эрик пошел к девушкам.
Хаук, прокашлявшись, распрямился, выпустил локоть Вигге. Голос зазвучал ровно и четко:
— Фолки…
— Господин Фолки! — крикнул, поднявшись Петтер.
— Это тебе он господин, а мне шурин, — сказал Хаук. — И не смей больше рот открывать.
Оруженосец попятился, пытаясь затеряться среди собравшихся.
Краем глаза наблюдая за Хауком, Эрик подхватил Ингрид под локоть, потянул к Аделе, рядом с которой растерянно переминался Стиг.
— Вроде шевельнулась, — сказал парень.
— Фолки, мой шурин, намеревался меня убить, — продолжал Хаук.
Снова загудели, зашевелились люди. Начали расступаться, отходя от воинов Фолки, словно те были запятнаны одними этими словами.
Во взгляде Стига появился ужас.
— Это правда?
— Правда, — кивнул Эрик, опускаясь на колени рядом с Аделой.
— Как же это… он же клялся… Бесчестье, — губы оруженосца затряслись.
Эрик усмехнулся про себя — мальчик всерьез верил в эти сказки? Впрочем, он в его возрасте тоже верил… Только одаренным рассказывают другие сказки. Про то, что разум всегда победит глупость, или про то, что мир устроен разумно и справедливо.
— Иди, послушай сам, если не веришь, — сказал он. — Как раз рассказывают…
— Жажда золота заслонила ему разум. — говорил Хаук. — Он стрелял в меня исподтишка. и если бы одаренный не заслонил меня своим телом, Фолки бы удалась его затея.
— Господин велел мне быть здесь… — пробормотал Стиг.
— Будь. Но не болтай.
— Перепелок он хотел пострелять, ха! — взлетел над головами звонкий молодой голос. — Хороши перепелки!
Эрик тронул шею Аделы. Жива ли еще?
Словно подтверждая его худшие опасения, девушка шумно вдохнула, выдохнула и затихла. Забилась в судорогах.
Твою ж… Если бы он не стал тратить время и силы на Хаука. Если бы спохватился раньше! Если бы она пожаловалась сразу, как стала плохо себя чувствовать! Но она вела себя как обычно — а, к слову, как обычно? Обычно она молча ехала рядом с мужем, подавая голос, только когда тот обращался к ней. Или носа не высовывала из шатра. Ни о чем не просила, ни на что не жаловалась… Эрик выругался. Лучше бы ныла и жаловалась — тогда, возможно, он посмотрел бы плетениями куда раньше. А сейчас…
Хаук все еще говорил:
— Узнав, чьих рук это дело, я хотел решить дело миром. В конце концов, он мой родич и дорог моей жене…
Кажется, жене скоро станет все равно. Эрик подтолкнул запнувшееся сердце. Заставил расправиться легкие. Снова и снова. Но едва он отпускал плетения, как Адела переставала дышать.
— Даже готов был заплатить, как обычай велит делать, когда прогоняешь того, кого сам позвал на службу. Хотя всем вам известно, что это не касается предателей и убийц. Того, кто предал своего господина, извергают из живых, и в храмах читают по нему заупокойную.
Эрик, улучив момент, когда сердце Аделы вроде бы снова стало колотиться, собрал диагностическое плетение.
Творец милосердный, не легкие, а губка, заполненная кровью и гноем! Как же быстро! Она начала подкашливать совсем недавно! И омертвение. И он, дурень, еще хотел, чтобы она дышала? Чем тут дышать?
— Но Фолки, решив, что мое терпение бесконечно, задумал довести дело до конца. Вы сами слышали, как он пытался заставить вас убить одаренных. А потом сказал бы, что я непоправимо порчен, и убил бы меня.
Эрик заставил легкие девушки сжаться — из ее рта хлынул гной вперемешку с кровью. Снова подтолкнул сердце. Адела, глубоко вздохнув, закашлялась.
— Он говорил, что выродки убили госпожу! — крикнул Петтер. — Что ты на это ответишь?
— Что она жива, — ровным голосом произнес Хаук. — Смотри сам.
Все развернулись. Эрик, мысленно поежившись, едва не сотворил барьер. Хотя если все эти люди — две дюжины ратников — на него кинутся, никакой барьер не поможет.
