— Странные у тебя скачки мыслей, — удивился Серега. — Начал за здравие, а закончил за упокой. Сперва про коньяк, а потом про расстрелы.
— Нет, у него нет скачков, — усмехнулся я. — Просто наш Иван, при каждом удобном случае пытается доказать, что Керчь — это первый во всем город на Земле. По его мнению, он и в зверствах фашистов должен быть первым. Ванек, а вот скажи мне, когда был захвачена Керчь немцами?
— В первый или во второй раз? — тут же переспросил Болтун.
— Ах, еще и два раза захватывали? Ну, пусть будет в первый?
— В середине ноября 1941 года, а что?
— Ничего, кроме того, что не зря я тебя дразню Болтуном. Расстрелы в Бабьем Яру начались 27 сентября 1941 года, первыми немцы казнили пациентов психиатрической больницы. Так, что никак твой Багеровский ров не мог быть раньше Бабьего Яра. Хоть я нисколько не принижаю зверства фашистов. Это просто, так для справки, ну, чтобы ты в другой раз ты не попал впросак.
— Я?! В просак!!! — петухом взвизгнул Болтун. — Да, я, да у меня! У меня был корефан у которого был крестный, у которого была сестра, у которой была крестная, которая…которую саму, еще девочкой в багеровском рву расстреляли, ну, как не совсем расстреляли, её мать прикрыла своим телом, а она три дня под трупом пролежала, а потом выбралась и убежала, — зачастил, как из пулемета Иван. — Вот!!! Так, что не надо мне тут…этого! Понятно?
— Ванек, ты не кричи, — урезонил я парня, — никто и не спорит, что у вас там в Керчи, во время войны, фашисты людей расстреливали. Их много, где расстреливали. Просто, я хотел тебе сказать, что если ты о чем-то рассказываешь, то лучше перепроверь пару раз.
— Да!? Умный самый? Ну, хорошо. Слышал небось о расстреле царской семьи Николая второго?
— Ну, слышал и что? — откровенно хохотнул я. — Тоже у вас в Керчи расстреляли, хочешь сказать?
— Нет, не в Керчи, но тот, кто отдал приказ о расстреле Николая второго и его семьи был из Керчи. Его фамилия — Войков, и в его честь назван самый большой район Керчи. Понял? Ну, и что ты на это скажешь?
— Ничего не скажу, — отмахнулся и налил еще по одной. — Давайте помянем всех невинно расстрелянных: стариков, детей, женщин, военнопленный, короче, всех, над кем изгалялись фашисты! — я решил перевести разговор в иное русло.
Керчанин тут же махнул свою порцию, и даже не закусил, обиженно хорохорясь. Серега, вообще пить не стал, он проигнорировал свою долю, чем тут же воспользовался Петрович, допив за молчаливым пулеметчиком. Я выпил самым последним, выждав минут десять. Лучше перебдеть, чем не добдеть и сидеть потом на облачке с арфой под мышкой, грустно созерцая грешную Землю внизу.
Куравлевка погибла из-за фляги отравленного самогона. Чёртовы цыгане подкинули на наш пост тогда пузырь с травленным вискарем, постовые наглотались этой дряни и тут же откинули копыта, а цыганва поперла штурмом на нашу деревеньку. Бой продолжался три часа, цыган мы тогда выбили, но треть домов сгорела, восемнадцать бойцов погибов в той перестрелке, в итоге пришлось через пару месяцев оставить родное село. С тех пор, я с подозрением отношусь ко всем, случайно найденным, спиртным напиткам.
— Итак, господа-товарищи, хотите ли вы обогатиться, набив карманы звонкой монетой? — обратился я к присутствующим, когда котелок с кашей, сдобренной тушенкой, был опустошен.
— Конечно, а что есть конкретное предложение? — вышкрябывая ложкой дно казана, спросил Ванек.
— Конечно, есть, ты же не думаешь, что я просто так напросился на этот блокпост?
— Я думал, что мы здесь схоронились от уголков из третьего взвода, — предположил Болтун.
— И это тоже, но не совсем. В паре километров отсюда, где-то на краю этого плато, в роще эвкалиптов, есть одинокая усадьба, где живет богатенький буратино, — объявил я всем присутствующим. — Мы захватим эту усадьбу и вытряхнем карманы этого богатея.
— Звыдкы ты об этом знаешь? — спросил Петрович. — Турок расповыв? — кивнул он на Исмаила.
— Ага, — подтвердил я. — Хозяин этой усадьбы стоматолог, причем единственный на пару сотен километров вокруг. Сами понимаете, что в нынешние времена, хороший зубник — на вес золота, причем в буквальном смысле этого слова. Ну, что как вам такой план?
— Я, за! — тут же отозвался Ванек.
— И я, також, за! — кивнул Петрович
Серега пожал плечами и тоже кивнул в знак согласия. Все повернулись в сторону турчонка, но он мирно сопел, сидя уснув, облокотившись об столб.
— Думаю, что он против не будет. Кстати, у этого стоматолога есть еще и быстроходный катер, так, что если окажется, что у него слишком много чем поживится, то можно сгрузить все на катер и, послав на хрен нашу команду свалить в одиночку. Доберемся до Крыма, а там я придумаю, чем заняться, есть у меня пару перспективных идей.
— Каких? — тут же заинтересовался Ванек.
— Придет время, расскажу, — отрезал я. — Я, спать. Петрович, ты тоже. Ванька и Серега останутся здесь, а мы с турчонком перед рассветом прогуляемся до усадьбы стоматолога и разведаем, что там, да как.
