– И что это нам принесло, Стэн? – парировала Кеннеди. – У нас нет ни одного подготовленного оперативника, хотя прошло уже почти два года.
– Мне прекрасно известно, что у нас пока нет положительного результата. И я говорю это с горечью, но не намерен форсировать события и все испортить.
– Стэн, что тебя не устраивает в Рэппе? – спокойно спросил Льюис.
Харли ответил после некоторых раздумий:
– Я не могу сказать ничего определенного. Скорее, интуиция. И она мне подсказывает, что он нам не подходит.
– А ты знаешь, как это объясняю я? – спросила Кеннеди. – Две причины. Во-первых… я думаю, тут дело в контроле. Ты не можешь смириться с тем фактом, что его нашел кто-то другой. И, во-вторых… ты ощущаешь угрозу.
– Что? – На лице Харли появилось недоумение.
– Ты – это он. Он – тот человек, которым ты был сорок лет назад, и тебе до смерти страшно.
Стэн презрительно покачал головой.
– Какая чушь.
– Неужели?.. Ну я могу сказать то же самое про твою интуицию. Это чушь. Ты всерьез считаешь, что его нам подставила Организация освобождения Палестины двадцать три года назад, в округе Колумбия, вырастила как католика и отправила в Сиракузы играть в лакросс? Или ты думаешь, что его завербовал КГБ еще до распада Советского Союза, и теперь он – оперативник, действующий под глубоким прикрытием? Смешно. – Кеннеди отбросила нелепую идею взмахом правой руки. – Ты хватаешься за соломинку.
Секунд пять все молчали, осмысливая агрессивный выпад Айрин.
– Она дело говорит, – наконец, сказал Льюис, отодвинул стул и встал. – Я бы хотел показать вам кое-что. До того, как появились вы, я поговорил с ним. Думаю, наша беседа покажется вам интересной. – Психолог подошел к контрольной панели системы наблюдения и нажал несколько кнопок.
На экране появилось черно-белое изображение Митча Рэппа. Он сидел в кабинете первого этажа. Из динамиков доносился голос Льюиса. Доктор находился справа от камеры, и его не было видно.
– Сегодня все получилось неудачно.
Рэпп несколько секунд сидел неподвижно, а потом кивнул.
– Ты чувствуешь себя не лучшим образом из-за того, что сделал с Виктором?
На этот раз Рэпп ответил далеко не сразу.
– Мы все здесь взрослые люди.
– Значит, ты не чувствуешь раскаяния?
– Я бы хотел, чтобы этого не случилось, но Виктор – не самый достойный человек.
– Понятно. А могло так быть, что ты сломал ему руку намеренно?
– Намеренно – слишком сильное слово. Мы проводили схватку, и одно следовало из другого.
– Ты сломал ему руку прежде, чем он успел постучать по мату.
– Я не уверен, что он стал бы стучать.
– Тебя могут за это исключить.
– Почему?
– Сержант Смит думает, что ты намеренно сломал Виктору руку.
– Не думаю, что это было бы честно. Никто не говорил нам, какие приемы можно применять, а какие – нет. Нас предупредили, что нельзя трогать голову и пах. Вот и всё.
– Если ты намеренно сломал руку другому рекруту, это дает все основания для исключения.
Рэпп довольно долго смотрел в пол.
– Мне не нравится играть в эти игры.
– Игры?
– Да… игры.
– Что ты имеешь в виду?
– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю.
– Я не уверен.
– Та папка, которая несколько дней назад лежала на вашем письменном столе. – Рэпп указал на пустую поверхность. – Папка с моим именем.
– И что?
– Вы меня проверяли.
– Неужели?
– Да, – небрежно сказал Рэпп. – Я видел, что вы записываете то, что здесь происходит. И все изучаете. – Митч указал на письменный стол. – Вы не из тех парней, кто оставит на столе важные документы без веской на то причины. Не сомневаюсь, что здесь ведется аудио- и видеозапись. – Рэпп кивнул в сторону книжных полок и светильника в потолке. – Когда вы назначили мне встречу несколько дней назад и я сидел и ждал вас в течение пятнадцати минут, вы почти наверняка находились наверху или в подвале и наблюдали за мной. Проверяли, попытаюсь ли я открыть папку и прочитать, что там написано.
Они услышали, как Льюис откашлялся.
– Даже если это и так, я не вижу причин ломать руку Виктору.
– А я не сказал, что на то была причина. Я сказал, что вы играете с нами в игры. Оставляете папки на столе, говорите, что существуют правила, а потом позволяете Виктору их нарушать. Вы ведь сами находились в амбаре – какое право имел Виктор бить Фреда в лицо?
– Мы разберемся с этим отдельно. Сейчас речь о том, что сделал ты.
– Я видел, как вы отреагировали, когда Виктор ударил Фреда в нос. – Рэпп помолчал и опустил взгляд на свои руки. – Знаете, что я думаю… я думаю, что Виктор выпадает из общей картины.
– В каком смысле?
– На основании всего, что я видел за то время, что здесь нахожусь, есть только два логичных объяснения всего, что связано с Виктором. Либо он – такой же рекрут, как все остальные, либо он – часть вашего эволюционного процесса.
– Часть процесса?
– Он работает на вас. Виктор – один из инструкторов.
– И зачем нам так поступать?
– Чтобы лучше нас изучить. Вы сделали Виктора одним из нас, чтобы он провоцировал нас на ошибки. Он спрашивает, кто мы такие и откуда родом. Помогает избавиться от тех парней, которым не хватает дисциплины.
