— Я не знала, где Вас искать, — сказала она. — Но знала, что Вы пойдете в этом направлении, поэтому ждала у дороги.
— Ты что, знаешь эту женщину? — поинтересовался Минкон.
— Знаю, — проворчал я.
Минкон торопившийся выехать на дорогу, нервно сжимал в руке свой тарларионовый кнут. Будь эта женщина просто еще одной нищенкой промышлявшей вдоль дороги, он бы просто смел ее со своего пути ударом кнута.
— Ты сегодня в платье, — заметил Хурта.
— Да, — кивнула она.
— И как же Тебе удалось освободиться? — поинтересовался парень.
— Никак, — густо покраснев, призналась она. — Сама я не смогла. Я была абсолютно беспомощна.
Хурта с интересом рассматривал ее, ожидая продолжения.
— Меня освободил Генсэрикс этим утром, — сообщила она.
— Вообще-то, здесь свободная женщина, — шепотом напомнил я Фэйке, а когда она поспешно встала на колени, добавил: — Голову к земле.
Рабыня тут же уткнулась лицом в землю. Позади фургона, напуганная Тула, немедленно последовала ее примеру. Обе, кое в чем, а особенно Тула, пока были плохо знакомы с ошейником. Обеим еще предстояло узнать то, чем они были ничем с точки зрения свободных людей.
— Ты теперь носишь платье, — повторил Хурта.
— Да, — кивнула она и, заметив, что он продолжает рассматривать ее, спросила: — На что это Ты так уставился?
— На Тебя, — усмехнулся он.
— С чего бы это? — полюбопытствовала девушка.
— Да просто, никогда прежде не видел Тебя в платье, — пояснил он.
— Ну и что? — уточнила она.
— Да ничего, — ответил он. — Как-то, несколько удивлен, увидеть Тебя в этом.
Действительно, Боадиссия на этот раз была не в мехах и коже. Сегодня на ней было простое, шерстяное, коричневое, подпоясанное платье по щиколотки длиной, с широкими рукавами, обычного среди женщин аларок фасона. Она была подпоясана в манере весьма распространенной среди женщин народа фургонов. Концы длинного пояса туго затянутого на талии скрещивались на спине, перекидывались через плечи девушки, еще раз пересекались спереди, между ее грудей, и снова возвращались к ее поясу, где были завязаны ближе к бокам ее тела. Даже оставаясь свободными, аларки со всей очевидностью напоминали своим мужчинам, что они — женщины. Этот аксессуар был весьма прост, но не лишен привлекательности. Он ничего не открывал, но при всей его кажущейся скромности, вероятно, вызывал у мужчин дикое желание развязать его. Однако, Боадиссия, по-видимому, пока не осознала этого. Похоже, что с ее точки зрения она сделала не что иное как оделась в стиле привычном среди женщины аларок. Но даже если и так, мы не могли не отметить произошедших с нее значительных изменений. Кстати, также, как и вчера вечером на ее поясе имелся кинжал.
— Я наделена правом одеваться подобным образом, — заявила она.
— Конечно, но тогда Ты — женщина, — заметил он.
Она лишь зло посмотрела на него, но ответить не соизволила.
— И так, Ты — женщина? — спросил Хурта.
— Да, — сердито сказала она. — Я — женщина!
— Ну, в таком случае, ношение тобой женского платья вполне уместно, — согласился он.
— Возможно! — буркнула девушка, бросив на него сердитый взгляд.
— И когда же Ты вдруг обнаружила, что являешься женщиной? Уж не вчера ли вечером? — полюбопытствовал парень и, видя, что отвечать она не собирается, добавил: — Да, несомненно, это произошло вчера вечером.
Потом, посмотрев на бешено сжатые маленькие кулачки Боадиссии, он спросил:
— А здесь Ты что делаешь?
— Я хочу идти с Вами, — заявила она, опустив голову.
— Мы уже должны быть в пути, — раздраженно проворчал Минкон, глядя, как другие фургоны выезжают из лагеря и, огибая нас, преодолевают небольшой подъем и выкатываются на камни Генезианской дороги.
Две наших рабыни все еще стояли на коленях, опустив головы до земли. Им никто так и не дал разрешения изменить их позу.
— Для Тебя было бы лучше оставаться в безопасности внутри круга фургонов, — заметил Хурта. — Вне его пределов, лежит огромный внешний мир. Ты даже представить себе не можешь того, что может с Тобой здесь случиться.
— Я не боюсь, — заявила она.
— Тебя даже могут убить, — предупредил Хурта.
— Я не боюсь, — повторила Боадиссия.
— А еще Тебя могут поймать, и заковать в цепи, — напомнил Хурта.
Он даже не стал в открытую упоминать ужасающее слово «неволя», проявив некую тактичность. Все же она была свободной женщиной. Пока.
— Вот этого, я действительно боюсь больше всего, — призналась она. — Это было бы судьбой, в тысячу раз худшей, чем смерть.
Спина Фэйки, стоящей на коленях у моих ног, заходила ходуном. Все так же уткнувшись головой в землю, она из всех сил сдерживала себя, чтобы не выпустить наружу веселый смех. Я слегка пихнул ее, боковой стороной стопы, давая понять, что ей стоит помалкивать.
— Оставайся с фургонами, — сказал Хурта.
— Нет, — уперлась Боадиссия.
— Ты довольно симпатична, — заметил он.
— Не надо меня оскорблять, — попросила она.
