— Господин Эрик, помогите, — старик, тот, что давеча отрезал ему хлеба, остановился рядом, тяжело дыша. Поклонился Хауку.
— Прошу прощения, господин.
Поклонился и Эрику.
— Не откажите… Свея…
Эрик застонал.
— В этом шатре, что, весь лагерь перебывал? Утром, после боя?
— Я с женой пробыл довольно долго, — начал загибать пальцы Хаук. — Служанка, само собой, оставалась рядом с госпожой постоянно.
Эрик бы выругался — если бы сил хватило. Наверняка служанке стало плохо чуть позже, чем Аделе — девка-то крепкая. Только с ней никто возиться не стал, возница подвинулся, пуская на телегу, и скажи спасибо. Не госпожа чай, чего ей сделается.
— Ингрид тоже была, — продолжал Хаук словно не замечая, как дрожит старый слуга, не решаясь перебить господина. Эрик обругал себя болваном: нашел время спрашивать. Впрочем… что ему еще оставалось? Он обессилел вконец. Яд семян клещевины в тридцать раз сильнее яда, который извлекают из зерен миндаля или черемухи. Противоядия нет. И обильным питьем, как некоторые другие яды, не вывести.
— Фолки заходил, спрашивал, что случилось без него, и как так вышло, что Аделу ранили. Долго спрашивал, всю душу вымотал. Предлагал увезти сестру, я его и отослал. Наверное, тогда и…
Эрик вовсе не был в этом уверен.
— Вигге, само собой, прибежал, когда Фолки тебя вызвал… Кажется, все. А, еще парни. Бруни и Стиг. Быстро как ты Стига на ноги поставил.
Эрик невесело усмехнулся. Быстро… Просто вовремя успел. Закрыл рану в кишках и на животе. Убрал заразу прежде, чем она распространилась и пропиталя ядом тело. А по чистому заживает быстро. Стиг, поди, и забыть успел о пережитом страхе. И о том, что умер бы, если бы не плетения.
Сейчас совсем не то. Сейчас яд сперва пропитал легкие, потом ушел в кровь, распространился по телу, затаившись до поры, медленно, исподтишка разрушая плоть. Ни одно плетение не заметит, пока омертвение не проявится. А когда оно проявилось, уже поздно что-то предпринимать. Мертвое не оживить. Потому плетения и плохо справляются с ядами.
Если он правильнопонимал, сейчас давали о себе знать лишь легкие. Значит, через несколько часов станет хуже.
— Что со Свеей? — спросил он, с трудом сосредоточив взгляд на лице слуги. Он уже знал, что услышит, просто тянул время — вдруг хоть чуть-чуть прибавится сил?
Много веков лучшие умы бились над тем, как вернуть способность плести обессилевшему одаренному. Или как запасти плетения впрок, привязав к какому-нибудь предмету. Безуспешно. Были, видимо, какие-то пределы у разума и тела. Только отдых помогал, о котором сейчас было бессмысленно даже мечтать.
Эрик отогнал паскудную мыслишку потянуть еще под благовидным предлогом: вдруг служанка отправится к Творцу до того, как он к ней подойдет. Тогда не придется смотреть людям в глаза и говорить, что ничего нельзя сделать. На свою женщину у него сил хватило. На двух благородных тоже. А на прислугу…
— Кашляет и задыхается. Не откажите, господин, — в которой раз повторил старик. — Мы собрали, сколько смогли… у кого сколько было.
Он сунулся было за кошельком, но Эрик его остановил.
— Не нужно. Ничего не нужно. Я…
Следовало бы сказать «я ничем не могу помочь». Или хотя бы честное — «я не могу больше плести». Не вышло.
— Где она?
— Вон, у телеги, — махнул рукой старик.
— Хорошо, ступай, я сейчас приду.
Старик мелко закивал, медленно двинулся прочь, то и дело оглядываясь.
Эрик попытался подняться. Ингрид цепко схватила за рукав, заглянула в лицо.
— Нет.
— Я знаю, что делаю.
— Правда? — недобро усмехнулась она.
Эрик проглотил очередное ругательство. Посмотрел ей в глаза.
— Нравится тебе это или нет, но сейчас и впредь я буду делать то, что считаю нужным. Я большой мальчик. Разберусь.
— А я должна на это смотреть? — О, эти прищур и тон не сулят ничего хорошего.
— Не можешь смотреть — отвернись.
— И как далеко я должна отвернуться? — медленно произнесла Ингрид, выпуская его локоть.
Сердце, кажется, пропустило удар. На миг перехватило дыхание. Эрик не отвел взгляд.
— Это уж тебе решать. Самой за себя. Как и я намерен решать за себя.
— Господин, все готово, — подбежал человек из тех, кто возился с шатром. — Позвольте, мы госпожу унесем. И… — Он осекся, словно почувствовав напряжение между людьми.
— Унесите госпожу, — распорядился Эрик, все еще глядя в глаза Ингрид. — Проводите господина и одаренную. И пошлите кого-нибудь за Вигге, пусть возьмет двух-трех человек, чтобы покараулили у шатра. Не ровен час еще какая змеюка заползет.
— Ишь, раскомандовался, — беззлобно пробурчал Хаук. — Делайте, как он велел. А вы, двое, заканчивайте в гляделки играть.
Он пихнул Эрика в бок.
— Убьешься ради этой потаскухи — сам дурак.
Двое слуг осторожно переложили Аделу на покрывало, понесли в шатер.