Адела открыла глаза, зашевелилась, пытаясь сесть. Эрик помог ей повернуться на бок, придержал голову, пока девушка выхаркивала кровь. Он заставлял себя не думать о том, что сделают эти люди, если Адела все-таки умрет. Странно, но они любили госпожу — он слышал, как о ней говорили слуги. Что сделает Хаук, если Адела умрет?
И сможет ли Эрик удержать их обоих? Будто отвечая на его мысли, Хаук вдруг пошатнулся, оперся на плечо подскочившего Бруни.
Поразившая их дрянь хуже тусветных тварей!
— Я не буду наказывать тех, кто послушал своего господина. — В голосе Хаука прорезались хриплые нотки. — Я не буду никого удерживать: всякий, кто хочет уйти теперь, когда Фолки мертв, может уйти.
Эрик снова прошелся плетением, заставляя легкие Аделы восстанавливаться. Ругнулся про себя, видя, как опять появляется омертвение. Поднял взгляд на оруженосца. Парень стоял с зеленым лицом, старательно глядя в сторону, и видно было, что он едва удерживает тошноту. Да уж, мало приятного в том, чтобы смотреть, как красивая девушка кашляет гноем и кровью.
— Стиг, ступай к слугам. Кто там у них главный… Скажи, что госпожа тяжело больна, и господин тоже вот-вот сляжет. Пусть раскладываются. Мы снова застряли.
— Но я предлагаю вам остаться и служить мне так же верно, как вы служили Фолки, сыну Скегги, сыну Магни, — не унимался Хаук. — Взамен обещая заботиться о вас, как и о всех своих людях. И долю в добыче, как полагается по обычаю.
— Это решают не слуги, — сказал Стиг. Спасибо хоть не стал нос задирать, дескать, не тебе тут приказывать.
— А кто?
— Господин.
Эрик молча указал головой туда, где все еще толпились и гудели люди. Стиг понял.
— Тогда только Вигге, он правая рука господина… — Парень ругнулся. — Сейчас попробую.
Он двинулся к сгрудившимся вокруг Хаука людям.
— Кто первый? — спросил тот. — Я приму вашу клятву.
Эрик снова склонился над Аделой. Твою ж… это даже не губка, это труха, которая рассыпается от прикосновения! Он стер кровь с губы, сжег, растирая пальцами.
— Давай сменю, — сказала Ингрид, приседая рядом. — Я поняла, что делать.
Эрик кивнул и отодвинулся.
— Что со мной? — спросила Адела, глядя на них умоляющими глазами. — И что с Фолки?
— Фолки погиб, госпожа, — сказал Эрик.
Она вскрикнула и обмякла, лишившись чувств. Может, так оно и лучше, меньше рыдать будет. Хотя все равно будет, брат все-таки. Кажется, Хауку предстоит очень неприятное объяснение — впрочем, какое Эрику до этого дело? Он оглянулся туда, где Хаук, бледный и неестественно прямой, сжал в руках протянутые ладони коленопреклоненного человека, и кивнул. Стиг вырос за спиной Вигге, что-то зашептал.
— А в самом деле, что это за дрянь? — спросила Ингрид. — Никогда ничего подобного не видела.
— Не знаю. Не простуда… — Он выругался, осененный внезапной догадкой.
Не простуда. И вовсе никакая не болезнь. Кто-то кинул яд на жаровню в шатре. Кинул и ушел прежде, чем успел надышаться сам.
Но не мог же Фолки не понимать, что ядовитые пары прежде всего отравят его сестру? Она меньше, и дышит чуть чаще Хаука. Или совсем обезумел от алчности и злобы? Впору потерять голову, когда планы срываются раз за разом, особенно если не слишком умен. Фолки и правда не способен был просчитать последствия своих поступков хотя бы на пару шагов вперед — иначе сейчас не валялся бы с перерезанным горлом. Что стоило молча убраться со своими людьми, сесть на хвост отряду — ведь начинались леса — и подождать, пока представится случай отплатить шурину за все? Стрела в глаз, и никакие плетения не спасут. Нет же, поднял бучу, за которую и поплатился. И все же не настолько же он дурак, чтобы травить сестру? Как говорится, горит сарай, гори и хата… Или настолько?
Что это за яд? Может быть, еще не поздно дать противоядие? Плетения не справлялись: стоило подлатать в одном месте, как начинало рваться в другом. Сердце билось все слабее, и кровь перестала держаться в сосудах, пропитывая легкие. А еще Хаук…