— Интересно, на что Ты была бы похожа, раздетая, и заклейменная, в стальном рабском ошейнике? — задумался парень.
— Пожалуйста, Хурта!
— Как Ты думаешь, у Тебя получилось бы ублажить мужчину? — спросил он.
— У меня нет никакого интереса к ублажению мужчин, — заявила она.
— Но сама-то Ты как думаешь? Смогла бы? — поинтересовался он.
— Понятия не имею, — сердито ответила Боадиссия.
— Спорим, что в ошейнике, и под плетью, Ты сама изо всех сил будешь стараться научиться делать это, и быстро и хорошо, — усмехнулся Хурта.
— Возможно, — дернув плечами, признала она.
— Останься с фургонами, — снова предложил он.
Боадиссия растерянно посмотрела на Хурту, потом на меня, и снова на Хурту. Ее рука непроизвольно теребила маленький медный круглый кулон, свисавший на кожаном шнурке с ее шеи. Тот самый диск, который был найден вместе с ней, тогда еще бывшей младенцем, оставленным у разгромленного каравана, и найденной там аларами. На диске были выбиты буква «Тау» и цифра.
— Нет, — наконец сказала она.
Тем временем еще один фургон обогнул нас и покатил по дороге. На вопросительный взгляд Хурты, я лишь пожал плечами. Она была хорошенькой, и она была свободной. Полагаю, она могла делать все, что она захочет. В конке концов, она не была, как Фэйка и Тула, ничем, клейменым домашним животным.
— Ну а деньги-то у Тебя хоть какие-нибудь есть? — со вздохом спросил Хурта.
— Нет, — развела она руками.
— Ты носишь это платье так, как это делают женщины аларов? — уточнил он.
— Да, — кивнула Боадиссия, краснея.
Зима пока не началась, еще только заканчивался Се-Кара. Соответственно это платье было всем, что она сейчас носила. Под ним девушка была совершенно нагой.
Хурта подошел к ней и принялся развязывать шнурки, державшие ножны, из которых торчала расписная, эмалированная рукоять кинжала.
— Ты что делаешь? — попыталась возмутиться она.
— Забираю кинжал, — пояснил парень. — Собираюсь оставить его здесь, на обочине дороги. Не волнуйся, бесхозным он не останется. Кто-нибудь, да найдет его.
— Но я же тогда буду беззащитна! — запротестовала Боадиссия.
— Послушай меня, женщина, — сказал он, — такая вещь, скорее может убить Тебя, чем защитить. Будет лучше, если у Тебя этого не будет.
— Но без него, я же буду совсем беззащитной, — попыталась настаивать девушка.
— Точнее Ты была беззащитна с ним, — объяснил Хурта, — просто Ты не знала этого. Ты что, действительно думаешь, что кто-то, кто намеревался взять Тебя, или навредить Тебе, изменил бы свои намерения, увидев это крошечное оружие? Не обманывай себя. В лучшем случае, он просто развеселился бы, а в худшем, мог бы разозлиться и, отобрав твое оружие, воткнуть Тебе же в сердце. В любом случае, Тебя ждало бы строгое наказание за попытку ношения этого.
— Но как я теперь смогу защищаться? — растерянно спросила девушка.
— Как все женщины, — пожал он плечами.
— Женщины! — воскликнула она.
— Ну, Ты же именно ей и являешься, Боадиссия, — напомнил он.
— Но чем могут защититься женщины? — спросила она.
— Послушанием, и полным повиновением, — пояснил Хурта.
— Понятно, — буркнула Боадиссия.
— Возвращайся к фургонам, — опять предложил парень.
— Нет, — отказалась она, и под его строгим взглядом добавила: — Я хочу идти с Вами.
— Если Ты пойдешь с нами, то пойдешь как женщина, — предупредил Хурта.
— То есть, я буду беспомощна, беспомощностью женщины, — сделала логичный вывод Боадиссия.
— А Ты всегда была такой, — заметил парень, — просто среди фургонов, Ты этого не понимала.
— Значит, в плане моей защиты я должна буду полностью зависеть от мужчин, то есть от Вас, — сказала она.
— Конечно, — согласился Хурта. — И такая защита распространяется на Вас, как на свободную женщину.
— Понятно, — сказала она.
Рабы являются имуществом. Таким образом, будут они защищены или нет, зависит от решения свободных людей, к ним это относится точно так же, как к защите или ее отсутствии любого другого имущества, независимо от того, что это могло бы быть, мешок золота или ящик сандалий, тарларион на привязи, вуло в клетке или связка рыбы. Многие караванщики спасали себя, оставляя своих прекрасных рабынь в пустыне, чтобы замедлить преследование мародеров. Точно так же, немало торговых судов спаслось от захвата пиратами, выбрасывая за борт красоток, слишком соблазнительных, чтобы у похотливых морских разбойников поднялась рука оставить их на корм акулам. Уж лучше потерять часть груза, чем весь, причем, вместе с судном и своими жизнями, так или примерно так рассуждают они.
— Итак, Ты все еще хочешь идти с нами? — спросил Хурта.
— Да, — ответила Боадиссия.
— Ты идешь с нами как женщина? — уточнил он.
— Да. Я пойду с Вами как женщина.
Хурта отбросил кинжал вместе с его ножнами на обочину дороги. Боадиссия грустным взглядом посмотрела ему вслед. Взяв девушку за руку, я подвел ее к задку фургона, где прижимая свою голову к земле, на коленях стояла Тула.