ла, в такой кризисный момент, забыв даже спросить разрешение говорить.
— Я тоже, — со вздохом облегчения сказал Минкон.
Боадиссия, конечно, тоже была неграмотной. Она сидела на земле, опираясь спиной на правое, заднее колесо телеги. Ноги девушки все еще оставались связанными.
Тогда Хурта с интересом посмотрел на Фэйку. Как раз она-то могла и читать и писать. Женщина была очень умна и хорошо образована. Она была родом из города. Была даже высокопоставленной особой, прежде чем была порабощена, прежде чем стала всего лишь домашним животным принадлежащим своим владельцам. Фэйка побледнела.
— Она — рабыня, — напомнил я.
— Точно, — кивнул Хурта, выбрасывая ее из головы.
Фэйка бросила меня взгляд полный дикой благодарности. Безусловно, большинство работ по копированию, канцелярские работы низкого уровня, тривиальное составление отчетов, и тому подобную рутину на Горе обычно поручают рабам. Однако Хурта, насколько я понял, предпочел бы, чтобы его стихи записывались свободными людьми. Будем считать, что Фэйке повезло.
— Есть хочется, — заметил я.
Хурта прислушался к своему организму.
— Да, мне тоже, — сообщил он. — Но я остаюсь стойким в своем решении не продавать мои стихи. Лучшее голодать.
— Правильно, — поддержал я его.
— Что у нас со средствами? — поинтересовался парень.
— Всего два медных тарска, и четыре или пять бит-тарсков, — сказал я.
— Маловато, — протянул он.
— Согласен, — кивнул я.
— Что мы будем делать? — спросил меня Хурта.
— Работать? — предположил я.
— Будь серьезен, — предупредил он меня. — Мы в отчаянном положении. А Ты шутки шутишь.
— Развяжите мои ноги, — вдруг попросила Боадиссия.
Мы с Хуртой задумчиво посмотрели друг на друга.
— Ты берешь ее за левую руку, и я за правую, — сказал Хурта.
Боадиссия попыталась было вскочить на ноги, но, со связанными ногами у нее получилось только упасть ничком на землю. Мы подхватили девушку за запястья, и вздернули ее на ноги, прижав спиной к колесу телеги.
— Вы что делаете? — возмущенно спросила Боадиссия.
Я привязал ее левое запястье к одной из спиц, а Хурта точно так же поступил с правым.
— Что Вы делаете? — отчаянно задергалась Боадиссия.
— Ты видел, как некоторые из мужчин смотрели на Боадиссию, не так ли? — поинтересовался у меня Хурта.
— Само собой, — заверил его я. — Хотя в Торкадино много прекрасных рабынь, но, очевидно, есть недостаток свободных женщин, особенно, не скрывающих лицо под вуалью.
— Ну так дайте мне вуаль! — попросила она.
— Пришло время, Тебе зарабатывать на свое содержание, Боадиссия, — сообщил ей Хурта.
— Что Ты имеешь в виду? — крикнула она. — Я — свободная женщина!
— Я думаю, что смогу собрать несколько заинтересовавшихся парней, — заметил Хурта.
— Вы что задумали! — заверещала она, беспомощно задергавшись в путах.
— Она хотела, чтобы ей развязали ноги, — напомнил мой друг.
— Правильно, — кивнул я.
— Нет, нет! — закричала девушка. — Не развязывайте мои ноги!
Хурта присел и развязал щиколотки Боадиссии. Она отчаянно сжала ноги, и снова задергала руками, пытаясь вытащить их из наложенных на нее веревок, без особого впрочем, успеха. Хурта на время оставил нас у фургона вдвоем.
— Расслабься, Боадиссия, — посоветовал я ей. — У Тебя есть серьезные сексуальные потребности, которые Ты слишком долго подавляла. Это совершенно очевидно отражалось в твоем характере, поведении и отношениях. Расслабься, для Тебе же лучше будет.
— Я не рабыня! — всхлипнула она, все еще пытаясь выкрутить руки из узлов. — Я — свободная женщина! У меня нет сексуальных потребностей!
— Возможно, нет, — не стал разубеждать ее я.
Безусловно, это было бы трудным, а скорее всего бесполезным занятием, спорить со свободной женщиной о таких вопросах. Кроме того, не исключено, что я неправильно интерпретировал то, что, казалось мне многочисленными и очевидными признаками ее потребностей. Возможно, свободные женщины не нуждаются в сексуальном опыте, и не хотят его. Это, конечно было их личным делом. Но с другой стороны, если бы они не хотели и не нуждались в сексе, то, как тогда объяснить такую быструю трансформацию свободной женщины в рабыню, как ее вообще можно понять? Конечно, возможно все дело в ошейнике, и бескомпромиссном мужском доминировании, которое открывает и вызывает страсть служение и любовь в женщине.
— Что Вы делаете? — всхлипнула она.
— Подозреваю, что здесь скоро будут мужчины, — пояснил я.
— Что Вы делаете?
Я надел непрозрачный мешок ей на голову и завязал его завязки, под ее подбородком, вплотную к шее, аналогично рабскому капюшону.
— Так Тебе будет полегче, — успокоил ее я. — Во-первых, я скрываю твое лицо, а во-вторых, это позволит Тебе, не обращая внимания на различные внешние факторы, глубже сконцентрироваться на своих ощущениях.
— Освободите меня! — донесся ее приглушенный мешком крик.