— Я знаю, что делаю, — упрямо произнес Эрик, отводя, наконец, взгляд. — Может быть, там что-то другое, и удастся справиться без плетений.
Кое-как он сосредоточил взгляд на Ингрид и проговорил:
— Если я правильно помню, как действует яд клещевины, через несколько часов сосуды перестанут держать кровь, и она начнет изливаться во внутренние органы. Печень, почки, селезенка… стенки желудка и кишок. Значит, понос, рвота, боли то там, то здесь. Озноб и лихорадка. Что еще… Сердце, да. Начнет биться неровно и слабо. А если и в его стенку начнет кровить, может и вовсе остановиться.
— Вдохновляюще, ничего не скажешь, — буркнул Хаук.
Эрик помолчал — мысли путались. Вспомнил кое-что еще.
— Ах, да. Потом кровь может начать сворачиваться прямо в жилах. Поэтому как только почувствуешь, что в силах плести, следи. Прежде всего — за собой, чтобы успеть поймать повреждение. Если получится, и удержишь плетения, поможешь другим…
Он потер лоб.
— Но это я так, на всякий случай. Потому что одна ты, скорее всего, и о себе не позаботишься. Поэтому я не могу позволить себе умереть. За те часы, что у нас будут, мне нужно прийти в себя. Иначе… — Он пожал плечами.
Адела без чувств, Хауку не впервой смотреть в лицо смерти, а Ингрид успеет спасти себя, если вдруг что. Если он все-таки ошибется.
Она криво улыбнулась.
— На всякий случай, значит.
Эрик пожал плечами.
— Лишь Творец знает, что случится в следующий миг.
— Ради меня, значит, рисковать жизнью не собирался, — хмыкнул Хаук. — А ради служанки… впору оскорбиться. Или так ее прелести в душу запали?
— Я знаю, что делаю, — в который раз повторил Эрик. — И вовсе не собираюсь рисковать.
Просто отвернуться и сказать, что отказывает человеку в помощи, он тоже не мог. В конце концов, надо хотя бы посмотреть, что там. Вдруг не так все страшно?
Хотя кого он хочет обмануть, в конце концов?
Эрик сделал несколько шагов — снова закружилась голова и потемнело в глазах. Старый слуга, что, отойдя на десяток шагов, остановился, с мольбой глядя на него, торопливо подбежал, подхватил под руку.
— Вам плохо, господин?
— Просто надорвался, — невесело усмехнулся Эрик. — Ничего. Пойдем.
— Вы только спасите ее… Я мало чем могу отплатить. Но я придумаю что-нибудь. Могу от господина уйти и вам служить без жалования, пока жив.
— Оставь, — отмахнулся Эрик. — Что смогу — сделаю… А там на все воля Творца.
— Я буду молиться. И за вас век молить буду, если получится.
— Кто она тебе?
— Дочь.
Эрик кивнул. Повторил.
— Что смогу — сделаю. Но на все воля Творца.
Свея сидела на краю телеги, опираясь руками о борт, тяжело дыша и то и дело кашляя. Потерла грудь, подняла на Эрика жалобный взгляд.
— Больно…
Эрик коснулся ее запястья — бледного и ледяного, точно лягушачья кожа. Сердце билось часто и слабо. Синие мочки ушей, синие губы.
На что он надеялся, собственно?
— Вы ведь мне поможете? — Девушка вцепилась в его руку. — Я знаю, что Творец наказывает тех, кто живет неправедно. Но я больше не буду. — Она закашлялась. — Правда не буду. Только бы живой остаться…
Эрик через силу улыбнулся.
— Обязательно. Творец милостив, все обойдется.
Он повернулся к старому слуге — так и не спросил его имя, а сейчас уже, наверное, и смысла нет спрашивать. Не сумел он отплатить добром за добро.
— Пошли кого-нибудь за моим мешком. И еще принеси вина. Во фляге или в кувшине… не очень много, не больше кружки.
Там, во флаконе с притертой пробкой, хранился настой мака — особого, такой не рос ни в окрестностях Белокамня, ни в Солнечном. Этот настой он привез из трехлетнего похода в восточные земли. Заказал потом купцам еще, но никто так и не вернулся. То ли задержало что, то ли те купцы уже не вернутся вовсе… Впрочем, какая теперь разница, в Белокамень хода нет. Когда… если… Нет — когда! — все это закончится, надо, пожалуй, вместе с Ингрид выплести проход и сходить на восток самим. Маковый настой убирает любую боль — ни одно плетение такое не может. А еще обладает снотворным и противокашлевым действием.
Старик переговорил с кем-то — Эрик не стал ни всматриваться, ни вслушиваться. Вцепился в борт телеги, чтобы не свалиться. Пока они бегают, надо хотя бы попытаться. Он потянулся к нитям. Хотя бы запустить восстановление там, где можно. Не вышло. Даже дотянуться до нитей не получалось. Как в кошмарном сне, когда отчаянно к чему-то стремишься, а оно ускользает, маячит совсем рядом, а не коснуться. Разозлившись, Эрик рванулся изо всех сил. Дотянуться. Совсем близко. Почти получилось. Еще немного…
— Господин, что с вами? — услышал он сквозь звон в ушах.
Хотел было мотнуть головой, но земля ушла из-под ног, и наступила темнота.
Глава 23
Эрик очнулся оттого, что кто-то — очень осторожно — хлопал его по щекам. Он скорее понимал это, чем чувствовал. Веки были тяжелыми, разлепить из стоило огромных усилий. Мутное пятно перед глазами постепенно обретало очертания: темный силуэт на светлом фоне.