Перед тем как завалиться спать, я выбрался из блиндажа и осмотрел в бинокль округу. Море было безмятежно, ветер стих и волнение улеглось. Наш «жабодав» стоял, пришвартованный к короткому пирсу, рядом копошились работяги, стаскивающие все ценное к сухогрузу. Скорее всего, пленных уже погрузили, разделив захваченных турок по степени ценности: молодых девушек и девочек — отдельно, баб постарше и пострашнее — отдельно, специалистов, обладающих полезными навыками — отдельно, молодых парней и пацанов — отдельно, всех остальных — в расход. Работорговлю еще никто не отменял. Должен же кто-то выполнять тяжелую физическую работу, ублажать уставших после ратных трудов мужчин, латать им раны и ремонтировать корабли и машины. Постапокалиптический мир — он жестокий и бескомпромиссный, здесь нет ЕСПЧ и прочих омбудсменов.
Пожары в селение потушили, выстрелы прекратились, ну, а крики и ругань из-за дальности расстояния, сюда не доносились. Стороннему зрителю могло показаться, что вокруг мирное время — тишь, да благодать!
Проверив автомат и набив дополнительные магазины, завалился спать. Долго спать мне не дали, разбудил Болтун:
— Иваныч, Иваныч, у тебя проволочки нет?
— Чего?! — по ощущениям я проспал всего пять минут.
— Куска проволоки нет?
— Какой к чёрту проволоки? — я глянул на часы, ан нет, продрых пару часов. — На кой ляд она тебе нужна?
— Да, я гранаты переснаряжал и кольцо куда-то про@бал! — Ванек продемонстрировал мне руку с зажатой в пальцах гранатой. — Чё теперь делать-то?
— Так и ходи, а как турки попрут, в них бросишь! — посоветовал я, переворачиваясь на другой бок.
— Иваныч, ну, я серьезно, у меня уже рука затекла. Слушай, а может ты её подержишь? Хоть чуть-чуть!
— Керчь иди в жопу! На хрена ты вообще кольцо трогал?
— Дык, я же тебе говорю, я её переснаряжал, у гранат кольцо всегда с одной стороны, а можно, аккуратно усики разжать и завернуть их с другой стороны. Все спецназовцы так делают! — тоном знатока заявил Ванек.
— Уверен?
— Ага! Так, что посоветуешь? Где проволоку взять?
— Нигде! Выбрось её к черту и больше к гарантам не лезь!
— Жалко, да и разбужу всех.
— Все равно вставать пора, — с сожалением произнес я. — У Сереги спрашивал про проволоку?
— Да, но, он, как всегда, молчит! Слушай, а он тебе не кажется странным? Молчаливый какой-то.
— Ванек, ты — капитан очевидность! — рассмеялся я. — Буди остальных, предупреди, что сейчас рванет.
Иван разбудил Гарика и Петровича, спросив у каждого, есть ли у них проволока, оба ответили отрицательно.
Я посмотрел на село — в редких окошках горел свет, уличное освещение отсутствовало напрочь. Интересно кто-то из оставшихся внизу наемников догадался заныкать парочку красивых турчанок, чтобы использовать их по прямому женскому применению? Надо было и нам сюда затащить какую-нибудь Гюльчатай, — запоздало сообразил я. Хотя нет, баба нам сейчас не нужна, они заразы такие, своими прелестями только отвлекают. Верно, говорят: делу — время, потехи — час!
Время близилось к рассвету, скоро чернота ночи смениться предрассветной серостью, предвещающей появление солнца, а потом и вовсе станет светло. Ночь была тиха и безмятежна, сейчас хорошо бы навернуть горячего кофейку, схарчить бутер с тушняком и сидеть, смотря на море, в ожидании рассвета.
Так и не найдя проволоки, горестно вздохнув, Тихий широко размахнулся и закинул гранату подальше от нас, туда, где не должно было быть установленных мин и растяжек. Я предусмотрительно присел на дно окопчика, не желая получить в черепушку шальной осколок.
Бах! — глухо бухнула граната.
Тут же, со стороны взрыва, раздался дикий вопль, полный боли, а потом ночь взорвалась фонтаном автоматных очередей и длинными росчерками трассеров.
— К бою! — рявкнул я, передергивая затвор автомата.
— Не стрелять! — перебил меня Петрович. — Работаем гранатами. Надо разойтись подальше, чтобы не выказать наши позиции, — в минуты опасности, он начинал разговаривать на чистом русском.
— Петрович, ты чего? Так-то, это их бывшие позиции, — заметил я, разжимая усики на гранате.
Разжав усики, я выдернул кольцо и метнул её в сторону врага. Ухнул взрыв! Потом еще один и еще, а потом сразу два взрыва внесли сумятицу в общую какофонию нарастающего боя!
Я лежал на дне окопа, рассуждая, хватит ли у нас БК, чтобы продержаться до прибытия подкрепления. Вражеские пули щелкали по брустверу окопа, свистели в воздухе, проносясь высоко над головой. Рядом прополз Ванек, держа в руках толстые трубки фальшфейера. Как только перед окопами расцвели один за другим два ярко-красных шара фальшфейера, стало понятно, что нам крупно не повезло — по каменистому полю в нашу сторону перло человек сорок, вооруженных до зубов турок, а сколько их еще скрывалось в темноте, фиг его знает.
— Твою ж мать, гребанные турки! — выругался Петрович. — Давайте пацаны из всех стволов, нельзя их подпустить на близкое расстояние. Кляти турчаки, гребанные овцеебы!