— Нет, — отрезал я.
Позади меня послышались мужские шаги.
— Ручаетесь, что она свободная? — спросил парень.
— Конечно, — ответил я, и предложил: — Сам проверь.
Завернув платье Боадиссии, до самых ее грудей, он осмотрел бедра девушки, и прочие менее распространенные места клеймения гореанских рабынь.
— Сколько? — спросил он.
— Она — всего лишь свободная женщина, — заметил я, ставя медную чашку на землю слева от ее ног. — Она не обучена. Так что всего бит-тарск.
Это была самая мелкая, наименее ценная из гореанских монет, по крайней мере, в обычном обращении.
— Деньги вперед, — добавил я.
Мужчины обычно разочаровываются в свободных женщинах, и почти наверняка, если они уже попробовали альтернативу. Это же не рабыни, обученные доставлению удовольствия мужчинам. Некоторые свободные женщины полагают, что их роль в любовных делах состоит только в том, чтобы улечься на спину. Конечно, став рабынями они быстро понимают, насколько ошибались, а плеть им очень помогает в этом.
— Само собой, — кивнул он, и монета зазвенела в медной чашке.
— Нет! — заплакала Боадиссия, в отчаянии плотно сжимая ноги вместе, но парень, схватив ее за щиколотки, решительно раздвинул их в стороны.
Был уже поздний вечер, когда Хурта с довольным видом встряхнул медную чашку, из которой послышался веселый звон монет. Сколько их там было, я не отследил. Но, во всяком случае, мы в очередной раз почувствовали себя платежеспособными.
— Как Ты себя чувствуешь? — поинтересовался я, у тихонько поскуливающей Боадиссии.
Она, насколько позволяли веревки, повернулась к нам боком. Тулу и Фэйку мы спрятали под одеялом в задней части фургона. Не хотелось, чтобы они отвлекли наших посетителей.
Я посмотрел на Боадиссию, издавшую очередной тихий, мягкий, скулящий звук. Боюсь, что кое-кто из мужчин, от излишнего волнения, были с ней несколько решительнее, или даже грубее, чем, возможно, подходило для свободной женщины. Да, что там, некоторые обращались с нею, почти как если бы она была рабыней. Впрочем, мы не предостерегли их от этого, и к особой мягкости не призывали. В конце концов, они заплатили свои бит-тарски.
— Ты в порядке? — снова спросил я.
— Да, — чуть слышно прошептала она.
Я приблизил ухо вплотную к ней. Голова девушки все еще была в мешке, и о моем присутствии она не знала. Я услышал тихие, мягкие звуки, доносившиеся из-под плотной ткани. Они походили на нежные стоны или чуть слышные всхлипы. Почти на грани слышимости. Но я их услышал, и я был хорошо знаком с такими звуками. Я улыбнулся. Она все еще ощущала, даже теперь, возможно, с любопытством, результаты того что с ней делали. Наверное, сейчас она пыталась, со всей глубиной своей женственности, понять то, что было сделано ей, ухватить те ощущения и эмоции, которые мужчины сочли целесообразным вызывать в ней.
— Ты уверены, что с Тобой все в порядке? — спросил я, отстраняясь от нее.
— Да, — донесся тихий голос из-под мешка.
Я опустил ее платье, и отвязал запястья, на которых остались круговые следы от веревки. Ноги Боадиссию держать отказались, и она стекла вниз, оказавшись наполовину на коленях, наполовину лежа, опираясь ладонями в землю рядом с колесом. Голова девушки, так и оставшаяся в мешке, бессильно опустилась.
— Вы тоже взяли меня? — спросила она.
— Нет, — ответил я.
— А Хурта?
— Тоже нет.
— Почему нет? — поинтересовалась Боадиссия.
— Ты — свободная женщина, — объяснил я, наконец, снимая мешок с ее головы.
Ее покрасневшее лицо, выглядело ошеломленным. Волосы слиплись от пота. Вывернув мешок наизнанку, я повесил его на спицу колеса, чтобы просушить. Боадиссия отвернулась от меня, очевидно не желая встречаться со мной взглядом. Думаю, что она не хотела, чтобы мы видели ее лицо. Подозреваю, что она боялась того, что мы могли бы увидеть на нем. Мы отнеслись с уважением к этому ее желанию. В конце концов, она была свободной женщиной. Точно так же, из уважения к ее чувствам, мы еще какое-то время держали Фэйку и Тулу под одеялом, чтобы их глаза случайно, неосторожно не встретились с ее, и то, что женщины могли бы прочитать в них могло бы сказать им гораздо больше о чем простые слова.
— Спокойной ночи, — пожелал я ей.
— Спокойной ночи, — пробормотала Боадиссия.
Я посмотрел, как она завернулась в свое одеяло.
— Ох! — внезапно вздрогнув, простонала она, и еще плотнее закутала в одеяло свои плечи.
Мы не приковали ее цепью на ночь. Она не была рабыней. Она была свободной женщиной. Она могла бы уйти в любой момент, если бы только захотела.
Глава 12Штандарт серебряного тарна
— Город взят! — услышал я истошные крики. — Город взят!
Еще мгновение я лежал абсолютно спокойно. Никаких звуков характерных для столкновения клинков. Топота ног тоже не слышно. Никто не кричит от боли, значит, мужчины вокруг спокойно лежат под своими одеялами, и никто их не режет.
Но издалека доносится звон сигнального рельса.