– Интересно.
– В любом случае это неправильно. Если я верно понимаю смысл программы, то Виктор вам не подходит. Если он рекрут, а вы этого не видите, я не уверен, что хочу работать с людьми, которые закрывают глаза на очевидные вещи.
– А если он один из инструкторов?
– Тогда вы избрали отвратительный путь подготовки дисциплинированных людей.
– Давай предположим, что твое второе предположение является верным. И, зная все это… ты решил сломать ему руку.
Рэпп покачал головой.
– У меня и раньше имелись подозрения, но не было уверенности. Ну а после того, как я сломал ему руку, ваша реакция – как и других инструкторов – не вызывала сомнений. Теперь я практически уверен, что он – один из вас.
Снова секунд пять оба молчали.
– Как ты считаешь, у тебя правильные представления о морали? – спросил Льюис.
Митч коротко рассмеялся.
– Ну вот, опять невнятные вопросы…
– Я знаю, но сделай одолжение, ответь на вопрос.
– Вас интересует, понимаю ли я разницу между правильным и неправильным?
– Да.
– Я бы сказал, что да – практически с полной уверенностью, – ответил Рэпп после коротких колебаний.
– Но?
– Здесь… в этом месте… складывается впечатление, что определенность утрачена.
– Ты можешь привести конкретный пример?
– Тот старый тип… о котором меня предупреждал мой вербовщик… ну не прошло и пяти минут после моего прибытия, как мы оказались в амбаре на матах… Он сказал, чтобы я отказался от дальнейшего участия, что сэкономило бы нам всем время и усилия. Я предложил ему проверить, есть ли у меня необходимые качества. Он четко предупредил меня, что во время спарринга нельзя атаковать голову и пах. Мы начали схватку, и через двадцать секунд я одержал победу. Через две секунды он потерял бы сознание – и тут он схватил меня за яйца и практически превратил в евнуха. И ничего не сказал по этому поводу. Более того, больше я его не видел… А потом я заметил, что Виктор нарушает правила, сформулированные инструкторами, все, какие только возможно. И вновь, когда сегодня начались спарринги, инструктор четко сказал, что наносить удары в голову и в пах запрещено. И что сделал Виктор?.. Фред находился в нескольких секундах от победы, когда тот ударил его в лицо. Я видел, что вам это не понравилось, но двое остальных промолчали. Довольно странная ситуация. Я не понимаю, как после такого вы рассчитываете, что мы будем соблюдать правила. И вот я сижу здесь… технически я не совершал серьезных ошибок, но мне грозят исключением из программы.
– Я тебе не грозил.
– Вы сказали: сержант Смит считает, что меня следует исключить. А как еще это можно назвать, если не угрозой?
Льюис остановил запись и посмотрел на Харли.
– Это был один из самых трудных сеансов в моей жизни, – сказал он, сложив руки на груди. – Знаешь, почему?
Харли покачал головой.
– Потому что я согласен практически с каждым его словом.
Глава 18
Стэнсфилд стоял в конце причала, смотрел на луну и перебирал список нарушений. И, хотя он никак это не показывал, как и всегда, он очень глубоко переживал из-за происходящего. Он дал Харли слишком много свободы, и в то время, как существенная часть его гнева была направлена на «пожирателя змей»[7], больше всего он ругал себя. Как он мог не видеть того, что здесь происходило? Это место, операция – он нес полную ответственность за происходящее. Кеннеди пыталась его предупредить, сдержанно и уважительно, но его дни заполняли сотни других сложных проблем национальной безопасности, и Харли оказался в мертвой зоне. В особенности в той части, где речь шла об оперативных вопросах. Стэнсфилд знал Стэна дольше, чем кого-либо в компании. Ему был известен не только длинный список его талантов, но и короткий, но существенный набор недостатков.
За долгие годы случались неудачи, эпизоды, когда Харли не оправдывал его доверия, но даже великий Тед Уильямс периодически совершал ошибки. Они познакомились в Будапеште, летом 1956 года, когда в недовольном союзнике Советского Союза росло напряжение. Стэнсфилду было тогда немногим больше тридцати, он недавно закончил подготовку, и ему не терпелось вступить в схватку. Он сам увидел во время подготовки Венгерской революции, что у Харли есть серьезная склонность к нанесению увечий. Он был талантливым, неуправляемым и много чего еще, как хорошего, так и плохого, но одно отрицать было невозможно. Он знал, как добраться до врага. Вступить в схватку, вывести из равновесия, причинить урон, а потом вернуться без существенных потерь.
В шпионаже очень легко скатиться в безопасную каждодневную рутину. Начинать день в своей квартире, отправляться на работу в посольство, посещать во время ланча местное кафе, возвращаться в посольство, вечером заходить на коктейль в другое и заглядывать в бар в конце дня, чтобы пропустить стаканчик на ночь и вернуться в свою квартиру. Ты мог безопасно перемещаться в чужой столице, не рискуя потерять работу или жизнь. Но только не Харли. Появляясь в новом месте, он сразу направлялся в самую неблагополучную часть города, где знакомился с проститутками и барменами, а самое главное, с людьми, орудующими на черном рынке и презирающими коммунистический режим. Харли делал ежедневные доклады о возрастающем недовольстве среди населения и показал себя как первоклассный оперативник. Он был незаменимым сотрудником Стэнсфилда.